трудом поднялись синеватые веки. "Где я?" - спрашивал взгляд, устремлен-
ный на белые стены чужой комнаты.
Ласково наклонилась дочь над бледным, осунувшимся лицом. И вдруг что"
то вспыхнуло в потухших зрачках. Искорка света зажглась в них: вот же
она, любимая дочь, вот она, Эрна, нежное, прекрасное дитя! Медленно,
медленно шевельнулись горько сжатые губы - улыбка, едва заметная, давно
забытая улыбка тронула углы рта. И, потрясенная этим слабым, беспомощным
выражением радости, она наклонилась, чтобы поцеловать обескровленную ще-
ку отца.
Но вдруг - был ли то приторный запах духов, пробудивший смутные вос-
поминания, или в дремлющем мозгу ожили давние мысли, - лицо больного,
только что сиявшее счастьем, страшно исказилось; синие губы гневно сомк-
нулись, рука под одеялом судорожно дергалась, пытаясь подняться, словно
хотела оттолкнуть что-то отвратительное, все истерзанное тело дрожало от
волнения. - Прочь!.. Прочь!.. - едва слышно, но все же внятно лепетали
помертвевшие губы. И такое непреодолимое отвращение и мучительное созна-
ние невозможности бегства отразилось в чертах умирающего, что врач оза-
боченно отстранил женщин. - Он бредит, - шепнул он, - лучше оставить его
одного.
Как только жена и дочь ушли, на лице больного появилось прежнее выра-
жение усталости и покоя. Он еще дышал - хриплое дыхание выше и выше при-
поднимало грудь, вбиравшую в себя воздух, которым дышит все живое. Но
скоро она пресытилась этой горькой пищей, и когда врач приложил ухо к
сердцу старика, оно уже перестало причинять ему боль.
НЕЗРИМАЯ КОЛЛЕКЦИЯ
(Эпизод из времен инфляции в Германии)
На второй остановке после Дрездена в наше купе вошел пожилой госпо-
дин. Вежливо поздоровавшись со всеми, он пристально взглянул на меня и
еще раз кивнул мне особо, как доброму знакомому. В первый момент я не
узнал его, но едва он с легкой улыбкой произнес свое имя, я тотчас же
вспомнил: то был один из крупнейших антикваров Берлина, у которого я в
мирное время частенько рассматривал и покупал старые книги и автографы.
Мы поболтали немного о том, о сем. И вдруг совершенно неожиданно он вос-
кликнул:
- Я положительно должен рассказать вам, откуда я еду. За всю мою
тридцатисемилетнюю деятельность мне, старому торговцу произведениями ис-
кусства, ни разу не привелось пережить ничего подобного. Вы знаете, ко-
нечно, что творится сейчас в антикварном деле; с тех пор как, подобно
легким газам, стала улетучиваться ценность денег, новоиспеченные богачи
воспылали страстно к готическим мадоннам, старинным изданиям, к картинам
и гравюрам старых мастеров; удовлетворить их нет никакой возможности,
того и гляди растащат весь домашний скарб. Дай им волю - они вынут у вас
запонки из манжет и унесут лампу с письменного стола. Так что раздобы-
вать товар становится все труднее и труднее. Простите, что я назвал то-
варом столь священное для нас с вами сокровище искусства, но ведь это
злое племя до того довело, что гравюры древних венецианских мастеров на-
чинаешь рассматривать как эквивалент стольких-то долларов, а рисунок
Гверчино как некое воплощение нескольких сотен тысяч франков. От этих
одержимых манией приобретательства людей нег никакого спасения. Итак, в
одно прекрасное утро я увидел, что моя лавка сноса опустошена, и мне
впору было закрыть на окнах ставни, так стыдно и горько было видеть в
старой лавке, доставшейся моему отцу в наследство от деда, жалкие остат-
ки какого-то хлама, который в прежние времена даже старьевщик не положил
бы на свою тележку.
