которого он выехал, казалось таким же запутанным, как и путь, ведущий
домой.
- Малыш? - позвал он. Но как только стихли звуки его голоса, кругом
вновь опустилась удушающая тишина. Он уговаривал себя, что Малыш вероятнее
всего все еще там, и что только не имеющее никакого отношения к волшебному
миру его собственное восприятие окружающего не дает ему возможности
увидеть дворовика. По некоторым причинам все, что связано с волшебным
миром, прячется от него, точно так же, как, например, лешие в его
восприятии в какой-то момент могут выглядеть и как лешие, а могут быть
похожими на обычные соседние деревья. Он продолжал думать о Воджводе и о
своей прежней жизни, и его не покидало странное чувство вины. Он не должен
был делать этого: это было столь же глупо, как и желание вновь увидеть
Воджвод, потому что при этом он мог Бог знает как, но разрушить окружавшее
его колдовство, или что еще там было, лишив тем самым себя возможности
воспринимать все, что проникало сюда из волшебного мира, потому что он
помнит время, когда он не мог этого делать, и тогда он мог смотреть прямо
на Малыша и вообще не видеть его.
Саша явно не стал бы подстраивать ему такую ловушку, не предупредив
заранее, но появление у них Волка само по себе доказывало, что Саша может
делать ошибки, и уж совсем неизвестно, какие вводящие в заблуждение
проезжих ловушки мог оставить в свое время здесь этот грубиян Ууламетс, а
затем позабыть о них.
Господи, да он уже много лет не боялся лесов: он отправлялся вверх и
вниз по реке, проплывая частенько мимо того места, где, как он совершенно
точно знал, была берлога водяного. Он совал нос в такие уголки, куда
благоразумный человек никогда не пойдет без подходящей защиты. Но он
всегда был в состоянии видеть, где и куда он идет, и с ним всегда был его
меч. И уж нечего говорить о том, что было весьма немаловажным, с ним
всегда был Малыш, охранявший его сзади.
Теперь Волк вел себя так, словно чуял дьявола под каждым кустом. Он
настороженно двигал ушами туда и сюда, осторожно и внимательно нюхал
воздух, и казалось, что он скорее плывет, чем скачет по земле...
Вот Волк метнулся в сторону, будто испугавшись чего-то, сделал
один-два неверных шага, прежде чем выровнял движение, подчиняясь
удерживающей его руке, но продолжал вздрагивать, с силой втягивать воздух
и фыркать, словно ему не понравилось то, что он в нем учуял.
- Добрый конь, - пробормотал Петр, похлопывая Волка по потной шее. Он
и сам покрылся потом, пока пытался решить, мог ли Волк учуять что-то или
нет. Вот дурак, ведь чистая глупость оказаться в лесу на игривой лошади,
без седла, в то время как день медленно, но катился к концу, а дорога,
если это вообще была дорога, уходила все глубже и глубже в темные заросли,
раскинувшиеся под потемневшим от облаков небом.
Он совершенно искренне полагал, что Ивешка уже забеспокоилась, и
надеялся, что его жена и его приятель пытались узнать, куда это он
запропастился, и вместе желали ему вернуться домой до наступления темноты.
Он и сам желал этого. Но если бы эти его желания хоть сколько-нибудь
работали, ему по крайней мере не пришлось бы искать, куда подевалась эта
самая дорога.
Волк вновь испугался чего-то и рванул в сторону: Петр удержался на
нем, сел понадежнее, натянул поводья и постарался успокоить прыгающее
сердце. Он похлопал Волка по шее, пытаясь говорить ему всяческую ложь о
том, что все шло просто чудесно и они все равно доберутся до дома, где бы
этот дом ни был.
7
Дождь вовсю поливал дощатое крыльцо. Это был холодный ливень,
занесенный холодным ветром.
- А он не взял даже свой кафтан, - проговорила Ивешка за сашиной
спиной, когда они уже были в доме. - Он даже не взял кафтан...
Саша потуже затянул пояс, взял шапку, которую все это время прижимал
рукой, и надел ее.
