прогрессивными писателями он собирает деньги для борющейся
Испании, подписывает обращение к президенту США с
требованием о внесении поправок к Закону, который запрещает
Америке помощь испанским республиканцам. Свои политические
взгляды он высказывает в ряде статей ("Помочь им сейчас" и
др.) пишет открытое письмо с обращением к американским
писателям.
В Голливуде Хэммет становится во главе комитета,
борющегося за образование профсоюза сценаристов. Как ни
странно (если учесть, в какое время это происходило), такая
организация - Гильдия сценаристов - была создана. По ее
примеру создана затем Гильдия актеров.
В дальнейшем Хэммет проявил себя активным борцом за права
человека. Он выступает за расширение избирательных прав
негров и индейцев, против рассовой дискриминации; принимает
участие в антифашистских митингах, становится во главе
Комиссии по борьбе с нацизмом. В 1940 году Хэммета избирают
председателем "Сивил Райте Конгресс" - Комитета по
гражданским правам. По некоторым (хотя и неподтвержденным
сведениям) в конце 30-х годов он вступает в ряды
Коммунистической партии. Хэммет поддерживает кандидатуры
членов этой организации на выборах в муниципальные и
федеральные органы.
Такая организация как ФБР не могла, конечно же, не
заинтересоваться "красным смутьяном". За писателем
установлено постоянное наблюдение. Его досье неустанно
пополняется новыми донесениями, т. к. политическая
деятельность Хэммета не ослабевает.
Естественно, его карьера в Голливуде приходит к концу.
Начиная со дня вступления Америки в войну, Хэммет
постоянно пишет прошения о направлении его на фронт. Под
разными предлогами (здоровье, возраст) ему отказывают, а
когда, наконец, удается протаранить бюрократическую стену,
Хэммета буквально "ссылают" служить на Алеутские острова.
Впоследствии об этом будет написана книга воспоминаний
"Битва на Алеутах".
Кстати говоря, Хэммет задумывал и другую книгу
автобиографического характера - тоже о войне. Однако начав
работу над ней в 50-е годы, он так и не сумел завершить ее.
Как факт, остался отрывок, который был опубликован в
сборнике, изданном Лилиан Хэллман уже после смерти писателя,
под названием "Тюльпан".
После войны в 1946 году Хэммет вновь возглавляет Комитет
по гражданским правам. Одновременно он ведет занятия по
литературному мастерству в нью-йоркском Центре социальных
исследований.
В 1951 году, в печально известные времена "охоты на
ведьм", Хэммет, за отказ дать показания о своей деятельности
в Комитете по гражданским правам перед лицом Комиссии по
расследованию антиамериканской деятельности, возглавляемой
известным "ястребом" Маккарти, попадает в федеральную
тюрьму, где проводит полгода. Однако эти испытания не
сломили его духа - Хэммет и в дальнейшем выступает против
нарушения прав человека, против агрессии США в Гватемале и
т. п.
Все это не могло не сказаться на самочувствии писателя.
В пятидесятые годы здоровье его резко ухудшается. Писать
как прежде он уже не в состоянии. Отказ от своего
литературного предназначения оборачивается глубокой
депрессией. Усугубленная алкоголем, она приводит к
неизбежному концу. Дэшил Хэммет скончался в нью-йоркской
больнице 10 января 1961 года.
Впрочем, и после смерти он потрепал нервы фебеэровцам.
Похороны писателя на Арлингтонском кладбище вызвали в этой
организации настоящий шок. И еще долгое время ФБР
безуспешно пыталось предпринять какие-то шаги по выдворению
со столь престижного места "этого марксиста".
Так окончился жизненный путь Профессора Детектива. Его
литературная судьба вызывает лично у меня досаду и
сожаление. Нереализованный талант - это всегда обидно.
Нереализованный талант подобного масштаба - уже
преступление. Особенно в сравнении с ценностями, на которые
он был разменян. Ведь предназначение писателя -творчество
(конечно, "уйти в зените славы" - красиво... но в спорте.
В литературе такое утверждение вряд ли приемлемо).
Осталась концепция, принципы, законы жанра - широкая
тропа, по которой на смену ему пришли Ричард Пратер, Картер
Браун, многие другие...
