- До свиданья, старый ворчун.
- До свиданья, истребитель быков.
- До свиданья, родная.
- Счастливого пути и удачной охоты!
- У вас достаточно горючего, но мы оставим здесь тоже небольшой запас!
- крикнул Старик уже вдогонку.
Я помахал рукой, мы двинулись через деревню вниз по холму и выехали на
узкую дорогу, которая шла по сухой, поросшей кустарником равнине у
подножия двух высоких голубых холмов.
Во время спуска я оглянулся. Двое в широкополых шляпах - один рослый и
плотный, другая маленькая и грациозная, - шагали назад, к лагерю. А я
перевел взгляд на расстилавшуюся впереди однообразную равнину.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
РАДОСТИ ОХОТЫ
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Дорога была узкая, а равнина, по которой мы ехали, выглядела довольно
уныло. Только раз мы увидели нескольких тощих газелей, мелькнувших белыми
пятнами на фоне желтой, выжженной солнцем травы и серых стволов. Мое
веселое возбуждение угасло при виде этой равнины, где нечего было и
мечтать о хорошей охоте, и вся затея показалась фантастической, совершенно
бессмысленной. От вандеробо сильно пахло; я стал разглядывать мочки его
ушей, растянутые и аккуратно закрученные, его странное, совсем не
негритянское лицо с тонкими губами. Заметив, что я посматриваю на него, он
дружелюбно улыбнулся и почесал грудь. Я оглянулся: М'Кола спал. Гаррик
сидел очень прямо, подчеркивая свою бдительность, а Дед, вытянув шею,
глядел на дорогу.
Дорога теперь перешла в тропу, протоптанную скотом, но, к счастью, мы
были уже у края равнины. Скоро она осталась позади, показались высокие
деревья, и мы попали в самый очаровательный уголок Африки, какой мне
доводилось видеть. Трава здесь была ровная, такая свежая и зеленая, как
молодая травка на недавно скошенном лугу, а вековые деревья - развесистые,
высокие, без подлеска, под ними лишь ярко зеленел дерн, словно в оленьем
парке, и мы ехали в тени, перемежавшейся солнечными
полянками, держась едва заметной тропы, которую указывал вандеробо. Мне
просто не верилось, что мы попали в этот рай. Такое может лишь
пригрезиться в волшебном сне, и я, желая убедиться, что это не сон,
протянул руку и дотронулся до уха вандеробо. Он подскочил от
неожиданности, а Камау прыснул со смеху. В эту минуту М'Кола коснулся
моего плеча и указал на открытую поляну, где в каких-нибудь двадцати шагах
от машины, подняв голову и настороженно глядя на нас горящими глазами,
стоял, ощетинившись, огромный дикий кабан с загнутыми кверху длинными,
мощными клыками. Я сделал Камау знак остановить машину, и с минуту зверь и
мы пристально разглядывали друг друга. Я поднял ружье и прицелился кабану
в грудь. Он стоял неподвижно и все глядел на нас. Тогда я знаком велел
Камау ехать дальше, машина тронулась и свернула направо, в сторону от
кабана, который даже не шевельнулся и не выказал ни малейшего страха.
Я заметил, что Камау возбужден, а М'Кола одобрительно кивает головой.
Впервые видели мы кабана, который не бросился бежать от людей во всю
прыть, задрав хвост. Да, мы попали в места, где не ступала нога охотника,
девственный уголок, затерянный среди бескрайних просторов Африки. Я готов
был тут же остановиться и разбить лагерь.
Вокруг расстилался чудесный край, а мы ехали все дальше, лавируя между
огромными деревьями, по равнине, где тихо колыхалась трава. Но вот
впереди, справа, показался высокий частокол масайской деревни. Деревня
была очень большая, и за околицу навстречу нам повалила толпа длинноногих,
темнокожих, вооруженных копьями мужчин; все они на вид казались
ровесниками, их прямые волосы были заплетены в тяжелые косы, болтавшиеся
на спине. Они окружили машину, смеясь и болтая без умолку. Все они были
рослые, белозубые - красавцы как на подбор, волосы их были окрашены в
красновато-коричневый цвет и спереди челками спадали на лоб. Эти люди,
приветливые и веселые, не в пример угрюмым и надменным северным масаям,
хотели знать, зачем мы приехали. Вандеробо, видимо, сообщил им, что мы
охотимся на куду и очень спешим. Но они обступили
машину плотным кольцом, преграждая нам путь. Один из них что-то сказал,
его слова подхватили трое или четверо других, и Камау объяснил мне, что
сегодня они видели на тропе двух самцов куду.