Среди этих грустных размышлений мне пришло в голову просмотреть ста-
рые торговые книги в надежде отыскать кого-нибудь из прежних наших поку-
пателей, у которых, быть может, удастся выманить парочку-другую дублика-
тов. Но списки старых клиентов представляют собой обычно, а особенно в
наше время, что-то вроде кладбища, так что почерпнул я из них не
очень-то много: большинство прежних покупателей умерли или вынуждены бы-
ли пустить свое имущество с молотка, у тех же немногих, которые устояли,
нельзя было и надеяться что-либо вытянуть. Вдруг мне попалась целая
связка писем одного из старейших наших клиентов. Я совсем позабыл о нем,
потому что с 1914 года, то есть с самого начала мировой войны, он ни ра-
зу не обратился к нам с заказом или запросом. Переписка его с нашей фир-
мой началась - я не преувеличиваю - лет шестьдесят тому назад! Он поку-
пал еще у моего отца и деда; но с тех пор как я начал работать самостоя-
тельно, он ни разу не побывал в нашей лавке. Все говорило о том, что это
в высшей степени своеобразный, старомодный человек, один из тех, увеко-
веченных кистью Мен" целя и Шпицвега типов, редкие экземпляры которых и
по сие время можно встретить в маленьких провинциальных городках Герма-
нии. Письма его были написаны каллиграфическим почерком и очень аккурат-
но, суммы подчеркнуты по линейки красными чернилами и во избежание каких
бы то ни было недоразумений повторены дважды, причем он использовал для
своих писем вывернутые наизнанку старые конверты и писал их на оставших-
ся от чужих писем чистых листах. Все это вместе взятое свидетельствовало
о крайней мелочности и прямо-таки фантастической скупости безнадежного
провинциала. Подпись на этих своеобразных документах содержала, кроме
имени, полный его титул: "Советник лесного и экономического ведомства в
отставке, лейтенант в отставке, кавалер ордена Железного креста первой
степени". Отсюда можно было заключить, что если он еще жив, то ему, как
ветерану франко-прусской войны, теперь по меньшей мере лет восемьдесят.
Но этот до нелепости странный скряга проявлял подлинно незаурядный ум,
превосходное знание предмета и тончайший вкус, когда дело касалось кол-
лекционирования. Подсчитав одну за другой все его покупки почти за
шестьдесят лет, причем первая из них была оплачена еще старинными
зильбергрошами, я убедился, что этот маленький провинциал во времена,
когда за талер можно было купить целую кипу гравюр лучших немецких мас-
теров, потихоньку составил себе собрание эстампов, которое заняло бы по-
четное место в ряду нашумевших коллекций наших новоиспеченных богачей.
Ибо даже то, что он успел за полвека приобрести по дешевке только у нас,
представляло ныне огромную ценность, а ведь надо полагать, он не упускал
случая поживиться и у других антикваров и на аукционах. Правда, с 1914
года мы не получили от него ни одного заказа, но я слишком хорошо знаю,
что происходит в нашем деле, чтобы от меня могла ускользнуть продажа та-
кой крупной коллекции. Итак, либо этот странный человек еще жив, либо
коллекция находится в руках его наследников, решил я.
Дело это настолько меня заинтересовало, что на другой же день, то
есть вчера вечером, я не долго думай отправился в один из несноснейших
провиницальных городов Саксонни, и, когда я плелся с маленькой станции
по главной улице, мне казалось просто невероятным, чтобы где-то здесь,
среди этих пошлых домишек с их мещанской рухлядью, мог жить человек, об-
ладающий безупречно полной коллекцией прекраснейших офортов Рембрандта,
гравюр Дюрера и Мантеньи.
На почте, куда я зашел сегодня утром узнать, проживает ли в этом го-
роде советник в отставке такой-то, я, к удивлению своему, узнал, что
старик еще жив, и тут же, если говорить откровенно, немного волнуясь,
отправился к нему. Я легко нашел его квартиру; она помещалась на втором
этаже одного из тех немудреных провинциальных домов, какие в шестидеся-
тых годах наспех лепили архитекторы-спекулянты. Первый этаж занимал
портной, на втором же, на двери слева, блестела металлическая дощечка с
именем почтмейстера, а справа - фарфоровая с именем советника лесного и
экономического ведомства. На мой робкий звонок дверь тотчас же открыла
очень старая седая женщина в опрятном черном чепце. Я подал ей свою ви-
зитную карточку и просил, можно ли видеть господина советника. Удивлен-
но, с явным недоверием взглянула она сначала на меня, потом на карточку;
в этом захолустье, в этом старомодном провинциальном доме приход посто-
роннего человека был, как видно, целым событием. Тем не менее старушка
любезно попросила меня подождать и пошла с карточкой в комнату; сначала
до меня донесся оттуда ее шепот, и вдруг раздался могучий грохочущий
бас: "А-а! Господин Р. из Берлина!.. Из большой антикварной фирмы...
