- Tenente? Кто тут tenente? A basso gli ufficiali! Долой офицеров!
Пиани взял меня под руку.
- Я лучше буду звать вас по имени, - сказал он. - А то не случилось бы
беды. Были случаи расправы с офицерами. [193]
Мы ускорили шаг и миновали эту группу.
- Я постараюсь сделать так, чтобы его родных не притянули к ответу, -
сказал я, продолжая разговор.
- Если война кончилась, тогда все равно, - сказал Пиани. - Но я не верю,
что она кончилась. Слишком было бы хорошо, если бы она кончилась.
- Это мы скоро узнаем, - сказал я.
- Я не верю, что она кончилась. Тут все думают, что она кончилась, но я
не верю.
- Viva la Pace! (1) - выкрикнул какой-то солдат. - Мы идем домой.
- Славно было бы, если б мы все пошли домой, - сказал Пиани. - Хотелось
бы вам пойти домой?
- Да.
- Не будет этого. Я не верю, что война кончилась.
- Andiamo a casa! (2) - закричал солдат.
- Они бросают винтовки, - сказал Пиани. - Снимают их и кидают на ходу. А
потом кричат.
- Напрасно они бросают винтовки.
- Они думают, если они побросают винтовки, их не заставят больше воевать.
В темноте под дождем, прокладывая себе путь вдоль края дороги, я видел,
что многие солдаты сохранили свои винтовки. Они торчали за плечами.
- Какой бригады? - окликнул офицер.
- Brigata di Pace! - закричал кто-то. - Бригады мира.
Офицер промолчал.
- Что он говорит? Что говорит офицер?
- Долой офицера! Viva la Pace!
- Прибавьте шагу, - сказал Пиани.
Мы увидели два английских санитарных автомобиля, покинутых среди других
машин на дороге.
- Из Гориции, - сказал Пиани. - Я знаю эти машины.
- Они опередили нас.
- Они раньше выехали.
- Странно. Где же шоферы?
- Где-нибудь впереди. ---------------------------------------(1) Да
здравствует мир! (итал.) (2) По домам! (итал.) [194]
- Немцы остановились под Удине, - сказал я. - Мы все перейдем реку.
- Да, - сказал Пиани. - Вот почему я и думаю, что война будет
продолжаться.
- Немцы могли продвинуться дальше, - сказал я. - Странно, почему они не
продвигаются дальше.
- Не понимаю. Я ничего не понимаю в этой войне.
- Вероятно, им пришлось дожидаться обоза.
- Не понимаю, - сказал Пиани. Один, он стал гораздо деликатней. В
компании других шоферов он был очень невоздержан на язык.
- Вы женаты, Луиджи?
- Вы ведь знаете, что я женат.
- Не потому ли вы не захотели сдаться в плен?
- Отчасти и потому. А вы женаты, tenente?
- Нет.
- - Бонелло тоже нет.
- Нельзя все объяснять только тем, что человек женат или не женат. Но
женатому, конечно, хочется вернуться к жене, - сказал я. Мне нравилось
разговаривать о женах.
- Да.
- Как ваши ноги?
- Болят.
Перед самым рассветом мы добрались до берега Тальяменто и свернули вдоль
вздувшейся реки к мосту, по которому шла переправа.
- Должны бы закрепиться на этой реке, - сказал Пиани. В темноте казалось,
что река вздулась очень высоко. Вода бурлила, и русло как будто расширилось.
Деревянный мост был почти в три четверти мили длиной, и река, которая обычно
узкими протоками бежала в глубине по широкому каменистому дну, поднялась
теперь почти до самого деревянного настила. Мы прошли по берегу и потом
смешались с толпой, переходившей мост. Медленно шагая под дождем, в
нескольких футах от вздувшейся реки, стиснутый плотно в толпе, едва не
натыкаясь на зарядный ящик впереди, я смотрел в сторону и следил за рекой.
Теперь, когда пришлось равнять свой шаг по чужим, я почувствовал сильную
усталость. Оживления не было при переходе через мост. Я подумал, что было
бы, если бы днем сюда сбросил бомбу самолет. [195]
- Пиани! - сказал я.
