- Если приходится выбирать между одной жизнью и двенадцатью?...
Я застыл с открытым ртом, не находя слов, теперь лицо его было
жестоким, на губах выступила пена. Я наклонил голову.
Мы вернулись в Усеберг.
Я сопровождал Хеминга, когда он пошел к Хаке.
- Можешь обучить сокола, чтобы он летал надо мной, - сказал Хеминг.
Случалось, могущественные люди приказывали своему соколятнику обучить
сокола, чтобы тот летал над человеком, который им нужен, но к которому они
не питают доверия. Между соколом и его жертвой возникали те же отношения,
что между господином и рабом. Сокол парил над своим рабом - черная точка в
бездонном небе, - зорким взглядом он неустанно следил за человеком. В
любое мгновение птица могла упасть ему на голову и выклевать глаза. Когда
человек спал, сокол сидел на бревне рядом с ним.
Итак Хеминг пришел к Хаке и сказал:
- Можешь обучить сокола, чтобы он летал надо мной.
Я видел их, стоящих лицом к лицу: оба красивые, стройные, они были
друзьями, но в их дружбе было нечто нарочистое, что в один прекрасный день
могло обернуться изменой и смертью. Оба были умны, но Хеминг все-таки
умней, природе Хаке было свойственно лукавство, он был не так благороден -
его конечной цели не знал никто. Но главное, мне кажется, у Хаке была
болезненная потребность, присущая многим людям, хотя они и не знают, зачем
им это нужно, - он хотел повелевать людьми. Хеминг, должно быть, раскусил
его. Он сознавал, что вступает на опасный путь, но выбора у него не было.
- Можешь обучить сокола, - сказал он Хаке.
У Хаке не хватило сил отказаться. Он принял предложение Хеминга, это
было низко, руки у него дрожали, рот приоткрылся, обнажились зубы, похожие
на острые маленькие ножечки. Сокол будет парить в небе над Хемингом и
сделает того, над кем парит, послушным орудием Хаке.
Потом Хеминг сказал:
- Это первое.
- А что второе?
- Королева сказала мне: Хаке войдет в ту дюжину, которая последует за
мною в курган.
Я увидел, как под загаром лицо Хаке покрылось смертельной бледностью.
- Поэтому, Хаке, ты должен слушаться меня. А надо мной будет парить
твой сокол, так что я все равно буду в твоей власти.
В тот же вечер в конюшне Хеминг бросился на Лодина и отрезал у него
мочку уха. Потом он сбил Лодина на кучу навоза и поставил ногу ему на
горло, теперь ему ничего не стоило задушить колдуна, но он позволил ему
приподняться. Голова Лодина была в крови. Хеминг быстро спутал ему ноги,
поднял на плечи и размазал по его лицу кровь. Взглянув на хлещущую из уха
кровь, Хеминг сказал:
- А кровь-то у тебя совсем черная. Тебе известно, что это означает?
Лодин сплюнул.
- Это означает, что ты скоро умрешь, - сказал Хеминг. - И колдовать
ты не умеешь! Верно? Иначе я бы не отхватил у тебя пол-уха. - Хеминг снова
ударил его, и Лодин упал в стойло.
Хеминг присел рядом с ним.
Ты не тот, за кого себя выдаешь, Лодин. Много лет ты пытался
научиться колдовству и кое-чему, конечно, выучился, можешь, к примеру,
плюнуть огнем в миску с жиром, это у тебя ловко получается. Но все-таки я
отхватил у тебя пол-уха. И ты сам знаешь, что скоро умрешь.
Сейчас я открою тебе одну вещь, но ты будешь держать язык за зубами!
Или пеняй на себя!
Я не имею права говорить тебе это...
Лодин уже понял, что он сейчас услышит.
- Ты попал в дюжину, - медленно проговорил Хеминг. - Но мы помешаем
этому.
Я виноват, что отхватил у тебя пол-уха, сейчас я перевяжу тебе рану.
Но если проболтаешься, я отхвачу тебе голову еще быстрее, чем ухо. Ясно?
Ну?
Он снова ударил Лодина, и тот опять упал в навоз.
- Теперь ты мой человек, - сказал Хеминг. - Отныне ты будешь
слушаться только меня. Согласен?
Лодин дал слово.