- Не может быть, - твердил я про себя. - Не может быть.
Я велел Камау трогаться, и мы медленно проехали сквозь толпу туземцев,
которые со смехом и криками заступали дорогу машине, рискуя попасть под
колеса. Это были самые рослые, статные, красивые и к тому же самые
жизнерадостные и веселые люди, каких я встречал в Африке. Когда мы наконец
выбрались из толпы, туземцы пустились бежать рядом с машиной, все так же
шумно радуясь и, видимо, желая показать, как они легки на ногу, а когда
машина, прибавив скорости, двинулась вверх по ровной долине ручья,
началось настоящее состязание. Но бегуны отставали один за другим, махали
нам вслед и улыбались, и только двое из них, длинноногие, ловкие, все еще
горделиво и легко бежали рядом с машиной со скоростью хорошего рысака, не
выпуская из рук копий. Потом нам пришлось взять вправо, и ровная зеленая
долина сменилась холмистой местностью. Когда мы на первой скорости ползли
вверх, вся ватага снова настигла нас. Бегуны смеялись, делая вид, будто
они ничуть не запыхались. Из-за куста выскочил маленький кролик и
заметался в ужасе; масаи, бежавшие за нами во всю прыть, поймали кролика,
и самый рослый из них, нагнав машину, протянул его мне. Я взял зверька и,
почувствовав, как колотится сердце в мягком, теплом, пушистом тельце,
погладил его, а масай дружески похлопал меня по плечу. Взяв кролика за
уши, я протянул его обратно масаю. Где там! Масай не брал его - это был
подарок. Я передал кролика М'Кола, но тот счел все шуткой и вернул его
одному из масаев. Мы продолжали путь, а масаи снова побежали следом.
Взявший кролика нагнулся, посадил его на траву, и когда он пустился
наутек, все засмеялись. М'Кола только головой качал. Всем нам очень
понравились эти люди.
- Хорош масай, - растроганно промолвил М'Кола. - Масай - много скота.
Масай не убивает, чтобы есть. Масай убивает только врага.
Вандеробо ударил себя в грудь.
- Вандеробо - масай! - гордо объявил он, утверждая таким образом свое
родство с масаями. Мочки ушей у него были закручены точно так же, как у
них. Глядя, как бегут эти красавцы, развеселились и мы. Никогда еще я не
встречал такого бескорыстного дружелюбия, таких милых людей.
- Хорош масай, - повторил М'Кола, выразительно кивая головой. - Хорош,
хорош масай.
Только Гаррик, видимо, не разделял наших чувств. И я заподозрил, что,
несмотря на защитный костюм и письмо от Бваны Симбы, он сильно
обескуражен. Эти масаи его встревожили. Они были наши друзья, а не его.
Да, конечно, они были наши друзья. С такими людьми встречаешься, как с
братьями, они сразу и от всей души принимают тебя за своего, откуда бы ты
ни был родом. Такое отношение к людям свойственно лишь лучшим из англичан,
лучшим из венгров и самым лучшим из испанцев; оно было отличительным
свойством аристократов в те времена, когда еще существовала аристократия.
Это - свойство простых сердец, такие люди редки, и нет ничего приятнее
общения с ними.
Опять рядом с машиной бежали только двое, но и те уже стали отставать.
Они мчались все так же быстро и легко, но угнаться за автомобилем было им
не под силу. В конце концов я велел Камау резко увеличить скорость,
уверенный, что такой рывок не может обидеть бегунов, гордящихся своей
выносливостью. Они тоже прибавили ходу, но, не догнав нас, только
засмеялись, и тогда мы высунулись из машины и замахали им руками, а они
стояли, опершись на копья, и махали в ответ. Мы расстались добрыми
друзьями. Теперь наш путь снова лежал по безлюдным местам, по бездорожью,
все вперед, через рощи и зеленую долину.
