пролилась. Смотри, как он льет. Когда бы милая моя со мной в постели здесь
была. Когда бы милая моя Кэтрин. Когда бы милая моя с попутной тучей
принеслась. Принеси ко мне мою Кэтрин, ветер. Что ж, вот и мы попались. Все
на свете попались, и [174] дождику не потушить огня. - Спокойной ночи,
Кэтрин, - сказал я громко. - Спи крепко. Если тебе очень неудобно, дорогая,
ляг на другой бок, - сказал я. - Я принесу тебе холодной воды. Скоро
наступит утро, и тебе будет легче. Меня огорчает, что тебе из-за него так
неудобно. Постарайся уснуть, моя хорошая.
Я все время спала, сказала она. Ты разговаривал во сне. Ты нездоров?
Ты правда здесь?
Ну конечно, я здесь. И никуда не уйду. Это все для нас с тобой не имеет
значения.
Ты такая красивая и хорошая. Ты от меня не уйдешь ночью?
Ну конечно, я не уйду. Я всегда здесь. Я с тобой, когда бы ты меня ни
позвал.
- Ах ты,......! - сказал Пиани. - Поехали!
- Я задремал, - сказал я. Я посмотрел на часы. Было три часа утра. Я
перегнулся через сиденье, чтобы достать бутылку барбера.
- Вы разговаривали во сне, - сказал Пиани.
- Мне снился сон по-английски, - сказал я. Дождь немного утих, и мы
двигались вперед. Перед рассветом мы опять остановились, и когда совсем
рассвело, оказалось, что мы стоим на небольшой возвышенности, и я увидел
весь путь отступления, простиравшийся далеко вперед, шоссе, забитое
неподвижным транспортом, сквозь который просеивалась только пехота. Мы
тронулись снова, но при дневном свете видно было, с какой скоростью мы
подвигаемся, и я понял, что если мы хотим когда-нибудь добраться до Удине,
нам придется свернуть с шоссе и ехать прямиком.
За ночь к колонне пристало много крестьян с проселочных дорог, и теперь в
колонне ехали повозки, нагруженные домашним скарбом; зеркала торчали между
матрацами, к задкам были привязаны куры и утки. Швейная машина стояла под
дождем на повозке, ехавшей впереди нас. Каждый спасал, что у него было
ценного. Кое-где женщины сидели на повозках, закутавшись, чтобы укрыться от
дождя, другие шли рядом, стараясь держаться как можно ближе. В колонне были
теперь и собаки, они бежали, прячась под днищами повозок. Шоссе было покрыто
грязью, в канавах доверху стояла вода, и земля в полях заде[175] ревьями,
окаймлявшими шоссе, казалась слишком мокрой и слишком вязкой, чтобы можно
было отважиться ехать прямиком. Я вышел из машины и прошел немного вперед,
отыскивая удобное место, чтобы осмотреться и выбрать поворот на проселок.
Проселочных дорог было много, но я опасался попасть на такую, которая никуда
не приведет. Я все их видел не раз, когда мы проезжали в машине по шоссе, но
ни одной не запомнил, потому что машина шла быстро, и все они были похожи
одна на другую. Я только знал, что от правильного выбора дороги будет
зависеть, доберемся ли мы до места. Неизвестно было, где теперь австрийцы и
как обстоят дела, но я был уверен, что, если дождь перестанет и над колонной
появятся самолеты, все пропало. Пусть хоть несколько машин останется без
водителей или несколько лошадей падет, - и движение на дороге окончательно
застопорится.
Дождь теперь лил не так сильно, и я подумал, что скоро может проясниться.
Я прошел еще немного вперед, и, дойдя до узкой дороги с живой изгородью по
сторонам, меж двух полей уходившей на север, решил, что по ней мы и поедем,
и поспешил назад, к машинам. Я сказал Пиани, где свернуть, и пошел
предупредить Аймо и Бонелло.
- Если она нас никуда не выведет, мы можем вернуться и снова примкнуть к
колонне, - сказал я.
- А что же мне с этими делать? - спросил Бонелло. Его сержанты
по-прежнему сидели рядом с ним. Они были небриты, но выглядели по-военному
даже в этот ранний утренний час.
- Пригодятся, если нужно будет подталкивать машину, - сказал я. Я подошел
к Аймо и сказал, что мы попытаемся проехать прямиком.
- А мне что делать с моим девичьим выводком? - спросил Аймо. Обе девушки
спали.