- Я здесь, tenente. - В толчее он немного ушел от меня вперед. Никто не
разговаривал. Каждый старался перейти как можно скорей, думал только об
этом. Мы уже почти перешли. В конце моста, по обе стороны, стояли с фонарями
офицеры и карабинеры. Их силуэты чернели на фоне неба. Когда мы подошли
ближе, я увидел, как один офицер указал на какого-то человека в колонне.
Карабинер пошел за ним и вернулся, держа его за плечо. Он повел его в
сторону от дороги. Мы почти поравнялись с офицерами. Они всматривались в
каждого проходившего в колонне, иногда переговариваясь друг с другом,
выступая вперед, чтобы осветить фонарем чье-нибудь лицо. Еще одного взяли
как раз перед тем, как мы поравнялись с ними. Это был подполковник. Я видел
звездочки на его рукаве, когда его осветили фонарем. У него были седые
волосы, он был низенький и толстый. Карабинеры потащили его в сторону от
моста. Когда мы поравнялись с офицерами, я увидел, что они смотрят на меня.
Потом один указал на меня и что-то сказал карабинеру. Я увидел, что
карабинер направляется в мою сторону, проталкиваясь ко мне сквозь крайние
ряды коллоны, потом я почувствовал, что он ухватил меня за ворот.
- В чем дело? - спросил я и ударил его по лицу. Я увидел его лицо под
шляпой, подкрученные кверху усы и кровь, стекавшую по щеке. Еще один нырнул
в толпу, пробираясь к нам.
- В чем дело? - спросил я. Он не отвечал. Он выбирал момент, готовясь
схватить меня. Я сунул руку за спину, чтоб достать пистолет. - Ты что, не
знаешь, что не смеешь трогать офицера?
Второй схватил меня сзади и дернул мою руку так, что чуть не вывихнул ее.
Я обернулся к нему, и тут первый обхватил меня за шею. Я бил его ногами и
левым коленом угодил ему в пах.
- В случае сопротивления стреляйте, - услышал я чей-то голос.
- Что это значит? - попытался я крикнуть, но мой голос прозвучал глухо.
Они уже оттащили меня на край дороги.
- В случае сопротивления стреляйте, - сказал офицер. - Уведите его. [196]
- Кто вы такие?
- После узнаете.
- Кто вы такие?
- Полевая жандармерия, - сказал другой офицер.
- Почему же вы не просили меня подойти, вместо того чтоб напускать на
меня эти самолеты?
Они не ответили. Они не обязаны были отвечать. Они были - полевая
жандармерия.
- Отведите его туда, где все остальные, - сказал первый офицер. -
Слышите, он говорит по-итальянски с акцентом.
- С таким же, как и ты, сволочь, - сказал я.
- Отведите его туда, где остальные, - сказал первый офицер.
Меня повели мимо офицеров в сторону от дороги на открытое место у берега
реки, где стояла кучка людей. Когда мы шли, в той стороне раздались
выстрелы. Я видел ружейные вспышки и слышал залп. Мы подошли. Четверо
офицеров стояли рядом, и перед ними, между двумя карабинерами, какой-то
человек. Немного дальше группа людей под охраной карабинеров ожидала
допроса. Еще четыре карабинера стояли возле допрашивавших офицеров, опершись
на свои карабины. Эти карабинеры были в широкополых шляпах. Двое, которые
меня привели, подтолкнули меня к группе, ожидавшей допроса. Я посмотрел на
человека, которого допрашивали. Это был маленький толстый седой
подполковник, взятый в колонне. Офицеры вели допрос со всей деловитостью,
холодностью и самообладанием итальянцев, которые стреляют, не опасаясь
ответных выстрелов.
- Какой бригады?
Он сказал.
- Какого полка?
Он сказал.
- Почему вы не со своим полком?
Он сказал.
- Вам известно, что офицер всегда должен находиться при своей части?
Ему было известно.
Больше вопросов не было. Заговорил другой офицер.
- Из-за вас и подобных вам варвары вторглись в священные пределы
отечества. [197]
- Позвольте, - сказал подполковник.
- Предательство, подобное вашему, отняло у на; плоды победы.
- Вам когда-нибудь случалось отступать? - спросил подполковник.
- Итальянцы не должны отступать.
Мы стояли под дождем и слушали все это. Мы стояли против офицеров, а
арестованный впереди нас и немного в стороне.