- Он сумеет позаботиться о себе. Он или найдет убежище, чтобы
переждать, пока схлынет самый сильный поток, или будет как можно быстрее
возвращаться домой. Скорее всего, я встречусь с ним, когда он будет уже
возвращаться, а может быть задержу прямо там. Я не уверен, как именно
будет...
- В лесу что-то не так! Все не так...
Он посмотрел на нее, а затем сказал:
- Я согласен с тобой. Но это и хорошо, что он не знает об этом, а
если он не знает, то он будет в большей безопасности, чем мы. Вешка,
пожалуйста, давай не будем спорить, и пожалуйста, не пытайся ничего желать
на его счет. Он не растает от этого дождя, он, в конце концов, может
соорудить хоть какое-нибудь укрытие.
- Укрытие! Он промокнет до костей, и не говори мне, что он не
возвращается до сих пор потому, что не знает о происходящем! - Она
завернула сухую одежду прямо в кафтан, который приготовила для Петра,
сделав из него очень плотный узел. - Мы не должны сидеть сложа руки, черт
возьми, мы не можем оставить его там.
- Но ведь есть еще возможность того, что сейчас он вместе с лешими.
- Там нет никаких леших, уверяю тебя! - Она была готова заплакать.
Затянув потуже веревки, она продолжила: - Я пыталась! Я пыталась
поговорить с ними!
- Так, может быть, они услышали тебя. Может быть, они ответили и тут
же отправились на его поиски. Ведь им, в конце концов, нет никакой нужды
сообщать нам об этом. Им просто не могло прийти в голову, чтобы сделать
это.
- Саша, используй разум, который мой отец оставил тебе! Ведь оттуда
ничего не доносится, ничего. Все идет так, будто мир кончается вот за этим
забором. Мы не можем даже остановить этот дождь!
- Это очень сильный дождь, он будет идти очень долго, но ради Бога,
ведь известно, что для дождя есть несколько естественных причин.
- Не говори со мной так, словно я дура! Что-то встало на нашем пути!
Сомнения вывели из строя сашин желудок, и ивешкина суетливость
казалась ужасней, чем все происходящее в лесу.
- Вешка, я найду его, только ради Бога, прошу тебя, перестань вообще
желать хоть что-нибудь. Мы ведь еще не знаем, что находится там...
- Не знаем, не знаем. Да ты порой не знаешь даже, встало ли солнце,
до тех пор, пока не посмотришь в окно! Думай головой, Саша! Ведь есть еще
водяной, например, есть призраки!
- Но Петр отправился в другом направлении, а водяной никогда не
уходит далеко от реки. - Он снял с колышка меч и повесил себе через плечо.
- Я всегда желал ему добра, я делал это каждый день, пока мы жили здесь,
точно так же, как это делала ты, и если эти желания вообще работают, то
они все еще должны охранять его, и если что-то с ними произошло, то
гораздо лучше, если один из нас отправится к нему: мы хотя бы узнаем, что
нам следует делать, не так ли?
Она промолчала. Взяв со стола небольшой глиняный горшок, она сунула
его в мешок, который он брал с собой. Ее лицо было бледным в тусклом
свете, падавшем сквозь дверной проход, бледным и ужасно испуганным.
- Это соль и сера... А еще у тебя есть горшочек с углями...
Он повернулся к двери и крепко сжал ее маленькие холодные руки в
своих.
- Послушай, я не сильно боюсь за него, все это только из-за погоды.
Но ведь он не будет рисковать в такую бурю. Ведь не пожелает же он молний?
- Он вообще не может ничего пожелать, ни того, ни другого. С чего бы
он смог?
Саша почувствовал внезапный испуг, глубоко охватившее его
беспокойство о принятом решении. Все, казалось, было готово опрокинуться
или так, или эдак, все стало переменчивым и опасным.
