Санитары взяли под козырек и сказали спасибо.
- До свидания, - сказал я. - Вам тоже большое спасибо.
Они еще раз взяли под козырек и вышли.
- Вот, - сказал я сестре, - это моя карточка и история болезни.
Женщина взяла бумаги и посмотрела на них сквозь очки. Бумаг было три, и
они были сложены.
- Я не знаю, что делать, - сказала она. - Я не умею читать по-итальянски.
Я ничего не могу сделать без распоряжения врача. - Она расплакалась и сунула
бумаги в карман передника. - Вы американец? - спросила она сквозь слезы.
- Да. Положите, пожалуйста, бумаги на столик у кровати.
В комнате было полутемно и прохладно. С кровати мне было видно большое
зеркало в шкафу, но не было видно, что в нем отражалось. Швейцар стоял в
ногах кровати. У него было славное лицо, и он казался мне добрым.
- Вы можете идти, - сказал я ему. - И вы тоже, - сказал я сестре. - Как
вас зовут?
- Миссис Уокер.
- Идите, миссис Уокер. Я попытаюсь уснуть. [80]
Я остался один в комнате. В ней было прохладно и не пахло больницей.
Матрац был тугой и удобный, и я лежал не двигаясь, почти не дыша, радуясь,
что боль утихает. Немного погодя мне захотелось пить, и я нашел у изголовья
грушу звонка и позвонил, но никто не явился. Я заснул.
Проснувшись, я огляделся по сторонам. Сквозь ставни проникал солнечный
свет. Я увидел большой гардероб, голые стены и два стула. Мои ноги в грязных
бинтах, как палки, торчали на кровати. Я старался не шевелить ими. Мне
хотелось пить, и я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как
отворилась дверь, и оглянулся, и увидел сестру, не вчерашнюю, а другую. Она
показалась мне молодой и хорошенькой.
- Доброе утро, - сказал я.
- Доброе утро, - сказала она и подошла к кровати. - Нам не удалось
вызвать доктора. Он уехал на Комо. Мы не знали, что сегодня привезут
кого-нибудь. А что у вас?
- Я ранен. Оба колена и ступни, и голова тоже задета.
- Как вас зовут?
- Генри, Фредерик Генри.
- Я сейчас вас умою. Но повязок мы не можем трогать до прихода доктора.
- Скажите, мисс Баркли здесь?
- Нет. У нас такой нет.
- Что это за женщина, которая плакала, когда меня привезли?
Сестра рассмеялась.
- Это миссис Уокер. Она дежурила ночью и заснула. Она не думала, что
кого-нибудь привезут.
Разговаривая, она раздевала меня, и когда сняла все, кроме повязок, то
стала меня умывать, очень легко и ловко. Умывание меня очень освежило.
Голова моя была забинтована, но она обмыла везде вокруг бинта.
- Где вы получили ранение?
- На Изонцо, к северу от Плавы.
- Где это?
- К северу от Гориции.
Я видел, что все эти названия ничего не говорят ей. [81]
- Вам очень больно?
Она вложила мне градусник в рот.
- Итальянцы ставят под мышку, - сказал я.
- Не разговаривайте.
Вынув градусник, она посмотрела температуру и сейчас же стряхнула.
- Какая температура?
- Вам не полагается знать.
- Скажите какая.
- Почти нормальная.
- У меня никогда не поднимается температура. А ведь мои ноги набиты
старым железом.
- То есть как это?
- Там и осколки мины, и старые гвозди, и пружины от матраца, и всякий
хлам.
Она покачала головой и улыбнулась.
- Если б у вас было в ноге хоть одно постороннее тело, оно дало бы
воспаление и у вас поднялась бы температура.
- А вот посмотрим, - сказал я, - увидим, что извлекут при операции.
Она вышла из комнаты и возвратилась вместе с пожилой сестрой, которая
дежурила ночью. Вдвоем они постелили мне простыни, не поднимая меня. Это
было ново для меня и очень ловко проделано.
- Кто заведует госпиталем?
- Мисс Ван-Кампен.
- Сколько тут сестер?
- Только мы две.
- А больше не будет?
- Должны приехать еще.
- А когда?
- Не знаю. Нельзя больному быть таким любопытным.
- Я не больной, - сказал я. - Я раненый.
