выдумывает явные нелепицы, чтобы люди поняли, что она лжет. Но случается,
она горячится и сердится, требуя, чтобы все в Усеберге верили ей. И тогда
в ней просыпается такая сила, что люди невольно ей уступают.
Потому-то Одни и говорит об этом алтаре, как она его называет, - нам
этот алтарь представлялся вроде невысокой скамьи, перед которой люди
преклоняют колени и шепчут про себя какие-то слова. Их можно произносить и
вслух. Так делают те, что поважней, а более скромные лишь шевелят губами,
хотя сами они прекрасно знают, какие слова беззвучно произносят их губы.
Некоторые бормочут вполголоса, уносясь мыслями далеко-далеко, и скамья,
перед которой они стоят на коленях, не бывает от этого оскверненней. И
люди тоже.
Видно, в Ирландии поклоняются другому богу. Викинги, вернувшиеся
домой с запада, рассказывали, что там у людей совсем другие обычаи. Но
викинга не интересуют бог и обычаи. Он больше говорит о девушках, которые
ничем не отличаются от наших, правда, перед чужеземцами они испытывают
такой страх, что викингу приходится пускать в ход силу, чтобы затащить их
под одеяло.
- Вино в Ирландии слаще нашего меда и крепче, чем удар кулаком.
Другой бог? Да, Одни говорит правду - там у них в большом капище есть
скамья, возможно, они и преклоняют перед ней колени.
Одни сказала Хемингу:
- Мой бог сильнее вашего Бальдра и добрее его!
- Твой бог? - удивляется он. - Да ведь ты попала к нам совсем
ребенком. Он не твой бог. Ты совсем не знаешь его.
- Он последовал за мной в Усеберг!
Хеминг отрывает ее руки от своей рубахи, устало улыбается и говорит:
- Ты сама понимаешь, что я хочу сказать. И я не стану сердиться на
твои слова, хотя ты сердишься на мои. Деревянные чурбаны вырезаны в нашем
капище неискусными резчиками, и это в них самое плохое. Их надо бы
вырезать заново. Вот я мог бы их вырезать! Но я ведь все равно знал бы,
что они всего лишь деревянные чурбаны и единственное, что в них есть от
бога, создано моими руками и моим острым резцом.
- Да, конечно, - Одни кивает. - Но мой бог все-таки последовал сюда
за мной!
- Может, и так, - говорит он. - Однако из двух чурбанов я выберу тот,
на котором удобней сидеть. И знаю, ни один из них не в силах помочь мне. И
твой тоже.
- Мой бог - бог!
- Все это слова, Одни. Не надо...
- Хеминг, ведь ты такой умный...
- Может, потому я и не верю. Надо жить, вот и все. От рождения до
смерти. А после нас будут жить другие, и в них станут жить наши мысли.
- Ты такой мужественный!
- На самом деле, это не так, Одни. Но у меня хватает мужества
признаться в этом.
- Это только слова, - говорит она сердито.
- Мои и твои. Взгляни на меня...
Одни поднимает на него глаза.
- Твои слова, Одни, словно цветы, растущие на склоне. Они поют, когда
их тронет ветер. По ночам в них собирается роса, днем - солнечный свет. И
путь до твоего последнего слова еще бесконечен.
Хеминг пришел к помощнице смерти Арлетте и спросил:
- Ты женщина?
Она уже собралась задрать юбку, но он покачал головой.
- Нет, нет, я о другом! В свое время ты делила постель со жрецом из
капища. Значит, ты его хорошо знаешь. Как ты поступала, когда хотела
провести его, обдурить?
- Тебе надо его провести?
- Да. Ты умеешь молчать?
- Умею.
- Ты помощница смерти, - говорит Хеминг, может статься, в один
прекрасный день ты всадишь свой нож и в мою грудь или по крайней мере
взвалишь на плечо мой труп и оттащишь его в болото, браня раба, который
шагая следом, вдруг отпустит мои ноги. Но кем бы ты не была, тебе, верно,
приходило в голову, что и я тоже могу загнать нож тебе в грудь?
Они смотрят друг на друга.
- Я ничего не имею против тебя. Но если ты проболтаешься, твой
предсмертный крик опередит то, что ты захочешь сказать.
