их, но даже предупреждала; вся ее жизнь, собственные ее помыслы и надеж-
ды словно переселились в барона; она смотрела его глазами, слышала его
ушами, делила его приключения и победы в каком-то почти извращенном упо-
ении. Она вся сияла, когда барон приводил еще одну новую женщину и с яв-
ным разочарованием, почти с обидой встречала его, если он возвращался
домой без спутницы; ее некогда сонная мысль работала теперь так же про-
ворно и стремительно, как прежде работали только руки, а в тусклых гла-
зах зажегся живой, пытливый огонек. В загнанной, измотанной тяжелым тру-
дом кляче пробудился человек, но человек темный, замкнутый, хитрый и
опасный, полный коварных замыслов и готовый на любые козни.
Однажды барон, вернувшись домой раньше обычного, с удивлением остано-
вился посреди прихожей: не ослышался ли он? Из кухни, где неизменно ца-
рила мертвая тишина, доносились голоса и смех. И вот в дверях уже появи-
лась Лепорелла, смущенно и вместе с тем как-то вызывающе теребя перед-
ник. - Простите, сударь, - сказала она, глядя в пол, - у меня тут сидит
девушка - хозяйская дочка из пекарни напротив, красивенькая... уж так ей
охота с вами познакомиться. - Барон с недоумением посмотрел на Кресчен-
цу, не зная, выругать ли ее за такое назойливое сводничество, или посме-
яться над чрезмерным усердием своей Лепореллы. Но мужское любопытство
взяло верх, и он сказал - Ну что ж, дайка я погляжу на нее.
Девушка - свеженькая шестнадцатилетняя блондинка, которую Кресченца
давно уже приманивала льстивыми словами и уговорами, - в самом деле час-
то заглядывалась с полудетским восхищением на изящного щеголя; вся крас-
ная от смущения, подталкиваемая сзади Кресченцей, она вышла в прихожую
и, глупо хихикая, вертясь во все стороны, остановилась перед бароном.
Тот нашел ее прехорошенькой и предложил вместе выпить чаю в его комнате
Девушка, не решаясь сразу принять приглашение, оглянулась на Кресченцу,
но та уже успела скрыться на кухню, и птичка попалась в силки: взволно-
ванная, сгорая от любопытства, она последовала за гостеприимным хозяи-
ном.
Но природа не делает скачков: хотя под влиянием нелепо извращенного
чувства в этом закостенелом, отупевшем создании и пробудилось нечто по-
хожее на духовную жизнь, все же не приученная к работе мысль не умела
заглядывать в будущее и, подобно недальновидному инстинкту животных,
откликалась только на непосредственные раздражители. Замурованная в сво-
ей страсти, одержимая одним желанием - всячески угождать обожаемому гос-
подину, Кресченца и думать забыла о баронессе. Тем ужаснее было пробуж-
дение как гром среди ясного неба прозвучали слова барона, когда однажды
утром, хмурый и злой, держа в руках письмо, он мрачно объявил ей, чтобы
она прибрала квартиру, потому что завтра его жена приезжает из санато-
рия. Кресченца побледнела и застыла на месте с открытым ртом, страшное
известие как ножом резануло ее по сердцу. Она не могла вымолвить ни сло-
ва и только бессмысленно таращила глаза, словно не поняла барона. И та-
кой смертельный испуг, такое безмерное отчаяние было написано на ее ли-
це, что барон счел нужным приободрить ее. - Ты, я вижу, тоже не очень-то
рада, Ченци, - дружески сказал он. - Но тут уже ничем не поможешь.
Окаменевшие черты Кресченцы ожили. Мертвенно бледные щеки багрово
покраснели. Что-то поднималось из самых глубин ее существа, с неимовер-
ным усилием пробивалось наружу, медленно, словно выталкиваемое мучи-
тельным сжатием сердца, подступало к горлу; наконец, кадык судорожно
задвигался, и сквозь стиснутые зубы глухо вырвалось: - А можно бы...
можно бы... и помочь...
Точно смертоносный выстрел отдались эти слова в ушах барона. И такой
злобой, такой угрюмой решимостью дышало искаженное лицо Кресченцы, что
он вздрогнул и невольно отступил на шаг. Но она уже повернулась к нему
спиной и начала столь яростно начищать медную ступку, словно хотела пе-
реломать себе все пальцы.