Они покончили с постелью, и я лежал теперь на свежей, чистой простыне,
укрытый другой такой же. Миссис Уокер вышла и возвратилась с пижамой в
руках. Они натянули ее на меня, и я почувствовал себя одетым и очень чистым.
- Вы страшно любезны, - сказал я. Сестра, которую звали мисс Гэйдж,
усмехнулась. - Я хотел бы попросить стакан воды. [82]
- Пожалуйста. А потом можно в позавтракать.
- Я не хочу завтракать. Если можно, я попросил бы открыть ставни.
В комнате был полумрак, и когда ставни раскрыли, ее наполнил яркий
солнечный свет, и я увидел балкон и за ним черепицы крыш и дымовые трубы. Я
посмотрел поверх черепичных крыш и увидел белые облака и очень синее небо.
- Вы не знаете, когда должны приехать остальные сестры?
- А что? Разве вы недовольны нашим уходом?
- Вы очень любезны.
- Может быть, вам нужен подсов?
- Пожалуй.
Они приподняли меня и поддержали, но это оказалось бесполезным. Потом я
лежал и глядел в открытую дверь на балкой.
- Когда доктор должен прийти?
- Как только вернется. Мы звонили по телефону на Комо, чтобы он приехал.
- Разве нет других врачей?
- Он наш госпитальный врач.
Мисс Гэйдж принесла графин с водой и стакан. Я выпил три стакана, и потом
они обе ушли, и я еще некоторое время смотрел в окно и потом снова заснул.
Второй завтрак я съел, а после завтрака ко мне зашла заведующая, мисс
Ван-Кампен. Я ей не понравился, и она не понравилась мне. Она была
маленького роста, мелочно подозрительная и надутая высокомерием. Она задала
мне множество вопросов и, по-видимому, считала почти позором службу в
итальянской армии.
- Можно мне получить вина к обеду? - спросил я.
- Только по предписанию врача.
- А до его прихода нельзя?
- Ни в коем случае.
- Вы полагаете, что он все-таки явится?
- Ему звонили по телефону.
Она ушла, и в комнату вернулась мисс Гэйдж.
- Зачем вы нагрубили мисс Ван-Кампен? - спросила она, после того как
очень ловко сделала для меня все, что нужно.
- Я не хотел грубить, но она очень задирает нос. [83]
- Она сказала, что вы требовательны и грубы.
- Ничего подобного. Но, в самом деле, что за госпиталь без врача?
- Он должен приехать. Ему звонили по телефону на Комо.
- А что он там делает? Купается в озере?
- Нет. У него там клиника.
- Почему же не возьмут другого врача?
- Шш. Шш. Будьте паинькой, и он скоро приедет. Я попросил позвать
швейцара, и когда он пришел, сказал ему по-итальянски, чтобы он купил мне
бутылку чинцано в винной лавке, флягу кьянти и вечернюю газету. Он пошел и
принес бутылки завернутыми в газету, развернул их, откупорил по моей просьбе
и поставил под кровать. Больше ко мне никто не приходил, и я лежал в постели
и читал газету, известия с фронта и списки убитых офицеров и полученных ими
наград, а потом опустил вниз руку, и достал бутылку с чинцано, и поставил ее
холодным дном себе на живот, и пил понемножку, и между глотками снова ставил
бутылку на живот, отпечатывая кружки на коже, и смотрел, как небо над
городскими крышами становится все темней и темней. Над крышами летали
ласточки и летали ночные ястребы, и я следил за их полетом и пил чинцано.
Мисс Гэйдж принесла мне гоголь-моголь в стакане. Когда она вошла, я сунул
бутылку за кровать.
- Мисс Ван-Кампен велела подлить сюда немного хересу, - сказала она. - Не
нужно ей грубить. Она уже не молода, а заведовать госпиталями - большая
ответственность. Миссис Уокер слишком стара, и от нее очень мало помощи.
- Она замечательная женщина, - сказал я, - поблагодарите ее от меня.
- Я сейчас принесу вам поужинать.
- Не стоит, - сказал я. - Я не голоден.
Когда она внесла поднос и поставила его на столик у постели, я
поблагодарил ее и немного поел. Потом стало совсем темно, и мне видно было,
как по небу сновали лучи прожекторов. Некоторое время я следил за ними, а
потом заснул. Я спал крепко, но один раз проснулся весь в поту от страха и
потом заснул снова, [84] стараясь не возвращаться в только что виденный сон.
