суд, если туан внесет штраф непосредственно местным властям.
Они запросили, - метис заколебался, - двести рупий. Но
этого, пожалуй, многовато. Предложите им пять.
Краска на лице капитана начала распадаться на отдельные
темно-коричневые пятна. Сначала он изъявил намерение
истребить вообще всех батаков на свете, потом снизил свои
претензии до трехсот пинков в зад, а под конец готов был
удовлетвориться тем, что набьет из старосты чучело для
колониального музея в Амстердаме. Батаки, со своей стороны,
спустили цену с двухсот рупий до железного насоса с колесом,
а под конец уперлись на том, чтобы капитан вручил старосте в
виде штрафа бензиновую зажигалку.
- Дайте им, сэр, - уговаривал метис от кубу и
португальца, - у меня на складе три зажигалки, хотя и без
фитилей...
Так был восстановлен мир на Танамаее. Но капитан И. ван
Тох отныне знал, что на карту поставлен престиж белой расы.
Во второй половине дня от голландского судна
"Кандон-Бандунг" отчалила шлюпка, в которой находились
следующие лица: капитан И. ван Тох, швед Иенсен, исландец
Гудмундсон, финн Гиллемайнен и два сингалезских искателя
жемчуга. Шлюпка взяла курс прямо на бухту Девл-Бэй.
В три часа, когда отлив достиг предела, капитан стоял на
берегу, шлюпка крейсировала на расстоянии приблизительно ста
метров от побережья, высматривая акул, а оба сингалезских
водолаза с ножами в руках ожидали команды.
- Ну, сначала ты, - сказал капитан тому из них, кто был
подлиннее. Голый сингалезец прыгнул в воду, пробежал
несколько шагов по дну и нырнул. Капитан стал смотреть на
часы.
Через четыре минуты двадцать секунд приблизительно в
шестидесяти метрах слева показалась из воды бронзовая
голова; с непонятной торопливостью, словно цепенея от
страха, сингалезец судорожно карабкался на скалы, держа в
одной руке нож, а в другой - раковину.
Капитан нахмурился.
- Ну, в чем дело? - резко спросил он.
Сингалезец все еще цеплялся за скалы, не в силах
вымолвить от ужаса ни слова.
- Что случилось? - крикнул капитан.
- Саиб, саиб... - прохрипел сингалезец и, тяжело дыша,
рухнул на песок. - Саиб, саиб...
- Акулы?
- Джины, - простонал сингалезец, - черти, господин.
Тысячи, тысячи чертей!
Он надавил кулаками на глаза.
- Сплошь черти, господин!
- Дай-ка раковину, - приказал капитан и открыл ее ножом;
в ней покоилась маленькая чистая жемчужина. - А больше
ничего не нашел?
Сингалезец вынул еще три раковины из мешочка, висевшего у
него на шее.
- Там есть раковины, господин, но их стерегут черти...
Они смотрели на меня, когда я срезал раковины...
Его курчавые волосы от ужаса встали дыбом.
- Саиб, саиб, здесь не надо!..
Капитан открыл раковины. Две оказались пустыми, а в
третьей была жемчужина величиной с горошину, круглая, как
шарик ртути. Капитан ван Тох смотрел то на жемчужину, то на
сингалезца, распростертого на земле.
- Слушай, ты! - нерешительно сказал он. - Не попробуешь
ли нырнуть еще разок?
Сингалезец безмолвно затряс головой.
У капитана И. ван Тоха так и чесался язык разразиться
бранью, но, к своему удивлению, он заметил, что говорит тихо
и почти мягко:
- Не бойся, братец. А как выглядят... эти черти?
- Как маленькие дети, - прошептал сингалезец. - У них
сзади хвост, господин, а ростом они - вот такие. - Он
показал рукой сантиметров на сто двадцать от земли. - Они
стояли вокруг меня и смотрели, что я делаю... Их было
много-много...
Сингалезец весь дрожал.
- Саиб, саиб, не надо здесь!..
Капитан ван Тох задумался.
- А что, моргают они нижними веками или как?
- Не знаю, господин, - пробормотал сингалезец. - Их
там... десять тысяч!
Капитан оглянулся на другого сингалезца: тот стоял
метрах в полутораста и равнодушно ждал команды, охватив
плечи руками; впрочем, когда человек голый, то куда же ему
девать руки, как не на собственные плечи? Капитан молча
кивнул ему, и маленький сингалезец прыгнул в воду. Через
три минуты пятьдесят секунд он вынырнул, цепляясь за скалы
трясущимися руками.