А все-таки жаль.
Дэшил Хэммет
Дело Гейтвудов
Перевод Э. Гюнтера и Г. Рикмана
Харви Гейтвуд распорядился, чтобы, как только я появлюсь,
меня препроводили к нему немедленно. А потому мне
потребовалось не меньше четверти часа, чтобы преодолеть
полосу препятствий, созданную из армии портье, курьеров,
секретарш и секретарей, каждый из которых непреклонно
преграждал мне дорогу, начиная от входа в здание
Деревообрабатывающей компании Гейтвуда и заканчивая личным
кабинетом председателя. Кабинет был огромен. Посредине
стоял письменный стол величиной с супружеское ложе - из
красного дерева, разумеется.
Как только вымуштрованный служащий компании,
сопровождавший меня, шмыгнул за дверь, Гейтвуд перегнулся
через стол и взревел:
- Вчера похитили мою дочь! Я хочу достать этих бандитов,
даже если для этого мне придется выложить последний цент!
- Расскажите мне, пожалуйста, обо всем подробно, -
предложил я.
Но он хотел немедленного действия, а не вопросов; поэтому
я потерял около часа на то, чтобы получить сведения, которые
он смог сообщить за пятнадцать минут.
Это был могучий здоровяк - около двухсот фунтов тугой
красной плоти, и феодал- самодур - от макушки яйцевидной
головы до носков гигантских, сшитых, несомненно, на заказ,
ботинок. Он сколотил свои миллионы, стирая в порошок
каждого, кто становился на его дороге, и сейчас, в ярости,
готов был продемонстрировать эту милую привычку. Его нижняя
челюсть торчала гранитным утесом, глаза налились кровью -
одним словом, он был в прекрасном настроении. Сначала все
шло к тому, что Континентальное детективное агентство
потеряет клиента, так как я решил, что, если он не расскажет
все, что я хочу узнать, я пошлю это дело к дьяволу.
Однако в конце концов я выжал из него то, что нужно. Его
дочь Одри вышла из семейной резиденции на Клей-стрит вчера
вечером около семи, заявив своей горничной, что идет
прогуляться. Домой она не вернулась. Об этом Гейтвуд узнал
только из письма, которое пришло утром. Отправители
сообщили, что дочь похищена, и требовали за ее освобождение
пятьдесят тысяч долларов. Гейтвуду предлагали приготовить
эту сумму в стодолпаровых банкнотах, чтобы без проволочек
передать, когда получит инструкцию, как это сделать. В
качестве доказательства, что они не шутят, похитители
присовокупили к письму прядь волос девушки, колечко, которое
она всегда носила на пальце, а также написанную ее рукой
записку, в которой она просила отца выполнить все, что от
него требуют.
Письмо это Гейтвуд получил в своем офисе; он немедленно
позвонил домой и получил подтверждение, что девушка
действительно не спала ночью в своей постели и что никто из
прислуги не видел ее с тех пор, как она вечером вышла на
прогулку. Гейтвуд немедленно позвонил в полицию и передал
письмо, а позже решил также нанять и частных детективов.
- А теперь, - загрохотал он, как только я выудил у него
все это и заодно убедился, что он ничего не знает о
знакомствах и привычках своей дочери, - теперь немедленно
беритесь за дело! Я плачу вам не за то, чтобы вы
просиживали задницу и переливали из пустого в порожнее!
- А что вы намерены делать?
- Я?! Я намерен швырнуть этих... этих... за решетку,
хотя бы для этого мне пришлось отдать последний цент!
- Прекрасно! Однако прежде всего вам следует
распорядиться, чтобы приготовили эти пятьдесят тысяч. Вы
должны иметь возможность передать их, как только они пришлют
вам инструкции.
Он открыл рот. Потом захлопнул его, щелкнув зубами, и
надвинулся на меня.
- Меня никогда... слышите, никогда и никто не мог
принудить к чему-либо в этом роде! - прохрипел он. - И
пока что я не рехнулся от старости! Я не клюну на этот
блеф!
