продолжаться, и его сын, и ее брат успеют смириться с этим
фактом.
Завещание было изменено и, согласно последней записи,
одна половина состояния Гантвоорта теперь переходила к его
жене, а другая к сыну и невестке. Однако новый документ не
был подписан, и Креда Декстер об этом знала. Она была
осведомлена - как со своей решимостью подчеркнул Абернети -
что, в соответствии с первым, все еще имеющим юридическую
силу текстом завещания, состояние Гантвоорта наследуют
Чарльз и его жена. Тем не менее в сложившейся ситуации мисс
Декстер все же имеет хорошие шансы получить свою долю. Если
не будет доказана ее причастность к убийству.
Капитал Гантвоорта мы оценили - на основании некоторых
намеков и осторожных утверждений адвоката - примерно в 1,5
миллиона долларов наличными. Абернети никогда не слышал ни
об Эмиле Бонфий, ни о каких-либо угрозах или покушениях на
жизнь убитого. Он также ничего не знал или не хотел нам
сказать хоть что-нибудь о том таинственном предмете, в краже
которого обвиняло Гантвоорта письмо с угрозами.
Из конторы адвоката Абернети мы направились в квартиру
Креды Декстер, расположенную в современном фешенебельном
доме в нескольких минутах ходьбы от резиденции Гантвоортов.
Креда Декстер оказалась миниатюрной женщиной двадцати с
чем-то лет. Первое, на что человек обращал внимание, были
ее глаза. Большие, глубокие, янтарного цвета, с очень
подвижными зрачками. Они все время изменяли размер,
расширялись и уменьшались, иногда медленно, иногда
стремительно; то они были как булавочная головка, то вдруг
почти закрывали янтарные радужки. Глядя в эти глаза,
человек вскоре начинал осознавать, что все в ней было
типично кошачье. Каждое ее движение казалось тягучим,
плавным, уверенным движением кошки. Овал довольно
симпатичной мордашки, форма губ, маленький носик, брови и
ресницы - все было кошачье. Этот эффект усиливала и манера
зачесывать густые каштановые волосы.
- Мистер Гантвоорт и я, - сказала она нам после
предварительных объяснений, - собирались пожениться
послезавтра. Его сын и невестка, как, впрочем, и мой брат
Мздден, были против этого брака. Они считали, что наша
разница в возрасте слишком существенна. Поэтому во
избежание неприятностей, мы решили зарегистрироваться без
шума и уехать на год или больше за границу, уверенные, что
когда мы вернемся, все уже забудут о своих предубеждениях.
Вот почему мистер Гантвоорт и уговорил Мэддена поехать в
Нью-Йорк. Там у него было какое-то дело... что-то
связанное с акциями металлургического завода. Вот он и
воспользовался этим предлогом, чтобы удалить Мэддена, пока
мы не отправимся в свадебное путешествие. Мэдден живет
здесь, со мной, а значит, мои приготовления к отъезду не
могли не привлечь его внимания.
- Мистер Гантвоорт был у вас вчера вечером? - спросил я.
- Нет, хотя я ждала его. Мы собирались пойти погулять.
Обычно он добирался пешком, живет он в двух кварталах
отсюда. Когда мистер Гантвоорт не появился и в восемь
часов, я позвонила к нему домой, и Уиппл сказал, что он
вышел около часа назад. Потом я звонила еще два раза.
Сегодня утром, прежде чем заглянуть в газеты, я опять
позвонила и узнала, что...
Голос ее сорвался, и она замолчала. Это было
единственное проявление чувств, которое она позволила себе в
течение разговора. После показаний Уиппла и Чарльза
Гантвоорта мы ожидали более драматичной сцены скорби. Мисс
Декстер нас разочаровала. В ней не было ничего
искусственного, она даже слезами не воспользовалась.
- А позавчера вечером мистер Гантвоорт был здесь?
- Да. Он пришел в начале девятого и оставался почти до
полуночи. Из дома мы не выходили.
- Сюда и отсюда он шел пешком?
- Да, насколько я знаю.
- Он вам говорил когда-нибудь, что ему угрожают смертью?
- Нет.
Она решительно качнула головой.
- Вы знаете Эмиля Бонфий?
- Нет.
- А мистер Гантвоорт не вспоминал о нем в вашем
присутствии?
- Нет, никогда.
- В каком отеле остановился ваш брат в Нью-Йорке?