- Вылезай! - крикнул капитан, но, приглядевшись
внимательнее, помчался, прыгая по камням, к этим отчаянно
цепляющимся рукам; трудно было поверить, что такая массивная
фигура может выделывать подобные пируэты. В последний миг
он поймал сингалезца за руку и, пыхтя, вытащил из воды.
Потом положил его на камни и отер себе пот со лба.
Сингалезец лежал без движения; одна голень у него была
ободрана до кости, по-видимому, о камень, но других
повреждений не обнаружилось. Капитан приподнял ему веки и
увидел только белки закатившихся глаз. Ни раковин, ни ножа
при нем не было.
В этот момент шлюпка с экипажем подошла ближе к берегу.
- Сэр, - крикнул швед Иенсен, - здесь акулы!
Будете продолжать промысел?
- Нет, - ответил капитан, - подъезжайте сюда и заберите
обоих.
- Посмотрите, сэр, - заметил Иенсен, когда они гребли
обратно к судну, - как здесь сразу стало мелко,
Отсюда тянется ровная отмель до самого берега, - показал
он, тыкая веслом в воду, - как будто под водой какая-то
плотина.
Только на судне маленький сингалезец пришел в себя; он
сидел, уткнув подбородок в колени, и трясся всем телом.
Капитан отослал всех прочь и уселся против него, широко
расставив ноги.
- Ну, выкладывай! - сказал он. - Что ты видел?
- Джинов, саиб, - прошептал маленький сингалезец; теперь
у него задрожали даже веки и вся кожа на теле пошла мелкими
пупырышками.
Капитан ван Тох сплюнул.
- А... как они выглядят?
- Как... как...
Глаза сингалезца опять начали закатываться. Капитан И.
ван Тох с неожиданным проворством дал ему две пощечины -
ладонью и тыльной стороной руки, чтобы привести его в себя.
- Thanks, саиб, - прошептал маленький сингалезец, и
зрачки его снова выплыли из- под век.
- Тебе лучше?
- Да, саиб.
- Были там раковины?
- Да, саиб.
Капитан И. ван Тох с большим терпением и
обстоятельностью продолжал пристрастный допрос. Да, там
черти. Сколько? Тысячи и тысячи. Ростом с десятилетнего
ребенка, саиб, и почти совершенно черные. Они плавают в
воде, а по дну ходят на двух ногах. На двух, саиб, как вы
или я, но при этом раскачиваются на ходу - туда- сюда, все
время туда-сюда... Да, саиб, у них руки, как у людей...
нет, когтей у них нет никаких, скорее похожи на детские
руки. Нет, саиб, рогов и шерсти на теле нет. Да, хвосты
есть - почти как у рыбы, только без плавников. А головы
большие, круглые, как у батаков. Нет, они ничего не
говорили, только как будто чмокали... Когда сингалезец
срезал раковины на глубине приблизительно шестнадцати
метров, он почувствовал как бы прикосновение маленьких
холодных пальцев к своей спине. Он оглянулся; "их"
столпилось вокруг него несколько сотен. Несколько сотен,
саиб; они плавали или стояли на камнях и смотрели, что
делает сингалезец. Он выронил и нож и раковины и поспешил
выплыть на поверхность. При этом он наткнулся на нескольких
чертей, которые плыли над ним, а что было потом, он уже не
знает, саиб.
Капитан И. ван Тох задумчиво глядел на дрожащего
маленького водолаза. "Этот малый, - сказал он себе, -
теперь уже ни на что не годится; пошлю его из Паданга домой,
на Цейлон". Ворча и пыхтя, отправился он в свою каюту. Там
он высыпал из бумажного мешочка на стол две жемчужины. Одна
была крохотная, как песчинка, другая - величиной с горошину
и отливала серебристо-розовым. Капитан голландского судна
фыркнул себе под нос и вынул из шкафчика ирландское виски.
К шести часам вечера он снова приказал подать шлюпку и
отправился в кампонг, к тому же самому метису от кубу и
португальца. "Тодди" (6), - сказал он, и это было
единственное произнесенное им слово. Он сидел на веранде,
крытой гофрированным железом, держал в толстых пальцах
стакан из толстого стекла, пил, отплевывался и,
прищурившись, поглядывал из-под косматых бровей на тощих
кур, которые клевали неизвестно что на грязном вытоптанном
дворике под пальмами. Метис остерегался вымолвить хоть
слово и только наполнял стакан. Мало-помалу глаза капитана
налились кровью, и пальцы стали плохо повиноваться ему.