- Если вы намерены расстрелять меня, - сказал подполковник, - прошу вас,
расстреливайте сразу, без дальнейшего допроса. Этот допрос нелеп. - Он
перекрестился. Офицеры заговорили между собой. Один написал что-то на листке
блокнота.
- Бросил свою часть, подлежит расстрелу, - сказал он.
Два карабинера повели подполковника к берегу. Он шел под дождем, старик с
непокрытой головой, между двумя карабинерами. Я не смотрел, как его
расстреливали, но я слышал залп. Они уже допрашивали следующего. Это тоже
был офицер, отбившийся от своей части. Ему не разрешили дать объяснения. Он
плакал, когда читали приговор, написанный на листке из блокнота, и они уже
допрашивали следующего, когда его расстреливали. Они все время спешили
заняться допросом следующего, пока только что допрошенного расстреливали у
реки. Таким образом, было совершенно ясно, что они тут уже ничего не могут
поделать. Я не знал, ждать ли мне допроса или попытаться бежать немедленно.
Совершенно ясно было, что я немец в итальянском мундире. Я представлял себе,
как работает их мысль, если у них была мысль и если она работала. Это все
были молодые люди, и они спасали родину. Вторая армия заново формировалась у
Тальяменто. Они расстреливали офицеров в чине майора и выше, которые
отбились от своих частей. Заодно они также расправлялись с немецкими
агитаторами в итальянских мундирах. Они были в стальных касках. Несколько
карабинеров были в таких же. Другие карабинеры были в широкополых шляпах.
Самолеты - так их у нас называли. Мы стояли под дождем, и нас по одному
выводили на допрос и на расстрел. Ни один из допрошенных до сих пор не
избежал расстрела. Они [198] вели допрос с неподражаемым бесстрастием и
законоблюстительским рвением людей, распоряжающихся чужой жизнью, в то время
каких собственной ничто не угрожает. Они допрашивали сейчас полковника
линейного полка. Только что привели еще трех офицеров.
- Где ваш полк?
Я взглянул на карабинеров. Они смотрели на новых арестованных. Остальные
смотрели на полковника. Я нырнул, проскочил между двумя конвойными и
бросился бежать к реке, пригнув голову. У самого берега я споткнулся и с
сильным плеском сорвался в воду. Вода была очень холодная, и я оставался под
ней, сколько мог выдержать. Я чувствовал, как меня уносит течением, и я
оставался под водой до тех пор, пока мне не показалось, что я уже не смогу
всплыть. Я всплыл на поверхность, перевел дыхание и в ту же минуту снова
ушел под воду. В полной форма и в башмаках нетрудно было оставаться под
водой. Когда я всплыл во второй раз, я увидел впереди себя бревно, и догнал
его, и ухватился за него одной рукой. Я спрятал за ним голову и даже не
пытался выглянуть. Я не хотел видеть берег. Я слышал выстрелы, когда бежал и
когда всплыл первый раз. Звук их доносился до меня, когда я плыл под самой
поверхностью воды. Сейчас выстрелов не было. Бревно колыхалось на воде, и я
держался за него одной рукой. Я посмотрел на берег. Казалось, он очень
быстро уходил назад. По реке плыло много лесу. Вода была очень голодная. Мы
миновали островок, поросший кустарником. Я ухватился за бревно обеими
руками, и оно понесло меня по течению. Берега теперь не было видно.
Глава тридцать первая
Никогда не знаешь, сколько времени плывешь по реке, если течение быстрое. Кажется, что долго, а на самом деле, может быть, очень мало. Вода была холодная и стояла очень высоко, и по ней проплывало много разных вещей, смытых с берега во время разлива. По счастью, мне попалось тяжелое бревно, которое могло служить опорой, и я вытянулся в ледяной
[199]
воде, положив подбородок на край бревна и стараясь как можно легче держаться обеими руками. Я боялся судорог, и мне хотелось, чтобы нас отнесло к берегу. Мы плыли вниз по реке, описывая длинную кривую. Уже настолько рассвело, что можно было разглядеть прибрежные кусты. Впереди был поросший кустарником остров, и течение отклонялось к берегу. У меня была мысль снять башмаки и одежду и достигнуть берега вплавь, но я решил, что не нужно. Я все время не сомневался, что как-нибудь попаду на берег, и мне трудно придется, если я останусь босиком. Необходимо было как-нибудь добраться до Местре.