Беспокойные зрачки резко расширились, словно пытаясь
закрыть и белки глаз. Это был первый явный признак страха,
который я в ней заметил. Если бы не эти красноречивые
зрачки, она могла бы показаться совершенно спокойной.
- Не знаю.
- Когда он выехал из Сан-Франциско?
- В четверг... четыре дня назад.
После ухода от мисс Декстер мы прошли в задумчивости,
наверное, шесть-семь кварталов, прежде чем О'Гар прервал
молчание.
- Красивенький котенок эта дамочка. Погладь ее по
шерстке, и она заурчит от удовольствия, Но попробуй против
шерсти, и увидишь ее коготки.
- Тебе что-нибудь говорит тот блеск в ее глазах, когда я
спросил о брате?
- Что-то говорит... но я не знаю что. Надо бы его
разыскать и проверить, действительно ли он в Нью-Йорке.
Если братец находится там сегодня, то совершенно очевидно,
что он не мог быть здесь вчера. Даже почтовый самолет
проделывает это расстояние за двадцать шесть - двадцать
восемь часов.
- Проверим, - согласился я. - Похоже, Креда Декстер не
так уж уверена, что ее родственничек не приложил руку к
убийству. У нас тоже нет уверенности, что этому Бонфий
никто не помогал. Но мне кажется маловероятным, чтобы сама
Креда участвовала в преступлении. Она знает, что завещание
еще не подписано. Глупо было бы таким образом избавляться
от 750 тысяч долларов.
Мы отправили довольно длинную телеграмму в нью-йоркское
отделение и заглянули в агентство посмотреть, не пришли ли
ответы на те депеши, которые я выслал ночью.
Оказалось, пришли.
Ни одного человека из тех, чьи имена стояли рядом с
именем Гантвоорта в отпечатанном на машинке списке,
обнаружить не удалось. Не удалось даже напасть на след
кого-нибудь из них. Два адреса вообще были ошибочные - на
указанных улицах не существовали дома под такими номерами.
Ни сейчас, ни когда-либо в прошлом.
Остаток дня мы с О'Гаром провели, путешествуя по улицам
между домом Гантвоорта на Ращен Хилл и квартирой Декстеров.
Мы расспрашивали каждого, кто попадался по дороге - мужчин,
женщин, детей, которые жили, работали или отдыхали на
протяжении трех маршрутов, одним из которых мог
воспользоваться убитый.
Никто не слышал выстрела Эмиля Бонфий позавчера вечером.
Никто не видел ничего подозрительного в ночь убийства.
Никто также не заметил, как покойный садился в автомобиль.
Затем мы отправились в дом Гантвоортов и еще раз опросили
Чарльза, его жену и всех слуг - и ничего нового не узнали.
Насколько им было известно, ничто из вещей убитого не
пропало - ничто, настолько маленькое, чтобы его можно было
спрягать в каблуке штиблета.
Обувь, которую Леопольд Гантвоорт носил в тот день, была
одной из трех пар, сделанных по заказу в Нью-Йорке два
месяца назад. Он мог оторвать каблук левого штиблета,
выдолбить его так, чтобы там поместился небольшой предмет, а
потом снова прибить на место. Уиппл, однако, решительно
утверждал, что наверняка заметил бы следы подобных
манипуляций, особенно в исполнении непрофессионала.
Исчерпав все возможности в этой области, мы вернулись в
агентство. Только что пришла телеграмма из нью-йоркского
отделения, в которой сообщалось, что Эмиль Бонфий не
фигурировал в списках пассажиров ни одного из пароходов,
прибывших из Англии, Франции или Германии за последние шесть
месяцев.
Агенты, которые прочесывали город в поисках Эмиля Бонфий,
вернулись с пустыми руками. Они обнаружили и допросили
одиннадцать человек, носящих эту фамилию, в Сан-Франциско,
Окленде, Беркли и Аламеде. Опросы подтвердили алиби всех
одиннадцати. Никто из них не знал Эмиля Бонфий. Проверка
отелей тоже ничего не дала.
Мы с О'Гаром отправились на ужин - молчаливую, прошедшую
в подавленном настроении трапезу, в течение которой мы вряд
ли обменялись и полудюжиной слов, а потом вернулись в
агентство, куда тем временем принесли еще одну телеграмму:
"Мэдден Декстер прибыл сегодня утром в отель "Макэлпайн"
с доверенностью на продажу акций Гантвоорта в Б. Ф. Ф.