Я проснулся опять задолго до рассвета, и слышал, как пели петухи, и лежал
без сна, пока не начало светать. Это утомило меня, и когда совсем рассвело,
я снова заснул.
Глава четырнадцатая
Солнце ярко светило в комнату, когда я проснулся. Мне показалось, что я опять на фронте, и я вытянулся на постели. Стало больно в ногах, и я посмотрел на них и, увидев грязные бинты, вспомнил, где нахожусь. Я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как в коридоре затрещал звонок и кто-то, мягко ступая резиновыми подошвами, прошел по коридору. Это была мисс Гэйдж; при ярком солнечном свете она казалась старше и не такой хорошенькой.
- Доброе утро, - сказала она. - Ну, как спали?
- Хорошо, благодарю вас, - сказал я. - Нельзя ли позвать ко мне
парикмахера?
- Я заходила к вам, и вы спали вот с этим в руках. - Она открыла шкаф и
показала мне бутылку с чинцано. Бутылка была почти пуста. - Я и другую
бутылку из-под кровати тоже поставила туда, - сказала она. - Почему вы не
попросили у меня стакан?
- Я боялся, что вы не позволите мне пить.
- Я бы и сама выпила с вами.
- Вот это вы молодец.
- Вам вредно пить одному, - сказала она. - Никогда этого не делайте.
- Больше не буду.
- Ваша мисс Баркли приехала, - сказала она.
- Правда?
- Да. Она мне не нравится.
- Потом понравится. Она очень славная.
Она покачала головой. - Не сомневаюсь, что она чудо. Вы можете немножко
подвинуться сюда? Вот так, хорошо. Я вас приведу в порядок к завтраку. - Она
умыла меня с помощью тряпочки, мыла и теплой воды. - Приподнимите руку, -
сказала она. - Вот так, хорошо. [85]
- Нельзя ли, чтоб парикмахер пришел до завтрака?
- Сейчас скажу швейцару. - Она вышла и скоро вернулась. - Швейцар пошел
за ним, - сказала она и опустила тряпочку в таз с водой.
Парикмахер пришел вместе со швейцаром. Это был человек лет пятидесяти, с
подкрученными кверху усами. Мисс Гэйдж кончила свои дела и вышла, а
парикмахер намылил мне щеки и стал брить. Он делал все очень торжественно и
воздерживался от разговора.
- Что же вы молчите? Рассказывайте новости, - сказал я.
- Какие новости?
- Все равно какие. Что слышно в городе?
- Теперь война, - сказал он. - У неприятеля повсюду уши. - Я оглянулся на
него. - Пожалуйста, не вертите головой, - сказал он и продолжал брить. - Я
ничего не скажу.
- Да что с вами такое? - спросил я.
- Я итальянец. Я не вступаю в разговоры с неприятелем.
Я не настаивал. Если он сумасшедший, то чем скорей он уберет от меня
бритву, тем лучше. Один раз я попытался рассмотреть его. - Берегитесь, -
сказал он. - Бритва острая.
Когда он кончил, я уплатил что следовало и прибавил пол-лиры на чай. Он
вернул мне деньги.
- Я не возьму. Я не на фронте. Но я итальянец.
- Убирайтесь к черту!
- С вашего разрешения, - сказал он и завернул свои бритвы в газету. Он
вышел, оставив пять медных монет на столике у кровати. Я позвонил. Вошла
мисс Гэйдж.
- Будьте так добры, пришлите ко мне швейцара.
- Пожалуйста.
Швейцар пришел. Он с трудом удерживался от смеха.
- Что, этот парикмахер сумасшедший?
- Нет, signorino. Он ошибся. Он меня не расслышал, и ему показалось,
будто я сказал, что вы австрийский офицер.
- О, господи, - сказал я. [86]
- Xa-xa-xa, - захохотал швейцар. - Вот потеха! "Только пошевелись он,
говорит, и я бы ему..." - Швейцар провел пальцем по шее. - Xa-xa-xa! - Он
никак не мог удержаться от смеха. - А когда я сказал ему, что вы не
австриец! Xa-xa-xa!
- Xa-xa-xa, - сказал я сердито. - Вот была бы потеха, если б он перерезал
мне глотку. Xa-xa-xa.
- Да нет же, signorino. Нет, нет. Он до смерти испугался австрийца.
Xa-xa-xa!
- Xa-xa-xa, - сказал я. - Убирайтесь вон. Он вышел, и мне было слышно,