- Я думаю, когда это будет уже позади, ты все-таки научишься
колдовать, - сказал Хеминг.
Мы пошли есть.
В Усеберге рассказывали, что однажды на рассвете больше двадцати лет
назад молодая нищенка, оставшись ночевать в овчарне, родила там мальчика.
Потом она ушла своей дорогой. Мальчика нашли, и он вырос в Усеберге.
Назвали его Хаке. Держался он всегда гордо и не желал делить с рабами их
участь. Когда мимо проходила королева, весь его вид выражал презрение; он
был способен на дружбу, но на дне его дружбы был холод, и потому никто его
не любил.
Со временем Хаке научился обращаться с ястребами и упорно развивал в
себе умение, которым, как говорят, владеют лишь великие ястребники и
соколятники. Он научился стоять с вытянутой рукой. Редко кто понимает,
какая сила и какая воля нужны для того, чтобы час за часом стоять
неподвижно с вытянутой рукой. Иногда под открытым небом, где в высоте
парит сокол или ястреб, иногда в полумраке соколятни. Воля Хаке через руку
как бы передавалась той птице, которую он выбрал, внушала ей тревогу и
заставляла лихорадочно бить крыльями. Иногда Хаке стоял так час или два, а
иногда - с рассвета и до заката. Но в конце концов птица покорялась ему,
садилась на вытянутую руку и замирала там. У нее был грозный клюв. Но она
никогда не пускала его в ход.
Таков был Хаке, к тому же он всегда молчал. Он обладал редкой
способностью слушать. Когда по вечерам за пивом затевалась беседа, Хаке
внимательно слушал и запоминал все. Тому, кто наблюдал за ним, могло
прийти на ум, что, если сейчас Хаке вытянет руку, он кого угодно заставит
покориться своей воле.
В Усеберге говорят, что так он покоряет и женщин.
Дает им понять, что ждет. Кто знает, может, он и стоит в это время,
вытянув руку, наверно стоит. И женщина приходит к нему, именно та, которую
он выбрал.
Говорят, она опускается на колени и целует ему руку.
Ударив ее один раз, он уходит.
Но потом, когда она снова приходит к нему, он уже не бьет ее. Она
молит, чтобы он не прогонял ее, в конце концов ему это надоедает, и он,
пожав плечами, разрешает ей остаться... на время.
Ходит слух, что теперь настала очередь Гюрд. Она даже сказала ему:
- Хочешь, я разорву всю свою тканину!
Скользя как тень между домами Усеберга, из всех мужчин я ненавижу
только Хаке, из всех людей боюсь только его, он видит всех и не
подчиняется никому.
Рассказывают также, что однажды утром старая нищенка шла болотами
мимо Усеберга, зайти в усадьбу она не осмелилась.
В Усеберге говорили, будто Лодин вернулся в конюшню, чтобы найти
отрезанную мочку уха. Он хотел ее съесть. Лодин дорожил каждой частицей
своего тела, считая, что его способность колдовать сидит во всем теле и
уменьшится, если от него что-то отрежут. Но он не нашел отрезанную мочку.
Возможно - и я думаю, что так оно и было, - Хеминг со своей
проницательностью опередил Лодина, нашел эту мочку и зарыл ее в навоз,
улыбаясь чуть заметной улыбкой, родившейся в самой глубине души и почти
невидимой на губах.
Лодин приходит и ищет, он взволнован, его терзает смертельный страх,
он раскидывает навоз, плачет, ползает, роется в грязи, наконец что-то
находит и съедает.
- Нашел! - говорит он вслух.
Но он знает, что это было не так. И не в силах убедить самого себя.
Снова возвращается в конюшню и снова ищет, он осматривает все по порядку,
хотя такая тщательность не в его характере. И опять что-то находит,
радуется. Он заставляет себя думать, что на этот раз не ошибся.
Однако его опять точит сомнение.
Теперь Лодин будет сомневаться и в своем умении колдовать. Он знает,
что может плюнуть огнем в чашку с жиром. Это его хитрость. С ее помощью он
много лет внушал людям страх. Зев у него черный. Хеминг обсуждал это со
мной. Он понимал это так: Лодин прячет во рту огонь или горящий уголь, а
потом выплевывает его в чашку с жиром. Попасть в чашку нетрудно, если
поупражняться. Но как можно держать во рту огонь? Почему он не обжигает
себе глотку?