- От них мало пользы, - сказал я. - Лучше бы вам взять кого-нибудь на
подмогу, чтобы толкать машину.
- Они могут пересесть в кузов, - сказал Аймо. - В кузове есть место.
- Ну пожалуйста, если вам так хочется, - сказал я. - Но возьмите
кого-нибудь с широкими плечами на подмогу. [176]
- Берсальера, - улыбнулся Аймо. - Самые широкие плечи у берсальеров. Им
измеряют плечи. Как вы себя чувствуете, tenente?
- Прекрасно. А вы?
- Прекрасно. Только очень есть хочется.
- Куда-нибудь мы доберемся этой дорогой, тогда остановимся и поедим.
- Как ваша нога, tenente?
- Прекрасно, - сказал я.
Стоя на подножке и глядя вперед, я видел, как машина Пиани отделилась от
колонны и свернула на узкий проселок, мелькая в просветах голых ветвей
изгороди. Бонелло повернул вслед за ним, а потом и Аймо сделал то же, и мы
поехали за двумя передними машинами узкой проселочной дорогой с изгородью по
сторонам. Дорога вела к ферме. Мы застали машины Пиани и Бонелло уже во
дворе фермы. Дом был низкий и длинный, с увитым виноградом навесом над
дверью. Во дворе был колодец, и Пиани уже доставал воду, чтобы наполнить
свой радиатор. От долгой езды с небольшой скоростью вода вся выкипела. Ферма
была брошена. Я оглянулся на дорогу. Ферма стояла на пригорке, и оттуда
видно было далеко кругом, и мы увидели дорогу, изгородь, поля и ряд деревьев
вдоль шоссе, по которому шло отступление. Сержанты шарили в доме. Девушки
проснулись и разглядывали дом, колодец, два больших санитарных автомобиля
перед домом и трех шоферов у колодца. Один из сержантов вышел из дома со
стенными часами в руках.
- Отнесите на место, - сказал я. Он посмотрел на меня, вошел в дом и
вернулся без часов.
- Где ваш товарищ? - спросил я.
- Пошел в отхожее место. - Он взобрался на сиденье машины. Он боялся, что
мы не возьмем его с собой.
- Как быть с завтраком, tenente? - спросил Бонелло. - Может, поедим
чего-нибудь? Это не займет много времени.
- Как вы думаете, дорога, которая идет в ту сторону, приведет нас
куда-нибудь?
- Понятно, приведет.
- Хорошо. Давайте поедим.
Пиани и Бонелло вошли в дом. [177]
- Идем, - сказал Аймо девушкам. Он протянул руку, чтоб помочь им вылезть.
Старшая из сестер покачала головой. Они не станут входить в пустой брошенный
дом. Они смотрели нам вслед.
- Упрямые, - сказал Аймо.
Мы вместе вошли в дом. В нем было темно и просторно и чувствовалась
покинутость. Бонелло и Пиани были на кухне.
- Есть тут особенно нечего, - сказал Пиани. - Все подобрали дочиста.
Бонелло резал большой белый сыр на кухонном столе.
- Откуда сыр?
- Из погреба. Пиани нашел еще вино и яблоки.
- Что ж, вот и завтрак.
Пиани вытащил деревянную затычку из большой, оплетенной соломой бутылки.
Он наклонил ее и наполнил медный ковшик.
- Пахнет недурно, - сказал он. - Поищи какой-нибудь посуды, Барто.
Вошли оба сержанта.
- Берите сыру, сержанты, - сказал Бонелло.
- Пора бы ехать, - сказал один из сержантов, прожевывая сыр и запивая его
вином.
- Поедем. Не беспокойтесь, - сказал Бонелло.
- Брюхо армии - ее ноги, - сказал я.
- Что? - спросил сержант.
- Поесть нужно.
- Да. Но время дорого.
- Наверно, сучьи дети, уже наелись, - сказал Пиани. Сержанты посмотрели
на него. Они нас всех ненавидели.
- Вы знаете дорогу? - спросил меня один из них.
- Нет, - сказал я. Они посмотрели друг на друга.
- Лучше всего, если мы тронемся сейчас же, - сказал первый.
- Мы сейчас и тронемся, - сказал я.
Я выпил еще чашку красного вина. Оно казалось очень вкусным после сыра и
яблок.
- Захватите сыр, - сказал я и вышел. Бонелло вышел вслед за мной с
большой бутылью вина.
- Это слишком громоздко, - сказал я. Он посмотрел на вино с сожалением.