- Сколько людей уже знают про это? - спрашивает она, и ее вопрос
выдает незаурядный ум.
- Ты хочешь сказать, что, чем больше людей замешано в этом деле, тем
больше опасность, что кто-нибудь проболтается? Скажу честно:
с_л_и_ш_к_о_м_ много. Но иначе нельзя. Слушай, Арлетта. Представь себе:
идут осенние жертвоприношения. Жрец в капище, он стоит перед Одином.
Королева тоже там. Жреца надо ненадолго удалить оттуда. Как это сделать?
- Я понимаю, Хеминг, - говорит Арлетта. - И считаю, что ты прав. Я
тоже думала, что кому-то нужно вмешаться, и ты единственный, кто может это
сделать. Но если у тебя все сорвется, мой нож не пощадит того, чьей смерти
она потребует. Даже тебя.
- Так и должно быть.
- Тебе надо сыграть на его тщеславии. Скажи ему: Один всегда требует,
чтобы жрец выходил из капища и окроплял кровью повозку и телохранителей.
- Разве он не знает всех законов Одина?
- Он ничего не знает. Скажи ему: ты сам говорил, что великие старые
жрецы, которых Один почтил своей любовью, всегда кропили кровью и повозки
и стражу. Пойди к королеве и скажи ей то же самое. Ты же знаешь ее норов.
Тебе надо сыграть и на ее тщеславии.
- Мы должны сыграть на тщеславии обоих!
- Ты умен, Хеминг!
- Ты женщина, Арлетта!
- Хочешь в этом убедиться?
- Спасибо, лучше не надо.
- Ха-ха, тебе хватает твоей Одни!
- Мы должны сыграть на тщеславии обоих!
- Да. Но не забудь сперва поднести ему доброго меда. Это важно.
- Я думаю, что меня тебе убивать не придется, - говорит Хеминг и
улыбается.
- Кто знает, Хеминг, кто знает. Во всяком случае, я сделаю это с
тяжелым сердцем.
- И острым ножом.
Они расстаются друзьями.
Теперь необходимо посвятить и Одни в то, что скоро должно случиться.
Она бросается Хемингу на шею и старается найти в памяти какие-нибудь
картины из жизни в Ирландии, которые убедили бы ее в том, что он поступает
правильно. Одни идет в Капище, чтобы перед осенними жертвоприношениями
вымыть там стены. Хеминг советует жрецу оставить женщин с их водой и
грязью.
- Вот тебе кувшин с пивом и садись здесь в тенечке. День-то какой
сегодня погожий.
Жрец не перечит Хемингу. В кувшине плещится пиво, жрец засыпает под
деревом, теперь он не опасен до самого вечера.
К тому времени у них все должно быть готово. Сегодня они хотят
провести пробу того, что им предстоит проделать на днях. Хаке тоже здесь.
Он один из посвященных.
Но к ним присоединяется и старый Бьернар, он хочет носить воду для
Одни. Наверно, в глубине своей старой, измученной души Бьернар любит Одни.
Если она несет что-нибудь тяжелое, он всегда предлагает ей свою помощь.
Так и теперь. Хаке злится и хочет прогнать Бьернара. Хеминг умней его.
- Бьернар, - говорит он, хватит тебе надрываться. Ты всегда
заботишься об Одни, но сегодня воду для нее понесу я сам.
Он забирает у Одни оба ведра и несет их.
Однако Бьернар упрям. Единственное, на что у него есть силы, -
упрямство. Он бормочет себе под нос:
- Я пока еще способен дотащить два ведра, и, если не ошибаюсь, это я
расчистил тропинку к капищу и убрал с нее ветки. Значит, я имею право
ходить здесь, когда захочу.
- Может, его убить? - тихо спрашивает Хаке. Гордый, непостижимый
Хаке, опасный своей прямолинейностью.
- Не дури, - говорит Хеминг.
- Но ведь мы должны сегодня устроить пробу?
- А что мы скажем, когда найдут его труп?
- Про какой труп вы говорите? - подозрительно спрашивает Бьернар, он
плохо слышит, однако улавливает все, что для него важно. - Про тот,
который я нашел на берегу моря? Люди думали, будто я взял с него
серебро... - Теперь старик окончательно рассердился. Он идет за ними до
самого капища и не желает возвращаться назад. Он имеет право быть здесь.