Однажды после такого разговора Хеминг пошел к Лодину и заставил его
раскрыть рот.
- Рот у него черный, - сказал он, вернувшись ко мне. - И зубы с
дырками. Может, он прячет в них тлеющую шерсть и ее выплевывает в чашку с
жиром? Но ведь шерсть должна погаснуть? В чем тут секрет?
Хеминг годами копит всякие сведения и размышляет над ними. Его
раздражает любое событие, которое он не в силах объяснить. Почему-то он
считает, что, узнав, как Лодину удается плевать огнем в чашку с жиром, он
окажет услугу Одни.
- Ты меня понимаешь? - спрашивает он меня.
- Нет, - нерешительно отвечаю я.
- Ведь она повинуется страху!
- Ты прав.
- Только мне кажется, что в следующий раз Лодин промажет, - говорит
Хеминг и смеется. - Он теперь никогда не забудет о своей мочке.
Как-то вечером Хеминг стоял на дворе и свистел. У него есть пес.
К нему прибежал Лодин.
В Усеберг приходит бродяга. С ним ребенок, которого он хочет продать.
Это девочка, очевидно его дочь, хотя он и отрицает это, говорит, что нашел
девчонку в овчарне. Девочке лет пять - бледненькая, тонкие серые пальцы,
запавшие глаза, ветхая одежонка, на ногах следы от розги. Королева
отказывается купить девочку.
Королева Усеберга не любит детей, считает, что они только мешают - то
смеются, то плачут, и всегда не вовремя.
Одни дает девочке хлеба.
Только бы бродяга сам не сожрал этот хлеб.
Нет, приходит Хеминг и следит, чтобы девочка съела весь кусок.
И они уходят дальше, бродяга и ребенок, следы их теряются в болотах.
Я так и не знаю, сколько у королевы телохранителей. Они похожи друг
на друга как близнецы. Может быть, их восемь, а может, дюжина. Иногда по
ночам я просыпаюсь в холодном поту и думаю, что их пятнадцать.
Неудивительно, что они одинаково одеты и что у них на один лад подстрижены
волосы и бороды, так и должно быть, но к тому же они все одинаково широки
в плечах, у них одинаково прямые спины и твердая поступь. И если они
смеются - чего почти не бывает - они все смеются над одним и тем же, над
чем другим людям даже в голову не придет смеяться, и никому не случалось
видеть, чтобы они были чем-то недовольны или опечалены.
Только сама королева знает, из каких краев пришла к ней ее дружина. В
давние годы она заменила воинов, охранявших ее прежде. Тех закаляли в
ледяной воде, и они могли по нескольку дней обходиться без пищи. Пили они
только по приказанию королевы, постоянно были при ней и хорошо знали всех
обитателей усадьбы. Последнее-то в конце концов и встревожило королеву. И
она их обменяла. И прежние и нынешние телохранители были равноценны.
Только у новых не было кровных связей с усадьбой. А потому не возникало
желания - впрочем, на то не было и ее разрешения - искать себе здесь
друзей. Когда им хотелось женщин, они шли в дом, где жили рабыни, королева
отпускала их туда безмолвным кивком. Иногда они стояли у нас за спиной во
время еды.
Хотелось бы мне знать, не стоял ли один из них у меня за спиной в то
утро, когда меня допустили к королеве и я беседовал с ней наедине? Может,
он, неподвижный, в своей серой одежде сливался со стеной, скрытый легким
дымом, тянувшимся из очага и ползущим по стенам в поисках отверстия в
крыше?
Не знаю.
Мне кажется, что Хаке видел меня, когда я выходил, чтобы окунуть лицо
в росу там, где недавно прошла Гюрд.
Я чувствую, что один из телохранителей королевы не спускает с меня
глаз.
Хеминг пошел к королеве и сказал:
- Когда мы понесем тебя на твое последнее жертвоприношеие, ты будешь
сидеть в повозке, сделанной только для тебя, к ней не прикасался никто,
кроме мастера, украсившего его резьбой, и тебя.
- А кто этот мастер?
- Ты знаешь.
Он стоит перед тобой. Мне помогал Один. Сперва приходил Бальдр, он
