внутренне. Но он не принимает пострижения, не дает обета. Как всегда, во
всех положениях, он не отрезает себе пути к отступлению, сохраняет
возможность переменить свою ориентацию. Он и церкви отдается лишь временно,
не целиком, так же, как впоследствии он отдавался революции, Директории,
консульству, империи или королевству; даже богу, а тем более человеку, не
дает Жозеф Фуше обета верности на всю жизнь.
Десять лет, от двадцатого до тридцатого года жизни, бродит этот
бледный, необщительный полусвященник по монастырским коридорам и тихим
трапезным. Он преподает в Ниоре, Сомюре, Вандоме, Париже, едва ощущая
перемену места, ибо жизнь монастырского учителя во всех городах протекает
одинаково тихо, бедно и незаметно, всегда за немыми стенами, в стороне от
событий. Двадцать, тридцать, сорок школьников, обучаемых латыни, математике
и физике,- бледные, одетые в черное мальчики, которых водят к обедне и
стерегут в дортуаре,- чтение научных книг в одиночестве, скудные трапезы,
жалкое вознаграждение, черное поношенное платье, скромное монашеское
существование. Словно в оцепенении, вне действительности, вне времени и
пространства, бесплодно и бесстрастно прошли эти десять тихих, затененных
лет.
Однако эти десять лет монастырской школы научили Жозефа Фуше многому,
что пошло на пользу будущему дипломату,- главным образом технике молчания,
важнейшему искусству скрывать свои мысли, мастерству познания душевного мира
и психологии. Тем, что всю жизнь, даже в минуты страстных порывов, он
владеет каждым мускулом своего лица, тем, что никогда не удается обнаружить
признаков гнева, озлобления, волнения в его неподвижном, словно окаменевшем
в молчании лице, тем, что он одинаково ровным монотонным голосом спокойно
произносит и самые обыденные и самые ужасные слова, и одинаково бесшумными
шагами проходит и в покои императора и в неистовствующее народное собрание,-
бесподобной выдержкой и самообладанием он обязан годам, проведенным в
монастырских трапезных; еще задолго до того, как он вступил на подмостки
мировой сцены, его воля была воспитана дисциплинарными упражнениями
последователей Лойолы и его речь отшлифована тысячелетним искусством
проповедей и религиозных диспутов. Быть может, не случайно все три великих
дипломата французской революции - Талейран, Сийес и Фуше - вышли из
монастырской школы, став мастерами в познании людей задолго до появления на
трибуне. Древнейшая общая традиция, далеко выходящая за пределы их личных
судеб, придает в решительные минуты их обычно столь противоположным
характерам известное сходство. У Фуше к этому присовокупляется еще и
железная, спартанская самодисциплина, отвращение к роскоши и блеску, умение
скрывать свою личную жизнь и свои чувства; нет, годы, проведенные Фуше в
сумраке монастырских коридоров, не потеряны даром, он бесконечно многому
научился, пока был учителем.