"Айрон Корпорейшен". Отрицает, что знаком с Эмилем Бонфий и
что знал об убийстве. Собирается закончить дела завтра и
вернуться в Сан-Франциско".
Я позволил листку бумаги, на котором расшифровывал
депешу, выскользнуть из моих пальцев; мы сидели в апатии
друг напротив друга, тупо глядя пустыми глазами друг другу в
лицо поверх моего стола, слушая, как грохочет ведрами
уборщица в коридоре.
- Забавная история, - сказал наконец О'Гар словно сам
себе.
Я кивнул. Действительно, забавная.
- У нас есть девять ключей к разгадке тайны, - продолжал
он после паузы. - Девять следов, и ни один из них никуда не
ведет.
Первый: Гантвоорт позвонил в сыскное агентство и сказал,
что некий Эмиль Бонфий, с которым у него был давний конфликт
в Париже, прислал ему письмо с угрозами и стрелял в него.
Второй: пишущая машинка и тот факт, что и письмо, и
список имен напечатаны именно на ней. Мы все еще пытаемся
определить ее происхождение, но на данный момент безуспешно.
Да и вообще, что это, черт возьми, за оружие? Может быть,
Бонфий взбесился и огрел Гантвоорта первым, что ему попалось
под руку? Но откуда она взялась в краденом автомобиле? И
зачем кто-то спилил ее номер?
Я покачал головой в знак того, что понятия не имею, и О'
Гар продолжал перечислять ключи к загадке, имеющиеся в нашем
распоряжении:
- Третий: письмо с угрозами, о котором Гантвоорт говорил
по телефону.
Четвертый: две пули с крестообразным распилом.
Пятый: шкатулка для драгоценностей.
Шестой: прядь светлых волос.
Седьмой: тот факт, что кто-то забрал левый штиблет
убитого и застежки от его воротничка.
Восьмой: найденный рядом бумажник с двумя
десятидолларовыми банкнотами, тремя вырезками из газет и
списком имен.
Девятый: обнаружение на следующий день штиблета,
недостающих застежек и еще четырех других, а также ржавого
ключа, причем все это было завернуто в филадельфийскую
газету пятидневной давности.
Вот и все наши следы. Если они вообще о чем-то говорят,
то исключительно о том, что Гантвоорт украл какую-то вещь у
некоего Эмиля Бонфий в Париже в 1902 году, а теперь тот
приехал за этим предметом. Вчера вечером он увез Гантвоорта
в украденном автомобиле, захватив с собой - бог знает для
чего - пишущую машинку. Гантвоорт затеял с ним ссору, в
ходе которой Бонфий раскроил ему череп этой самой машинкой,
а потом обыскал карманы убитого, скорее всего, ничего оттуда
не взяв. Он решил, что нужная ему вещь должна находиться в
левом штиблете Гантвоорта, поэтому и унес штиблет. Затем...
но это ничего не объясняет: ни исчезновения застежек от
воротничка, ни списка несуществующих лиц...
- А вот как раз и объясняет, - прервал я его,
распрямляясь и умнея на глазах. - Это будет наш десятый
ключ, которым мы отныне и будем пользоваться. Тот список,
исключая фамилию и адрес Гантвоорта, полностью вымышлен.
Наши ребята обязательно отыскали бы хоть одного человека из
тех пяти, если бы они существовали в действительности. Но
они не нашли и следа этих людей. К тому же в двух адресах
указаны ошибочные номера домов.
Кто-то сочинил этот список, положил его в бумажник вместе
с вырезками из газет и двадцатью долларами... для большей
правдоподобности... и подбросил возле машины, с целью
запутать полицию. А если так, то ставлю сто против одного,
что и все остальное тоже мистификация.
С этой минуты я буду считать наши девять красивых
ключиков девятью ложными следами. И пойду в обратном
направлении. Я начну искать человека, чье имя не Эмиль
Бонфий, чьи инициалы не соответствуют буквам Э. Б., не
француза, который не был в Париже в 1902 году. Человека, у
которого не светлые волосы, который не носит револьвер
калибра 9,1 мм, не интересуется разделом личных объявлений в
газетах. Человека, не убивавшего Гантвоорта из-за какой-то
штуки, которую можно спрятать в штиблете или на застежке от
воротничка. Я начну охоту за кем-то совершенно другим.
Сержант-детектив прищурил задумчиво свои маленькие
зеленые глазки и почесал затылок.