- Я отыщу его, - пообещал он ей едва слышно и нырнул прямо в бурю,
вниз по отмытым дождем доскам деревянного настила. Он добрался до ворот по
покрытой сплошными лужами дорожке и остановился как от толчка, чувствуя
сзади себя сильное желание Ивешки, которая, как он увидел, стояла в
дверях, напоминая ему тот призрак, каким она когда-то была. Поторопись,
говорило это желание. И он глубоко вздохнул, толкнул ворота и зашлепал по
тропинке, а потом прямо по мокрой и тяжелой от воды траве, с которой ветер
и дождь уже смыли и унесли след, что оставался там от Петра.
Вероятнее всего, раздумывал Саша, что Петр, выехав просто проехаться
в полдень, тут же выбросил из головы это свое обещание: "по дороге туда и
обратно", в тот самый момент, как только был предоставлен самому себе.
Петр никогда не имел сомнений на счет того, чтобы во всем поступить
по-своему, не более, чем Саша, наблюдавший, как тот собирался на прогулку
в хорошо знакомый ему лес.
Но вот Ивешка беспокоилась с самого начала. Она отругала его и
назвала дураком по поводу банника, он же, тем не менее, все еще продолжал
верить ему, стараясь увидеть невидимое, чтобы понять смысл его
предсказаний...
Петр был обычным человеком, он был глух и слеп к какому-либо влиянию.
Все происходящее вокруг него, условно выраженное лишь слабыми виденьями,
имело очень малую силу над ним, в сравнении с колдуном, до тех пор, пока
источник этих перемен не приближался к нему на расстояние вытянутой руки.
Саша желал себе, чтобы он прислушивался к Ивешке, чтобы с самого
начала слушал ее. Он вызвал банника, и он появился у них в тот самый
момент, когда над лесом опустилась эта тишина, и этот банник был таким же
кособоким и вертлявым, как тот дом, что они построили для него. Он в
беспорядке выбрасывал им отдельные фрагменты видений, которые отражали
либо нависшую над ними угрозу, либо события давних лет. На них можно было
смотреть, думать и сомневаться, и вновь смотреть: ведь колдун должен
знать, он хотел знать и продолжал это до тех пор, пока не оставалось уже
никаких сомнений в происходящем. Но и сам этот процесс все время
претерпевал изменения, а от этих изменений возникали новые сомнения...
Остерегайся моей дочери, подсказывали ему воспоминания, полученные от
Ууламетса: старик никогда не верил ей. Но при этом он искал ее советов, и
не пользовался ими, когда она давала их ему, даже не прислушивался к ним,
он был слишком уверен в своей правоте...
Обдумай все как следует, всегда советовал ему Ууламетс. Старайся
сделать все возможное, и не приступай, пока не будешь до конца уверен во
всем...
Что-то неладное происходило вокруг них, но ведь для этого было много
причин: это мог быть просто сильный дождь, или это могла быть появившаяся
у них лошадь, или это могли быть их собственные страхи о тех виденьях,
которые они наблюдали в бане, но так или иначе, оставалось ужасное
ощущение того, что все желания идут слишком криво, а вместе с ними и вся
их безопасность подвергается риску в этом отнюдь уже не безопасном лесу.
Но времени на раздумья нет, уговаривал он самого себя, не было
времени для пророчеств, не было места, где можно было посидеть и спокойно
обдумать все от начала и до конца. Сейчас у него было единственное и ясное
желание: добраться до Петра прежде, чем это сделает кто-то еще.
Дождь довершил сложившуюся ситуацию, так по крайней мере подумал об
этом Петр. Он ехал, подгоняемый сильным ветром, промокший с ног до головы,
и не имел никакого представления, куда он направлялся, плутая по этому
лесу.
- Господи, - пробормотал он, постукивая зубами, и закричал изо всех
сил, как только дождь превратился в сплошной ливень: - Мисай!
Но вокруг не было никаких признаков присутствия ни леших, ни его
друзей. Потоки дождя обрушились на него с новой силой, и единственное
тепло, которое он получал, исходило от постоянно движущегося Волка, хотя
его спина и была не самым удобным местом, чтобы сидеть на ней в данный