За монастырскими стенами, в самой строгой изоляции, воспитывается и
развивается этот своеобразный гибкий и беспокойный дух, овладевая высоким
мастерством в постижении человеческой психологии. Долгие годы он вынужден
действовать лишь незаметно в самом тесном церковном кругу, но во Франции уже
в 1778 году начался тот общественный ураган, который проникал и за
монастырские стены. В монашеских кельях ораторианцев так же спорят о
человеческих правах, как и в масонских клубах, новое по своему качеству
любопытство влечет монахов навстречу буржуа так же, как любопытство
преподавателя физики и математики влечет к удивительным открытиям того
времени, к монгольфьерам - первым летательным машинам, к замечательным
изобретениям в области электричества и медицины. Духовенство ищет сближения
с образованным обществом, и вот в Аррасе оно осуществляется в очень
своеобразном кружке, названном "Розати" - нечто вроде "Шлараффиа",- в
котором интеллигенция города объединяется в обстановке непринужденного
веселья. Нет ничего особенно замечательного в этих собраниях: скромные
буржуа декламируют стишки или произносят речи на литературные темы, военные
смешиваются со штатскими, и там же охотно принимают монастырского учителя
Жозефа Фуше, так как он может много рассказать о новейших достижениях
физики. Он часто проводит там время в кругу приятелей и слушает, как,
например, капитан инженерных войск Лазарь Карно читает шутливые стихи
собственного сочинения или бледный, тонкогубый адвокат Максимилиан де
Робеспьер (он тогда еще гордился своим дворянством) держит за столом
цветистую речь в честь общества "Розати". Ибо в провинции еще наслаждаются
последним дыханием философствующего восемнадцатого века: господин де
Робеспьер вместо смертных приговоров спокойно пописывает изящные стишки,
швейцарский врач Марат сочиняет не суровые коммунистические манифеста, а
слащавый сентиментальный роман, и маленький лейтенант Бонапарт где-то в
провинции трудится над новеллой - подражанием Вертеру. Все грозы еще незримы
за чертой горизонта.
Какая игра судьбы: именно с этим бледным, нервным, безудержно
честолюбивым адвокатом де Робеспьером больше всего подружился монастырский
учитель; им уже даже предстоит породниться, ибо Шарлотта Робеспьер, сестра
Максимилиана, собирается отвлечь учителя школы ораторианцев от мысли о
духовном сане,- повсюду болтают об их помолвке. Почему в конце концов этот
брак не состоялся, остается тайной, но, быть может, именно здесь скрыт
корень той ужасной, ставшей исторически значимой, взаимной ненависти этих
двух людей, которые некогда дружили, а затем вступили в борьбу не на жизнь,
а на смерть. Но в ту пору они еще не знали ни о якобинизме, ни о ненависти.
Напротив: когда Максимилиана де Робеспьера посылают в Версаль депутатом в
Генеральные штаты, чтобы принять участие в составлении проекта нового
государственного строя Франции, то именно полумонах Жозеф Фуше ссужает
малокровного адвоката де Робеспьера деньгами на дорогу и на новый костюм.
Характерно, что Фуше держит ему, так же, как впоследствии многим другим,
стремя, когда тот готовится к скачку в мировую историю. Но именно он же в
решительный момент предаст своего прежнего друга и беспощадно низвергнет
его.
Вскоре после отъезда Робеспьера на собрание Генеральных штатов, которое
потрясло все основы Франции, ораторианцы устраивают в Аррасе свою маленькую
революцию. Политика проникает в монастырские трапезные, и умный Жозеф Фуше,
предугадывающий всякую перемену ветра, развертывает паруса. По его
предложению в Национальное собрание посылается депутация, чтобы выразить
третьему сословию симпатии духовенства. Но обычно столь осторожный, Фуше на
этот раз несколько поторопился. Начальство, не имея возможности наказать его
по-настоящему, переводит его в виде наказания в Нант, в подобную же школу,
где он еще мальчиком изучал основы наук и познания человека. Но теперь он
опытен и зрел, его уже не увлекает преподавание подросткам таблицы
умножения, геометрии и физики. Знаток ветров, он почуял, что стране грозит
социальный ураган, что политика властвует над миром; итак-с головой в
политику! Одним движением он сбрасывает сутану, дает зарасти тонзуре и уже
не преподает школьникам, а произносит политические проповеди добрым нантским
буржуа. Учреждается клуб,- карьера политических деятелей всегда начинается
на такой пробной трибуне ораторского искусства,- и вот уже через несколько
недель Фуше - президент общества "Amis de la Constitution" 4 в
Нанте. Он хвалит прогресс, но очень осторожно, очень либерально, ибо стрелка
политического барометра в этом купеческом городе стоит на "умеренно": в
Нанте не любят радикализма, потому что опасаются за кредиты и прежде всего
заботятся о хорошей торговле. Получая жирные прибыли от колоний, там не
терпят фантастических прожектов вроде освобождения рабов, поэтому Жозеф Фуше
сочиняет патетическое послание Конвенту против уничтожения торговли рабами,
за что он, правда, получил взбучку от Бриссо; но это не уронило его во
мнении более узких буржуазных кругов. Чтобы своевременно укрепить свою
политическую позицию среди буржуазии (будущих избирателей), он торопится
взять в жены дочь состоятельного купца - безобразную девицу, но с хорошим
приданым; он стремится быстро и всецело стать буржуа в эпоху, когда - он это
предвидит-третье сословие будет господствующим.