- И это, несомненно, порадует вашу дочь. Послушайте, то,
что я вам предлагаю, необходимый тактический ход. Не думаю,
чтобы эти пятьдесят тысяч значили для вас так уж много, а
уплата выкупа даст нам два шанса. Во-первых, при передаче
денег всегда существует возможность задержать лицо, которое
за ними явится, или, по меньшей мере, выйти на какой-то
след. Во-вторых, когда ваша дочь вернется домой, она сможет
сообщить какие-то детали, которые помогут нам схватить
похитителей. Как бы предусмотрительны они ни были.
Он сердито затряс головой. С меня было довольно
препирательств, поэтому я вышел, рассчитывая на то, что
логика моего предложения дойдет до него раньше, чем будет
слишком поздно.
В резиденции Гейтвудов было столько прислуги - сторожей,
садовников, камердинеров, лакеев, шоферов, поваров,
горничных и так далее, что хватило бы для содержания отеля.
Одри Гейтвуд не получала перед своим уходом телеграммы
или письма с посыльным, и никто не звонил ей по телефону -
словом, не был использован ни один из тех приемов, к которым
обычно прибегают, чтобы выманить жертву из дома. Своей
горничной она сказала, что вернется через час или два,
однако тот факт, что она не вернулась ночевать, отнюдь не
обеспокоил горничную. Одри была единственной дочерью и
после смерти матери вела себя, как ей заблагорассудится.
Отец никогда не знал, где его дочь. Они не очень ладили
друг с другом; слишком похожие характеры, как я догадывался.
Ничего необычного в том, что она не ночевала дома, не было.
Она редко информировала домашних о намерении переночевать у
какой-нибудь приятельницы.
Одри исполнилось только девятнадцать лет, но выглядела
она на несколько лет старше. Рост - метр шестьдесят пять.
Голубые глаза и каштановые волосы, длинные и очень густые.
Бледная и нервная. Фотографии свидетельствовали, что глаза
у нее большие, нос маленький, правильной формы, а подбородок
заостренный. Она не была красивой, но одна из фотографий,
на которой улыбка стерла с ее губ капризную гримасу,
говорила, что она умеет быть, по меньшей мере, хорошенькой.
В тот день она была одета в светлый твидовый костюм с
этикеткой лондонского портного, кремовую шелковую блузку с
темной отделкой в поясе, коричневые шерстяные чулки,
коричневые туфли и серую меховую шапочку; на ней не было
никаких украшений.
Я поднялся наверх в ее комнаты - она занимала три комнаты
на третьем этаже - и осмотрел ее вещи. Я обнаружил вагон
любительских снимков - мужчин, парней и девушек, а также
груду писем разной степени интимности; подписи на них
предлагали богатейший ассортимент имен, фамилий и прозвищ, Я
записал все обнаруженные координаты. Всегда существует
возможность, что один из адресов приведет к лицу,
послужившему приманкой. С другой стороны, кто-нибудь из ее
знакомых мог сообщить следствию что-то важное.
Вернувшись в агентство, я разделил адреса между тремя
детективами, которые - весьма кстати - сидели без дела и
могли немного пошататься по городу. Затем я связался по
телефону с полицейскими, которым было поручено это дело,
О'Гаром и Тодом, и поехал в управление, чтобы встретиться с
ними. Там я застал также инспектора Люска. Вчетвером мы
вертели факты так и эдак, снова и снова анализировали
предполагаемый ход событий, но без всякого результата.
Однако в одном все были согласны: мы не можем рисковать,
допустив огласку дела, и не можем предпринимать каких-либо
явных действий, пока девушка не вернется домой и не окажется
в безопасности.
Полицейские при встрече с Гейтвудом попали в еще более
тяжелую передрягу, чем я: он непременно хотел передать
прессе сведения о похищении вместе с объявлением о награде,
фотографиями и всем прочим. Он был совершенно прав, когда
доказывал, что это самый результативный способ обнаружить
похитителей, но он не задумывался над тем, чем это может
угрожать его дочери, если похитители окажутся особами
достаточно беспощадными. А мне среди этой публики как-то не
приходилось встречать ягнят.
Я ознакомился с письмом, присланным Гейтвуду. Оно было
написано карандашом печатными буквами на линованном листке,