Очень рад... прошу!" И тотчас же старушка засеменила в прихожую и приг-
ласила меня войти.
Я снял пальто и вошел. Посреди скромно обставленной комнаты стоял,
выпрямившись во весь рост, старый, но еще довольно крепкого сложения
мужчина с густыми щетинистыми усами, в отделанной шнуром домашней куртке
полувоенного образца, и радостно протягивал мне обе руки. Но этому широ-
кому жесту самого искреннего радушия противоречила какая-то странная
оцепенелость его позы. Он не сделал ни шагу мне навстречу, и, чтобы по-
жать его протянутую руку, я, несколько смущенный таким приемом, вынужден
был подойти к нему вплотную. И вот, когда я уже собирался коснуться его
руки, я вдруг заметил, что она неподвижно застыла в воздухе и не ищет
моей, а лишь выжидает. И мне сразу все стало ясно: человек этот слеп.
Я с детства не могу отделаться от странного чувства неловкости, когда
оказываюсь лицом к лицу со слепым; я испытываю стыд и смущение при мыс-
ли, что вот передо мной живой человек, который воспринимает меня как-то
совсем иначе, нежели я его. Так и теперь, глядя на устремленные в пусто-
ту безжизненные зрачки под седыми косматыми бровями, я вынужден был сде-
лать усилие, чтобы подавить охвативший было меня страх. Впрочем, слепой
не дал мне времени предаваться этому чувству; едва моя рука коснулась
его руки, он с силой потряс ее и возобновил свои громогласные бурные
приветствия.
- Вот уже поистине редкий гость, - улыбаясь во весь рот, грохотал он,
- в самом деле, разве не чудо, что в нашу берлогу забрел такой важный
господин из Берлина... Однако если кто-нибудь из господ антикваров пус-
кается в путь, надо держать ухо востро. У нас говорят: "Пришли цыгане -
запирай ворота..." Догадываюсь, зачем вы пожаловали... В нашей несчаст-
ной, нищей Германии совсем не стало покупателей, вот господа антиквары и
вспомнили о своих старых клиентах и отправились на поиски заблудших ове-
чек. Боюсь только, что у меня вам не посчастливится. Мы, бедные старики
пенсионеры, рады теперь уж и тому, если имеем кусок хлеба. Нам не по
карману нынешние безумные цены... Нет, наша песенка спета!..
Я поспешил заверить старика, что он неправильно понял цель моего по-
сещения и что я приехал вовсе не за тем, чтобы предлагать ему свой то-
вар, а просто-напросто оказался в этих местах и не хотел упустить случай
засвидетельствовать свое почтение старому клиенту нашей фирмы и одному
из крупнейших немецких коллекционеров.
Едва произнес я слова: "одному из крупнейших немецких коллекционе-
ров", - как лицо старика чудесно преобразилось. Он все так же стоял вып-
рямившись посреди комнаты, но весь как-то просветлел, и черты его лица
выражали величайшую гордость; он обернулся в ту сторону, где, как он
предполагал, стояла его жена, будто желая сказать ей: "Вот видишь! ", и
мягко, почти с нежностью, голосом, в котором не осталось и следа от гру-
бости старого вояки, только что звучавшей в нем, а слышалась лишь чистая
радость, обратился ко мне:
- Право же, это очень, очень мило с вашей стороны... но вы не пожале-
ете, что зашли ко мне... Я покажу вам несколько таких вещиц, какие не
каждый-то день случается видеть даже в вашем спесивом Берлине... прек-
раснее нет ни в музее "Альбертине", ни в этом проклятом Париже... Да,
сударь мой, если целых шестьдесят лет заниматься коллекционированием, уж
непременно откопаешь такое, что не валяется под ногами. Луиза, дай-ка
