дальше от лестницы, по которой часто лазили то вверх, то вниз. Итак, при
очень слабом свете, падавшем из кухни, Саша развернул свое подношение,
присел на корточки и разломив хлеб, разложил для домового маленькие
кусочки на полу подвала.
Где-то в глубине подвала заскрипели бревна, и можно было заметить,
как там двинулась какая-то тень. Разглядеть действительные очертания этой
фигуры было очень трудно. Иногда она напоминала медведя, иногда - черного
борова, а нередко это был сильно заросший волосами очень загадочный
старичок, каким Саша его и запомнил в последний раз, когда они, как обычно
покормив его, обращались к нему за советом по поводу перестройки дома. Он
же при этом очень интересовался тем, чтобы была прочная крыша, как сказала
Ивешка, да еще чтобы ему время от времени подносили хлеб.
- Домовой, наш второй отец, - начал Саша и сделал очень уважительный
поклон, не сходя со своего места. Он тут же принял прежнее положение,
чтобы не загораживать пространство, и продолжал: - Петр и я вернулись из
леса, но, оказывается, Ивешка куда-то исчезла, и вот мы беспокоимся о ней.
Ты часом не знаешь, куда она могла пойти?
В темноте послышалось движенье чего-то большого и тяжелого. Домовой
выбрался из тени и сел на грязный пол, уставившись на Сашу. Это,
по-видимому, было проявление самого большого внимания, какое когда-нибудь
проявляло это существо.
Домовой был, как ни посмотри, очень старый и очень странный.
Он подмигнул своему гостю. Как запомнил Саша из рассказов Ууламетса,
это существо очень мало знало о происходящем и так же мало о завтрашнем
дне, но помнило почти все о том, что было, и старалось при этом
приукрасить темные стороны событий и преувеличить светлые. По крайней
мере, так делает каждое подобное существо в приличном доме. Бог знает, что
только может быть во владениях колдуна.
Тем временем домовой согнулся и подобрался поближе. Сейчас он
напоминал скорее старого медведя, самого старого, какого только можно было
представить, и самого толстого. Он ухватил чуть ли не половину каравая
своими лапами и уселся закусывать, словно человек... совершенно не
беспокоясь, как казалось, об исчезновении Ивешки, что само по себе могло
быть хорошим знаком.
Но через мгновенье его память очень быстро заработала, и Саша мог
разглядеть изображение молодого человека, который подобно призраку стоял
на деревянных ступенях, что очень напоминало виденья, полученные от
банника. Черты лица различить было трудно, потому что свет падал сзади на
его темные волосы и плечи, обтянутые белой рубашкой...
Это мог быть и он сам. Саша так зримо ощутил эту картину, что даже
повернул голову, будто все это происходило прямо здесь, рядом с ним, или
это могло быть вновь пережитое ощущение о себе самом, стоящем на этих
ступенях.
Но рядом ничего не было. Он повернулся и вновь взглянул на домового,
чувствуя, как руки покрываются потом. Перед ним предстала находящаяся над
ним комната в том виде, как она была еще при Ууламетсе. Он словно
почувствовал весь ужас, наполнявший этот дом, услышал крики старика, от
которых едва не звенели стропила: "Молодая дура!" И вслед за этим рыданья
Ивешки: "Но послушай меня, папа... ты никогда не слушаешь меня!"
Саша почувствовал, что дрожит. Он оперся о столб рядом с лестницей,
взглянул вверх, в сумрачный свет кухни, а в ушах продолжал звучать
заунывный голос Ивешки: "Я не верю тебе, папа. Ты не прав! Но разве можешь
ты согласиться с тем, что ошибаешься на чей-то счет?"
С тех пор прошли годы и годы... с тех пор, как Кави Черневог появился
здесь и спускался по этим самым ступеням, доставал травы из этого самого
подвала, спал недалеко от печки, в то время как Ууламетс и его дочь
располагались на своих кроватях в другом конце кухни...
Господи, да зачем же он показывает мне все это? Какое отношение имеет
Черневог к тому, что происходит сейчас? Ведь он не должен проснуться, и,
слава Богу, все происходящее не его рук дело.
