- Слушай, ты, безмозглый болтун! - сказал я и стал объяснять ему на
пальцах: - Семь самок. Потом пятнадцать самок и один самец. Самец ранен.
Ясно?
- Нет, все самки, - упорствовал Гаррик.
- Подранена одна большая самка. И один самец.
Я сказал это таким уверенным тоном, что они согласились со мной и
некоторое время усердно шарили в траве, но я видел, что постепенно все
теряют надежду.
"Эх, будь со мной хорошая собака! - подумал я. - Одна только хорошая
собака!"
Опять подошел Гаррик.
- Все самки, - сказал он. - Очень большие коровы.
- Сам ты корова, - ответил я. - Очень большая корова.
Мои слова рассмешили вандеробо-масая, уже являвшего собой настоящее
олицетворение скорби. Брат Римлянина, по-видимому, еще верил в
существование
самца. "Муж" теперь уже не верил ничему и никому. Пожалуй, он не верил
даже, что я накануне убил куду. Впрочем, после моей сегодняшней стрельбы я
не мог осуждать его за это.
Подошел М'Кола.
- Хапана, - сказал он мрачно. Потом добавил: - Бвана, ты попал в этого
быка?
- Да, - ответил я. На мгновение я и сам уже усомнился в существовании
самца. Потом снова вспомнил густую, лоснящуюся черноту его шкуры и высокие
рога, которые он сразу же откинул назад, вспомнил, как он бежал, выделяясь
среди всего стада, черный как смоль, и М'Кола вслед за мной в своем
воображении увидел этого самца сквозь туман недоверия, свойственного
дикарю, который верит только в то, что видит.
- Да, - подтвердил он. - Я видел. Ты его ранил. Я снова начал считать:
- Семь самок. Я убил самую крупную. Пятнадцать самок, один самец. Я
подранил самца.
На миг все опять поверили мне и принялись за поиски, но вера их
мгновенно испарилась под палящими лучами солнца, среди высокой,
колыхавшейся травы.
- Все самки, - снова объявил Гаррик. Вандеробо-масай кивнул, разинув
рот. Я чувствовал, как спасительные сомнения овладевают и мной. Ведь легче
всего было махнуть рукой и не бродить под солнцем по этой голой ложбине и
крутому скату. Я сказал М'Кола, что мы осмотрим долину с обеих сторон,
кончим свежевать самку, а там уж вдвоем спустимся вниз и разыщем самца.
При таком недоверии со стороны моих спутников не имело смысла продолжать с
ними поиски.
Мы с М'Кола снова спустились в долину, обрыскали ее вдоль и поперек,
как легавые собаки, осмотрели и проверили каждый след. Я очень страдал от
жары и жажды. Солнце пекло не на шутку.
- Хапана, - сказал М'Кола. Поиски оказались напрасными. Самец то был
или самка, мы ничего не нашли.
"Может быть, это все-таки самка. Может быть, игра не стоит свеч", -
утешал я себя. Мы решили осмо-
треть еще холм справа от нас, а потом махнуть на все рукой, забрать голову
самки и, вернувшись в лагерь, узнать, что нашел Римлянин. Я умирал от
жажды и выпил всю флягу до дна. Мы знали, что в лагере воды вволю.
Мы двинулись вверх по холму и в кустах спугнули антилопу. Я чуть было
не выстрелил, но увидел, что и это самка. "Вот как они умеют прятаться! -
подумал я. - Надо созвать наших людей и еще раз осмотреть все кругом".
Вдруг раздался радостный возглас Деда.
- Думи! Думи! - кричал он пронзительно.
- Где? - Я бросился к нему.
- Там! Там! - кричал Дед, указывая на лес по другую сторону долины. -
Вот он! Вот! Вон бежит!
Мы мчались во весь дух, но зверь уже скрылся в лесу на склоне холма.
Дед уверял, что это был огромный черный самец с длинными рогами и пробежал
он в десяти шагах от него. Несмотря на две раны в брюхе и в спине, он
бежал быстро, пересек долину, миновал валуны и поднялся на холм.
Значит, я ранил его в брюхо. А когда он убегал, вторая пуля настигла
его сзади. Обессилев, он упал на землю, а мы его не заметили. Когда же мы
прошли дальше, он поднялся.