[178]
- Пожалуй, что так, - сказал он. - Дайте-ка мне фляги.
Он наполнил фляги, и немного вина пролилось на каменный пол. Потом он
поднял бутыль и поставил ее у самой двери.
- Австрийцам не нужно будет выламывать дверь, чтобы найти вино, - сказал
он.
- Надо двигать, - сказал я. - Мы с Пиани отправляемся вперед.
Оба сержанта уже сидели рядом с Бонелло. Девушки ели яблоки и сыр. Аймо
курил. Мы поехали по узкой дороге. Я оглянулся на две другие машины и на
фермерский дом. Это был хороший, низкий, прочный дом, и колодец был обнесен
красивыми железными перилами. Впереди была дорога, узкая и грязная, и по
сторонам ее шла высокая изгородь. Сзади, один за другим, следовали наши
автомобили.
Глава двадцать девятая
В полдень мы увязли на топкой дороге, по нашим расчетам километрах в десяти от Удине. Дождь перестал еще утром, и уже три раза мы слышали приближение самолетов, видели, как они пролетали в небе над нами, следили, как они забирали далеко влево, и слышали грохот бомбежки на главном шоссе. Мы путались в сети проселочных дорог и не раз попадали на такие, которые кончались тупиком, но неизменно, возвращаясь назад и находя другие дороги, приближались к Удине. Но вот машина Аймо, давая задний ход, чтоб выбраться из тупика, застряла в рыхлой земле у обочины, и колеса, буксуя, зарывались все глубже и глубже до тех пор, пока машина не уперлась в землю дифференциалом. Теперь нужно было подкопаться под колеса спереди, подложить прутья, чтобы могли работать цепи, и толкать сзади до тех пор, пока машина не выберется на дорогу. Мы все стояли на дороге вокруг машины. Оба сержанта подошли к машине и осмотрели колеса. Потом они повернулись и пошли по дороге, не говоря ни слова. Я пошел за ними.
[179]
- Эй, вы! - сказал я. - Наломайте-ка прутьев.
- Нам нужно идти, - сказал один.
- Ну, живо, - сказал я. - Наломайте прутьев.
- Нам нужно идти, - сказал один. Другой не говорил ничего. Они торопились
уйти. Они не смотрели на меня.
- Я вам приказываю вернуться к машине и наломать прутьев, - сказал я.
Первый сержант обернулся.
- Нам нужно идти. Через час вы будете отрезаны. Вы не имеете права
приказывать нам. Вы нам не начальство.
- Я вам приказываю наломать прутьев, - сказал я. Они повернулись и пошли
по дороге.
- Стой! - сказал я. Они продолжали идти по топкой дороге с изгородью по
сторонам. - Стой, говорю! - крикнул я. Они прибавили шагу. Я расстегнул
кобуру, вынул пистолет, прицелился в того, который больше разговаривал, и
спустил курок. Я промахнулся, и они оба бросились бежать. Я выстрелил еще
три раза, и один упал. Другой пролез сквозь изгородь и скрылся из виду. Я
выстрелил в него сквозь изгородь, когда он побежал по полю. Пистолет дал
осечку, и я вставил новую обойму. Я увидел, что второй сержант уже так
далеко, что стрелять в него бессмысленно. Он был на другом конце поля и
бежал, низко пригнув голову. Я стал заряжать пустую обойму. Подошел Бонелло.
- Дайте я его прикончу, - сказал он. Я передал ему пистолет, и он пошел
туда, где поперек дороги лежал ничком сержант инженерной части. Бонелло
наклонился, приставил дуло к его голове и нажал спуск. Выстрела не было.
- Надо оттянуть затвор, - сказал я. Он оттянул затвор и выстрелил дважды.
Он взял сержанта за ноги и оттащил его на край дороги, так что он лежал
теперь у самой изгороди. Он вернулся и отдал мне пистолет.
- Сволочь! - сказал он. Он смотрел на сержанта. - Вы видели, как я его
застрелил, tenente?
- Нужно скорей наломать прутьев, - сказал я. - А что, в другого я так и
не попал? [180]
- Вероятно, нет, - сказал Аймо. - Так далеко из пистолета не попасть.
- Скотина! - сказал Пиани. Мы ломали прутья и ветки. Из машины все
выгрузили. Бонелло копал перед колесами. Когда все было готово, Аймо завел
мотор и включил передачу. Колеса стали буксовать, разбрасывая грязь и
прутья. Бонелло и я толкали изо всех сил, пока у нас не затрещали суставы.