Все это - уже подготовка к достижению основной цели. Едва успели
объявить о выборах в Конвент, как бывший монастырский преподаватель
выставляет свою кандидатуру. Как поступает каждый кандидат? Он прежде всего
обещает своим добрым избирателям все, что они хотели бы слышать. Итак, Фуше
клянется заботиться о торговле, защищать собственность, уважать законы; он
гораздо многословнее обрушивается на зачинщиков беспорядков (ибо ветер в
Нанте дует сильнее справа, чем слева), чем на старый режим. И вот
действительно в 1792 году его избирают депутатом Конвента, и трехцветная
кокарда депутата надолго заменяет скрытую, но тайно хранимую тонзуру.
Ко времени выборов Жозефу Фуше минуло тридцать два года. Его никак
нельзя назвать красивым мужчиной. Худое, высохшее, почти бесплотное тело,
узкое костлявое лицо с резкими угловатыми чертами безобразно и неприятно.
Острый нос, резко очерчены тонкие, всегда сжатые губы, холодные рыбьи глаза
под тяжелыми сонными веками, серые, кошачьи зрачки, похожие на круглые
стекляшки. Все в этом лице, все в этом человеке словно страдает недостатком
живой плоти: он выглядит, как человек при свете газа,- блеклый, зеленоватый.
Нет блеска в глазах, нет чувственной силы в движениях, нет металла в голосе.
Тонкие пряди волос, рыжеватые, еле заметные брови, пепельно-бледные щеки.
Кажется, что не хватило красок, чтобы придать здоровый цвет его лицу; этот
крепкий, необычайно работоспособный человек всегда производит впечатление
усталого, больного, немощного.
Каждому, кто смотрит на него, представляется, что в его жилах не может
быть горячей, красной, струящейся крови. И в самом деле: он и по характеру
принадлежит к породе холоднокровных. Ему неведомы грубые, увлекающие порывы
страстей, его не соблазняют ни женщины, ни азартные игры, он не пьет вина,
не любит мотовства, не знает радости телесных упражнений - спорта; он живет
в комнатах среди актов и бумаг. Никогда он не обнаруживает гнева, никогда на
его лице не затрепещет ни один мускул. Лишь едва заметная улыбка, иногда
вежливая, иногда насмешливая, играет на этих острых, бескровных губах; никто
не заметит под этой глинисто-серой, мнимо вялой маской признаков
действительного волнения, никогда спрятанные под тяжелыми воспаленными
веками глаза не выдают ни его намерений, ни единого движения его мыслей.
В этом непоколебимом хладнокровии - основная сила Фуше. Нервы не
властны над ним, чувства его не соблазняют, заряды и разряды его страстей
скрыты непроницаемой стеной лба. Он отлично владеет своей силой и зорко
следит при этом за ошибками других; он предоставляет другим истощать себя
страстями и терпеливо ждет, пока они истощатся или, потеряв самообладание,
не обнаружат слабого места, и тогда он наносит беспощадный удар. Ужасно это
превосходство его равнодушного терпения: тот, кто так умеет выжидать и
скрываться, тот проведет и самого искушенного противника. Фуше умеет быть
спокойным слугою: не моргнув глазом, выслушивает он самые грубые
оскорбления, с холодной улыбкой переносит самые позорные унижения; его
хладнокровия не могут поколебать ни угрозы, ни гнев. Робеспьер и Наполеон -