С приездом баронессы в доме опять поднялась буря - хлопали двери, по
комнатам словно гулял свирепый ветер, изгоняя царивший здесь в от-
сутствие хозяйки дух мирного уюта и любовных утех. Быть может, обманутая
супруга узнала от соседей или из анонимных писем, как бесстыдно барон
злоупотребил своим правом хозяина дома, или ее оскорбила нескрываемая
досада и раздражительность, к какой он ее встретил, - так или иначе, но
двухмесячное лечение в санатории, видимо, мало ей помогло, ибо по-преж-
нему истерические припадки сменялись угрозами и безобразными сценами.
День ото дня отношения между супругами ухудшались. С месяц барон еще
стойко выдерживал ожесточенный натиск упреков, отражая его испытанным
оружием как только жена начинала грозить разводом или сулила написать
обо всем своим родителям, он становился изысканно вежлив и давал туман-
ные, уклончивые обещания. Но его бездушное, невозмутимое спокойствие
только усугубляло болезненную нервозность одинокой женщины, постоянно
чувствовавшей враждебность домашних.
Кресченца опять замкнулась в каменном молчании. Но теперь это молча-
ние было заносчивым и дерзким. В день приезда баронессы она упрямо не
выходила из кухни, а когда та сама вызвала ее, Кресченца даже не поздо-
ровалась со своей хозяйкой. Втянув голову в приподнятые плечи, она угрю-
мо выслушала вопросы и так сердито отвечала на них, что баронесса, нако-
нец, потеряла терпение и отвернулась; она не видела, как Кресченца мет-
нула ей в спину бешеный взгляд, горящий лютой ненавистью. Возвращение
хозяйки лишило ее всех приобретенных прав, она чувствовала себя обворо-
ванной, несправедливо униженной; после радостного, пылкого служения сво-
ему господину ее опять столкнули в кухню, к плите, отняли дружественное
прозвище "Лепорелла". Барон предусмотрительно остерегался выказывать при
жене свое доброжелательное отношение к Кресченце. Но иногда, утомленный
очередной семейной сценой, испытывая потребность отвести душу, он в по-
исках участия украдкой пробирался к ней на кухню, садился на деревянный
табурет и со стоном говорил: - Я больше не могу.
Эти мгновения, когда боготворимый ею хозяин искал у нее прибежища от
своих бед, были наивысшим счастьем для Лепореллы. Она не решалась произ-
нести ни слова в ответ или в утешение; молча, вся уйдя в себя, она сиде-
ла против него, только время от времени поднимала глаза и устремляла го-
рестный, жалостливый взгляд на своего порабощенного бога, и это немое
сочувствие утешало барона. Но стоило ему уйти из кухни, как лицо ее
опять искажалось от гнева и тяжелые руки с остервенением колотили по мя-
су или терли кастрюли и серебро.
Атмосфера в доме становилась все удушливее, и, наконец, разразилась
гроза: барон, долго и терпеливо, с притворным смирением провинившегося
школьника слушавший горькие упреки жены, вдруг взорвался и выбежал вон,
изо всей мочи хлопнув дверью. - Хватит с меня! - крикнул он таким громо-
вым голосом, что в доме зазвенели все стекла. Побагровев от бешенства,
не владея собой, он влетел на кухню и приказал трепетавшей, как натяну-
тая тетива, Кресченце: - Сейчас же уложи мой чемодан и достань ружье! Я
уезжаю на охоту. Вернусь через неделю. В этом аду сам черт не выдержит!
Пора положить этому конец.
Кресченца с восторгом смотрела на него: теперь опять он хозяин! Хрип-
лый смешок вырвался из ее гортани: - Верно, сударь, пора положить конец.
- И с лихорадочным рвением, носясь как угорелая по комнатам, она вытас-
кивала из шкафа, снимала со столов нужные вещи, вся дрожа от неистового
волнения. Потом она сама снесла вниз чемодан и ружье. Барон хотел на
прощанье поблагодарить ее за усердие, но, взглянув ей в лицо, испуганно
отвел глаза: на ее узких губах опять играла та самая коварная ухмылка,
которая так ужаснула его при отъезде баронессы. Невольно ему представил-
ся хищный зверь, подобравшийся для прыжка. Но лицо Кресченцы уже опять
было бесстрастно, и она только шепнула ему с необычной, почти оскорби-
тельной фамильярностью: - Езжайте, сударь, с богом, а я уж все сделаю.