Были уже сумерки, когда он встал, подтягивая брюки.
- Собираетесь спать, капитан? - вежливо спросил метис от
черта и дьявола.
Капитан ткнул пальцем в пространство.
- Хотел бы я посмотреть, - сказал он, - какие такие есть
на свете черти, которых бы я еще не видал. Эй ты, где тут
этот проклятый северо-запад?
- Там, - показал метис. - Куда вы, сэр?
- В пекло, - хмыкнул капитан И. ван Тох. - Загляну в
Девл-Бэй.
В этот вечер и начались странности капитана И. ван Тоха.
Он возвратился в кампонг только к рассвету и, не проронив ни
слова, отправился к себе на судно, где просидел, запершись в
своей каюте, до вечера. Это еще никому не показалось
странным: "Кандон-Бандунг" должен был погрузить кое-что из
благодатных даров острова Танамасы (копра, перец, камфара,
каучук, пальмовое масло, табак и рабочая сила). Но когда
капитану вечером доложили, что все товары погружены, он
только засопел и произнес:
- Шлюпку. В кампонг.
И опять вернулся только с рассветом. Швед Иенсен,
который помогал ему подняться на борт, спросил его просто из
вежливости:
- Значит, сегодня отплываем, капитан?
Капитан резко обернулся, словно его укололи в зад.
- Тебе-то что? - огрызнулся он. - Занимайся своими
проклятыми делами.
В течение целого дня "Кандон-Бандунг" в полной
бездеятельности стоял на якоре в полумиле от берега
Танамасы. Вечером капитан выкатился из своей каюты и
сказал:
- Шлюпку. В кампонг.
Тщедушный грек Запатис уставился на него одним слепым и
одним косым глазом.
- Ребята, - прокукарекал он, - наш старик или завел там
девчонку, или совсем спятил.
Швед Иенсен нахмурился
- Тебе-то что? - огрызнулся он на Запатиса. - Занимайся
своими промятыми делами.
Потом он сел с исландцем Гудмундсоном в маленькую шлюпку
и стал грести по направлению к Девл Бэю. Они остановились
за скалами и начали тихонько ждать, что будет дальше. По
берегу залива рассаживал капитан; казалось, что он кого-то
поджидает, время от времени он останавливался и как-то
странно цыкал: тс-тс-тс.
- Смотри, - сказал Гудмундсен и указал на море,
ослепительно сверкавшее в багряном золоте заката.
Иенсен насчитал два, три, четыре, шесть острых, как
лезвие, плавников, двигавшихся по направлению к Девл-Бэю.
- Господи! - пробормотал Иенсен. - Ну и акул же здесь!
То и дело одно из лезвий скрывалось, над волнами
взвивался хвост, и в воде начинало что-то сильно бурлить.
Капитан И. ван Тох вдруг неистово заметался по берегу,
изрыгая проклятия и грозя кулаками в сторону акул.
Наступили короткие тропические сумерки, и над островом
всплыла луна; Иенсен взялся за весла и приблизился к берегу
на расстояние одного фарлонга. Капитан сидел на скале и
цыкал: тс-тс-тс. Что-то шевелилось вокруг него, но что
именно - нельзя было различить.
"Похоже на тюленей, - подумал Иенсен, - только тюлени
ползают иначе".
"Это" выплывало из воды между скалами и топало по берегу,
раскачиваясь из стороны в сторону, как пингвины. Иенсен
бесшумно погрузил весла в воду и подъехал к капитану на
полфарлонга. Ага, капитан что-то говорил, но сам черт не
разобрал бы, что именно; видимо, по-малайски или
по-тамильски. Он размахивал руками, как будто бросал что-то
этим тюленям (но это не были тюлени, как убедился Иенсен), и
тараторил не то по-китайски, не то по-малайски. В этот
момент весло выскользнуло у Иенсена из рук и шлепнулось в
воду. Капитан поднял голову, встал и сделал шагов тридцать
к воде; блеснул огонь, раздался треск: капитан палил из
браунинга прямо по шлюпке. Почти в то же мгновение в бухте
зашумело, забурлило, послышался плеск, словно в воду прыгала
тысяча тюленей. Но Иенсен и Гудмундсон уже налегли на весла
и погнали свою шлюпку за ближайший выступ с такой быстротой,
что только ветер свистел в ушах. Возвратившись на судно,
они никому не обмолвились ни словом. Да, северяне умеют