Вскоре .деревья стали встречаться чаще, росли теснее, сказочная страна
осталась позади, мы ехали теперь по едва заметной тропе через густой
молодой лес. Порой мы вынуждены были останавливаться и убирать с дороги
пень или даже рубить дерево, преграждавшее путь машине. Порой приходилось
задним ходом выбираться из зарослей и искать окольного
пути, чтобы снова выехать на тропу, расчищая себе путь длинными
охотничьими ножами, которые называются "панга".
Вандеробо работал плохо, да и Гаррик немногим лучше. Зато М'Кола очень
ловко орудовал ножом, он рубил быстро, но чересчур сильно, даже с каким-то
ожесточением. Я же обращался с пангой неумело. Этот нож требует большой
гибкости запястья, и к нему трудно сразу привыкнуть - рука быстро устает,
клинок кажется невероятно тяжелым. Я жалел, что у меня нет мичиганского
двустороннего топорика, острого, как бритва, которым можно рубить
по-настоящему, а не сечь кустарник ножом, словно кавалерийской шашкой.
Прорубая себе дорогу, когда проехать было нельзя, лавируя, как только
возможно, мы благодаря Камау, который искусно вел машину и великолепно
ориентировался, одолели трудную часть пути и снова очутились на открытой
равнине. Вдали, справа от нас, виднелась цепь холмов. Но, на беду, здесь
недавно прошел ливень, и приходилось, глядеть в оба: в низинах колеса,
разрывая дерн, погружались в скользкую грязь и буксовали. Мы рубили
кустарник и дважды брались за лопаты, а потом, убедившись на опыте, что
нельзя доверять низким местам, выбрались на высокий край равнины и снова
углубились в лес. Покружив довольно долго в поисках удобного пути, мы
очутились на берегу ручья, там, где русло его было перегорожено запрудой,
напоминавшей сооружения бобров. На другом берегу мы увидели маисовое поле,
обнесенное сплошной изгородью из кустов колючей акации, и множество пней,
рядом несколько явно заброшенных краалей - огороженных участков с
мазанками, а правее, поверх живой изгороди, виднелись конусовидные
соломенные крыши хижин. Мы все вылезли из машины, потому что предстояла
трудная переправа, да и после нее подняться на тот берег можно было только
через маисовое поле, усеянное пнями.
Дед уверял, что дождь прошел только сегодня. Утром, когда они с
вандеробо проходили здесь, вода еще не перехлестывала через запруду. Я был
подавлен. Уехать от чудесного, девственного леса, где масаи видели куду на
тропе, только для того, чтобы теперь
застрять у жалкого ручейка на чужом маисовом поле! Встретить здесь
возделанные поля я никак не ожидал и был зол на судьбу. Что ж, придется
просить позволения проехать через маис, если только мы вообще сможем
перебраться через ручей и подняться на тот берег. Я разулся и пошел вброд,
чтобы исследовать дно. Поваленные кусты и деревца образовали на дне
плотный настил, и я решил, что с ходу машина без труда проскочит. М'Кола и
Камау согласились со мной, и мы полезли наверх взглянуть, что там. Земля
была рыхлая, но под сырым верхним слоем она оказалась сухой, и я решил,
что мы расчистим путь лопатами, если машина пройдет среди пней. Но прежде,
конечно, надо было ее разгрузить.
От хижин к нам шли двое мужчин и мальчик. Когда они приблизились, я
сказал: "Джамбо". "Джамбо", - отвечали туземцы, после чего Дед и вандеробо
заговорили с ними. Мы с М'Кола переглянулись, ион покачал головой: он не
понимал ни слова. "Наверное, наши просят разрешения проехать через
маисовое поле", - подумал я. Когда Дед замолчал, двое мужчин подошли к
нам, и мы обменялись рукопожатиями.
Они не походили на негров, которых я встречал до этого. Кожа у них
была светлее, а у старшего, человека лет пятидесяти, были тонкие губы,
почти греческий нос, высокие скулы и большие умные глаза. Держался он со
спокойным достоинством и производил впечатление человека очень смышленого.
Второй туземец, помоложе, лет тридцати пяти на вид, был очень похож на
первого, и я решил, что они братья. Мальчик, по-девичьи красивый, казался
застенчивым и глуповатым. Поначалу, увидев его лицо, я принял его за
девочку, потому что все они носят какое-то подобие римской тоги из
неотбеленной ткани, сколотой на плече и скрадывающей линии тела.