Три дня спустя барона срочной телеграммой вызвали домой. На вокзале
его встретил двоюродный брат и с первого взгляда на взволнованное, рас-
терянное лицо своего родственника встревоженный барон понял, что стряс-
лась беда. После нескольких осторожных подготовительных слов тот сооб-
щил, что жену барона нашли утром мертвой в постели, а вся комната была
пропитана запахом газа. К сожалению, продолжал двоюродный брат, возмож-
ность несчастного случая исключается, ибо сейчас, в мае, газовой печкой
незачем пользоваться; факт самоубийства подтверждает еще и то обстоя-
тельство, что бедная женщина приняла на ночь веронал. К тому же Кресчен-
ца, кухарка, которая одна была дома в тот вечер, показала, что она слы-
шала, как хозяйка ночью выходила в прихожую, видимо, для того, чтобы от-
крыть тщательно завернутый газовый кран. Основываясь на этом показании,
врач полицейского управления исключил возможность несчастного случая, и
в протоколе так и записано, что причина смерти - самоубийство.
Барона бросило в дрожь. Когда двоюродный брат сообщил о показании
Кресченцы, у него похолодели руки: тягостное, мерзкое ощущение, словно
тошнота, подступило к горлу. Но он усилием воли подавил мучительную до-
гадку и вместе с двоюродным братом поехал домой. Тело уже было увезено,
в гостиной с мрачными, враждебными лицами сидели родственники; их собо-
лезнования были холодны, как лезвие ножа. Они сочли своим долгом тоном
осуждения указать ему на то, что "скандала", как это ни прискорбно, за-
мять не удалось, потому что горничная утром выбежала на лестницу с ис-
тошным криком: "Убила себя! Хозяйка моя убила себя!" Похороны будут са-
мые тихие, - опять блеснуло холодное лезвие ножа, - ибо, к сожалению,
всевозможные слухи уже раньше успели возбудить в обществе нежелательное
любопытство.
Угрюмый, молчаливый барон рассеянно слушал, не подымая глаз: только
один раз он невольно посмотрел на закрытую дверь в спальню, но тотчас
трусливо отвел взгляд. Ему хотелось додумать до конца какую-то неотступ-
но терзавшую его мысль, но пустые и злобные речи родных не давали сосре-
доточиться. Еще с полчаса он видел вокруг себя черные фигуры, слышал
бессмысленные слова; потом родственники друг за другом попрощались и уш-
ли. Он остался один в опустевшей полутемной комнате, точно оглушенный
ударом, чувствуя глухую боль в висках и слабость во всем теле.
В дверь постучали. Он испуганно вздрогнул и крикнул - "Войдите " И
вот за его спиной послышались нерешительные шаги, тяжелые, шаркающие,
хорошо знакомые шаги Барону вдруг стало жутко; шею точно зажали тиски, а
по коже, от лица до колен, поползли мурашки, он хотел обернуться, но
мышцы не повиновались ему. Так он и остался стоять посреди комнаты, дро-
жа как в ознобе, опустив негнущиеся, словно окаменевшие руки, не в силах
произнести ни слова и в то же время отчетливо понимая, какое явное приз-
нание вины в этой малодушной неподвижности.
Но тщетно пытался он встряхнуться - он и пальцем пошевелить не мог. И
тут он услышал голос, который произнес самым ровным, самым сухим,
бесстрастным и деловитым тоном: - Я только спросить - дома будете или
пойдете куда? - Барона все сильнее била дрожь, от внутреннего холода
спирало дыхание; трижды открывал он рот, чтобы ответить, и, наконец, ед-
ва выдавил из себя: - Нет, обеда не нужно. - Шаги, шаркая, удалились; он
так и не обернулся.
Внезапно оцепенение покинуло его; он дернулся всем телом, словно по
нему прошла судорога, кинулся к двери и дрожащей рукой повернул ключ:
лишь бы только эти шаги, эти ненавистные, зловещие шаги больше не приб-
лижались к нем! Потом он упал в кресло, безуспешно пытаясь подавить
мысль, которую не хотел додумать и которая, вопреки всем усилиям, холод-