- Вперед! - скомандовал я. Все вошли в азарт и теперь готовы были
следовать за мной. Дед, без умолку болтая о самце, сложил шкуру, снятую с
головы антилопы, водрузил эту голову на свою собственную, и мы,
перебираясь через камни,, принялись обшаривать холм. Там, куда указывал
Дед, мы нашли очень большой след антилопы - отпечатки широких копыт,
которые вели в лес, - и кровь, много крови.
Мы быстро пошли по этому следу, надеясь настигнуть самца и добить его,
- в тени деревьев по свежим пятнам крови идти было легко. Но самец
продолжал бежать вверх по холму все выше и выше. Мы шли по кровавому
следу, который еще не успел подсохнуть, но не могли настичь беглеца. Я
упорно смотрел вперед, надеясь увидеть его, если он оглянется, или упадет,
или вздумает лесом спуститься с холма; М'Кола и Гаррик отыскивали след, им
помогали все, кроме Деда, который плелся в хвосте, неся на седой голове
череп и шкуру убитой антилопы. М'Кола нагрузил его еще и пустой флягой, а
Гаррик - кинокамерой. Для старика это была нелегкая ноша.
Один раз мы нашли место, где самец отдыхал, и видели его след, а за
кустами, где он стоял, на камне растеклась лужица крови. Я проклинал
ветер, который нес наш запах далеко вперед, и понимал, что мы не сможем
захватить самца врасплох: ведь запах распугает все зверье на нашем пути. Я
хотел было пойти с М'Кола в обход, а остальных послать по следу, но мы
двигались быстро, капли крови ярко алели на камнях, на траве, на опавших
листьях, а склоны были слишком круты, и я решил, что самец и так не уйдет.
Потом мы вышли на каменистую возвышенность с множеством расселин; мы
двигались с трудом, часто теряя след. "Здесь, - -подумал я, - мы поднимем
его в какой-нибудь лощине". Но пятна крови, уже не такие яркие, вели нас
все выше через камни и скалы и, наконец, пропали у крутого уступа. Отсюда
антилопа, вероятно, двинулась вниз. Выше подняться она не могла бы - уступ
слишком крут. Только вниз - другого пути у нее не было. Но в какую
сторону, по какому ущелью? Я послал людей обследовать все три возможных
пути, а сам забрался на уступ в надежде увидеть беглеца сверху. Сначала
мои помощники не нашли никакого следа, но вдруг вандеробо-масай крикнул,
что справа под нами видит кровь. Сойдя по крутому спуску, мы тоже увидели
ее на скале и находили подсыхающие капли по дороге до самого луга. Я
приободрился и повел свой отряд на луг, где в высокой, по колено, траве
выслеживать самца снова стало легко, потому что он брюхом задевал
травинки, и если самые следы можно было увидеть, лишь согнувшись в три
погибели и раздвигая траву, то кровь на этой траве сразу бросалась в
глаза. Но она уже запеклась и потемнела, и я понял, что мы слишком
замешкались около уступа.
Наконец след пересек русло высохшего ручья недалеко от того места,
откуда мы утром впервые увидели луг, и привел нас на почти безлесную кручу
другого берега. Небо было безоблачно, и солнце здорово давало о себе
знать. Я страдал не только от зноя - какая-то невыносимая свинцовая
тяжесть давила мне
голову, сильно хотелось пить. Жара была страшная, но не она меня мучила, а
вот эта тяжесть в голове.
Гаррик перестал всерьез выслеживать зверя, и лишь когда мы с М'Кола
останавливались, он с театральными ужимками показывал свои успехи -
найденные кое-где брызги крови. Он не желал заниматься черной работой, а
предпочитал отдыхать, время от времени раздражая нас своими наскоками. От
вандеробо-масая толку было мало, и я сказал М'Кола, чтоб он хотя бы дал
ему нести тяжелое ружье. Брат Римлянина явно не был охотником, а "муж" не
проявлял особого интереса к этому делу. Он тоже, наверное, никогда не
охотился. Земля, высушенная солнцем, была твердой, кровь запеклась черными
пятнами и подтеками на низкой траве, и пока мы медленно шли по следу, брат
Римлянина, Гаррик и вандеробо-масай один за другим остановились и сели в
тени под деревьями.
Солнце жгло невыносимо, и так как приходилось идти согнувшись, то,
несмотря на носовой платок, прикрывавший затылок, в голове у меня так и
гудело и она налилась болью.