Пробу надо сделать сегодня.
Хеминг должен принять решение. Но выбора у него нет.
- Бьернар, - говорит он. - На тебя можно положиться?
- Ты можешь. Но только не Хаке...
- Хаке, Одни и я - мы все заодно. Ты знаешь, что королева велела
положить к ней в курган всех лошадей?
- Всех?
- Всех. Это ее последнее желание. Но ведь и нам, остающимся в
Усеберге, тоже нужны лошади! Ты знаешь толк в лошадях лучше, чем кто-либо
другой. Только держи язык за зубами. Ладно? Надо придумать, как обмануть
ее и уговорить не брать всех лошадей. Она должна сказать об этом своим
телохранителям. После ее смерти их уже никто не остановит.
- А что я могу сделать?
- Пока отбери лошадей, которых, по-твоему, мы должны сохранить. Ты
ведь в них знаешь толк. А там приходи ко мне. Но, смотри, держи язык за
зубами.
- Буду молчать, как камень.
- А не то... - говорит Хаке и выразительно смотрит на него.
- Ты будешь молчать, если я попрошу тебя об этом? - голос Хеминга
звучит очень мягко.
- И я тоже, - Одни обнимает старого Бьернара за шею и обращается к
остальным: - Отвернитесь!
Они отворачиваются. Даже Хаке хватает ума подчиниться приказу
женщины. Одни целует Бьернара.
И он бежит вниз по склону, чтобы найти лошадей. Они входят в капище.
Там темно.
Они все измеряют шагами: тут будет стоять королева, там - они. Жрец
выйдет, чтобы окропить кровью повозку и телохранителей. Он должен обойти
королеву слева. Хаке считает шаги.
То недолгое время, пока жрец будет отсутствовать, королева будет
ждать, склонив голову. Рядом с нею будут Отта и Арлетта. Одни становится
на место королевы. Хеминг достает ремешок и набрасывает его Одни на шею.
Делает вид, будто затягивает петлю. И в то же мгновение Хаке выступает
вперед и поднимает нож, чтобы воткнуть его в спину воображаемой Отты.
Они оба должны успеть.
Когда жрец вернется в капище, все будет уже позади.
Они возвращаются в Усеберг.
В Усеберг пришел бродячий торговец, чтобы продать королеве украшения.
Он слышал, что она собирается помирать, и хотел бы совершить сделку, пока
не поздно. Верная своей привычке не упускать предложенного товара,
королева пригласила торговца к себе, велела угостить его пивом и купила у
него большую брошь для лифа и очень красивый гребень.
- Не знаю, - сказала она, - достаточно ли они хороши, чтобы украшать
меня, когда я буду лежать в кургане, но все равно спасибо, что ты подумал
о бедной старухе, замученной ломотой.
Она засмеялась и велела ему уйти. Обитатели усадьбы сгрудились вокруг
него, языки развязались, посыпались шутки и прибаутки, ночью одна из
рабынь легла с ним под овчину.
Утром люди увидели, что на волнах фьорда качается торговый корабль.
Приезжие сошли на берег и уже ставили свои палатки, когда явился Лодин и
начал их бранить, что они не спросили разрешения. Их старший отругивался.
- Мы слышали, - сказал он, что тут должны быть богатые похороны. Так
пусть хозяева радуются, что хоть кто-то приехал, чтобы торговать.
Лодин пошел к королеве узнать ее мнение. Она заметно оживилась,
услыхав, что весть о ее предстоящей кончине уже распространилась повсюду.
- Откуда этот корабль? - спросила она.
- Из Скирингссаля, - мрачно ответил Лодин. - Какие-то они больно
грязные, эти купцы.
Он был недоволен - с прибавлением народа у него прибавлялось работы.
- Пусть остаются, - решила королева.
Она сказала, что, если о ее похоронах будут приходить такие добрые
вести, она, пожалуй, поправится, так что никаких похорон не будет. И
зашлась от смеха.
Купцы привезли разные товары: белую муку, несколько бочонков которой
они продали в усадьбе, дорогие ткани прямо из страны франков - королева
долго мяла их своими онемевшими пальцами и, купив, приказала сшить себе
две нарядные юбки. Она еще могла выглядеть величественной, когда у нее