- Дедуля, - прошептал он, обращаясь к домовому, - что ты хочешь всем
этим сказать мне?
А по дому продолжали звенеть призрачные голоса:
"Дура! Любовь ничего не значит для него! Ведь у него нет сердца, он
уже много лет живет без него! Так лучше для него!"
Ивешка с раздражением возражала отцу: "Ты никогда не давал мне случая
доказать это, папа, ты никогда не доверял моим суждениям и взглядам!
Почему же я должна быть откровенна с тобой? Ты никогда не доверял мне
узнать что-нибудь самой!"
А затем следовал голос Ууламетса: "Доверять тебе? Простой вопрос,
дочка: а доверяешь ли ты самой себе! И еще более простой вопрос: чья ты
дочь, моя или матери? Ответь мне на него! Сможешь?"
Саша чувствовал, как бешено бьется сердце, готовое вырваться из
груди. Он припомнил царапанье в ставни той ночью, когда ворон, хранивший
сердце Ууламетса, пытался с помощью когтей и клюва прорваться внутрь
дома... в то время как сам Ууламетс в одиночестве сидел за столом при
свете лампы, читал, думал и писал ночи напролет, стараясь вернуть назад
свою дочь...
Уединенные ночи, тихие дни, удары в оконные ставни, к которым старый
Ууламетс никогда не прислушивался. У него было достаточно причин желать
возвращения своей дочери к жизни, и сердце его имело очень небольшое
отношение ко всему этому. На этот счет Ивешка была права.
Листья покрывали поверхность реки...
Пенящаяся вода и брызги за кормой...
Саша неожиданно отпрянул, испытывая страх, вскарабкался наверх и
закричал Петру:
- Лодка...
Причал был пуст. Петр видел это достаточно хорошо, стоя на самой
вершине холма, у начала дорожки: лодки не было на месте. Он тут же
бросился вниз, к старым выветренным доскам причала, чтобы встать там и
стоять как дурак, беспомощно глядя в верховья реки, поскольку он хорошо
знал, что в низовьях реки был Киев, куда ни при каких обстоятельствах
Ивешка не рискнула бы отправиться без него.
- Она уплыла, - сказал он Саше, который добежал туда почти вместе с
ним. - Это как в плохом сне! В чертовски плохом сне! И что, черт возьми,
она думает делать с лодкой? Куда она надумала отправиться?
- Я не знаю, - сказал Саша.
- Мне кажется, что она очень беспокоилась, когда я вовремя не
вернулся из леса. И я думаю, она решила, что со мной случилось что-то
чертовски ужасное! Я не знаю, спятила ли она или нет, но взять лодку...
- Она могла что-нибудь услышать от леших.
- О, Господи, хорошо, хорошо, она могла услышать от леших! Но ведь
тогда она должна была понять, что лешие говорили с нами! Разве не так?
Саша схватил его за руку и потащил назад в дом, который покинула
Ивешка.
- Она позаботится, - сказал Саша. - Петр, я знаю, что она всегда
сумеет позаботиться о себе. Она обдумает все со всех сторон...
- Черта с два! - воскликнул тот и вырвал руку. Он взобрался на
вершину холма и стоял там некоторое время, переводя дыхание под старыми
мертвыми деревьями, глядя на дом и на двор в сгущающейся тьме, а к его
горлу подступал комок и холодный страх проникал до желудка.
Он слышал, как Саша поднимается вслед за ним. Но сейчас он не был в
настроении говорить об Ивешке или обсуждать вслух, что за беда могла с ней
приключиться: он мог и сам вполне правильно обдумать происходящее без
всяких колдунов. Поэтому он быстро пролез через дыру в заборе, крадучись
поднялся на крыльцо, а затем так же осторожно прошел на кухню, где достал
подвешенную к стропилам корзинку и начал разыскивать муку и масло.
Он был уверен, что Саша, войдя вслед за ним в дом, будет стоять сзади
него и мучиться от желания помочь ему.
- Я возьму Волка, - сказал Петр, - отправлюсь за ней и найду ее, не
беспокойся об этом. Если она на реке, я не заблужусь, если буду следовать
вдоль берега.
- Петр, я понимаю, что ты не настроен выслушать меня...
- В этом нет твоей вины... Но где же эта чертова мука? Неужто она
забрала ее всю?
- Мука под столом. Во всяком случае, должна быть... Петр, ну
пожалуйста, давай просто порассуждаем вместе: она взяла лодку, и значит,
она находится не в лесу. Вот мы уже кое-что и знаем. Я же не мог
определить, где ты находился, независимо от расстояния между нами. И это
все из-за этой тишины...
Петр повернулся и пристально посмотрел на Сашу, ожидая, что он
наберется ума и помолчит. Но Саша лишь дернул челюстью и сказал с обычной
прямотой:
- Мы отыщем ее, Петр, обещаю, что мы вместе отыщем ее, но только
давай не будем поступать слишком опрометчиво.
- Опрометчиво! Господи, да разве мы можем сидеть сложа руки, как ты
думаешь? И не сделать ни единой попытки, в то время как она одна, на воде,
в такую темень, и только Бог знает, с кем! Там болтается оборотень! Кто
знает, какой облик сейчас он примет? Кто знает, с кем сейчас она плывет?
- Петр, я не хочу, чтобы ты шел туда один, без меня. Тебе понятно
это? Я знаю, что ты не в себе, и мне жаль тебя, но я не хочу, чтобы ты
сломя голову мчался туда!
- Черт! Не смей направлять на меня свои желания, черт побери! Я знаю,
что ты подразумеваешь только добро, но, Саша, прекрати это! Уйди с моей
дороги! Проваливай ко всем чертям с моего пути!
- Петр...
Наконец он отыскал муку.
- Ты будешь давать мне советы, приятель, когда женишься сам. Я не
собираюсь сидеть здесь, пока она там ищет беды, а ты не можешь сказать
мне, что же происходит.
- Петр, выслушай меня!
И тот почувствовал, как это желание встряхнуло его: мысли стали
разбегаться и путаться, а руки задрожали, будто у него появилось
неприятное воспоминание. Он хлопнул рукой по столу и оперся на него,
потому что от бессонной ночи, проведенной на холоде, и всего остального,
случившегося с ним, его колени внезапно подогнулись.
- Не делай этого со мной, черт побери!
- Петр, мы отправимся за ней, я полностью с тобой согласен, что мы
отправимся за ней как можно быстрее, но ведь мы можем отправиться туда,
захватив с собой все что нам необходимо, а можем пойти без этого. И я не
стал бы сейчас просто так поспешно собираться, бросая в мешок что попало,
Петр. Ведь колдовство и чародейство не могут рассчитывать только на удачу,
они никогда не работают с чем-то неизвестным!
- Сдается мне, что сегодня ночью они вообще не работают!
- Я могу пожелать ей всяческого добра, но это может быть не совсем
верным решением, если еще кто-то пожелает в этот момент нечто
определенное. Разве так не может случиться?
- Кто-то еще? Кто-то еще... Это как раз то, о чем мы все время
говорим? И именно поэтому мы сейчас не называем никаких имен?
- Петр, не сомневайся в ней, не сомневайся в нас! Сомнения только
разрушают колдовство, а это самая большая ошибка, которую мы можем
сделать.
- Сомнения возникают, когда ты начинаешь понимать, что промахнулся,
или когда осознаешь, что должен был бы сделать это по-другому... Но самое
глупое, что мы можем сделать, так это сидеть здесь и позволить ей уплыть
под парусом Бог знает по какому легкомысленному решению, в то время как мы
будем надеяться, что все идет хорошо! Север, Саша, север, вот куда она как
раз сейчас и отправилась, и если здесь действительно что-то не так, то у
меня есть очень удачное соображение, что там что-то происходит с лешими, и
раз лешие не могут остановить это, то вот тогда я сомневаюсь, что моя жена
единственная из нас, у кого есть дело до происходящего там!
- Если это только не какое-нибудь старое волшебство, - спокойно
произнес Саша. - Мы же просто не знаем этого: так может быть. Оно может