М'Кола шел по следу неторопливо, сосредоточенно, весь поглощенный этим
занятием. Его непокрытая лысая голова блестела от пота, а когда пот
заливал глаза, он срывал горсть травы, брал ее то в одну, то в другую руку
и сгонял ею капли со лба и голого черного темени.
Мы медленно брели дальше. Я всегда уверял Старика, что я более
искусный следопыт, чем М'Кола, но сейчас мне стало ясно, что до сих пор я,
подобно Гар-рику, только изображал из себя следопыта, случайно находя
потерянный след, - теперь, когда пришлось долго шагать по жаре, когда
солнце пекло не на шутку, обрушивая на голову потоки раскаленных лучей,
когда отыскивать след надо было на сухой и твердой почве, в низкой траве,
где пятнышко крови превращается в сухой черный волдырь, неприметный на
какой-нибудь былинке; когда эти пятнышки попадались порой шагах в двадцати
друг от друга и один охотник оставался на месте и ждал, пока другой не
найдет следующий почерневший сгусток крови, и дальше они шли по обе
стороны следа; когда следопыты, чтобы не говорить лишних слов, указывали
друг другу кровь
былинками, а сбившись со следа, рыскали вокруг, стараясь не потерять из
виду последнего пятнышка, и подавали друг другу знаки; когда из
пересохшего горла не выжать было ни одного звука, а знойное марево маячило
над землей и я с трудом разгибался, чтобы дать отдых онемевшей шее, - я
понял, что М'Кола неизмеримо выше меня как человек и следопыт. "Надо будет
сказать об этом Старику", - подумал я.
Тут М'Кола вздумал подшутить надо мной. Борту у меня так пересохло,
что я еле ворочал языком.
- Бвана, - сказал М'Кола, когда я выпрямился и откинул голову назад,
чтобы расправить шею.
- Ну?
- Виски? - Он протянул мне флягу.
- Ах ты каналья! - сказал я по-английски, а он хихикнул и потряс
головой.
- Хапана виски?
- Дрянь! - сказал я на суахили.
Мы двинулись дальше, но М'Кола долго еще тряс головой, очень довольный
своей шуткой; вскоре опять пошла высокая трава, и находить след стало
легче. Мы прошли все редколесье, которое видели утром с холма, и
спустились вниз, где снова попали в высокую траву. Здесь я обнаружил, что
стоит мне прищурить глаза, как я вижу примятую траву там, где пробирался
зверь, и, к удивлению моего спутника, быстро пошел вперед, не разыскивая
больше следов крови. Но скоро мы опять вышли на каменистую почву, поросшую
низкой травкой, и находить след стало труднее прежнего.
Самец, проходя здесь, терял уже мало крови: видно, солнце и горячий
воздух подсушили его раны, и нам лишь изредка попадались теперь мелкие
звездчатые брызги на камнях.
Гаррик нагнал нас, сделал несколько "драгоценных находок" - пятнышек
крови, - потом снова уселся под деревом. Под другим деревом спасался от
солнца бедный вандеробо-масай, в первый и последний раз выполнявший
обязанности ружьеносца. Под третьим расположился Дед - он был весь обвешан
ружьями, и голова антилопы лежала рядом с ним, подобно какому-то черному
символу. Мы с М'Кола
продолжали медленно и с трудом продвигаться по длинному каменистому
склону, потом вышли на соседний луг, кое-где поросший деревьями, пересекли
его и увидели длинное поле, с краю усеянное крупными камнями. Посреди
этого поля след совсем затерялся, и мы кружили на месте около двух часов,
прежде чем снова нашли брызги крови.
Отыскал их Дед возле камней, в полумиле от нас. Он пошел туда,
рассудив по-своему, куда должен был деваться самец. Да, наш Дед оказался
настоящим охотником!
Мы очень медленно одолели еще милю по твердой каменистой почве, а
потом застряли окончательно. На твердом грунте следов не оставалось, а
крови нигде не было. Каждый высказывал свои предположения насчет того,
куда направился эверь, но путей было слишком много. Нам не везло.
- Ничего не выйдет, - сказал М'Кола.
Я сел отдохнуть в тени большого дерева. Здесь я мог расправить усталую
спину, мне было прохладно, как в воде, и ветерок холодил кожу сквозь
взмокшую рубашку. Я не переставал думать о самце. Лучше бы уж я
промахнулся! А то ранил и не сумел выследить. Должно быть, он уходит
сейчас все дальше и дальше. Ведь он ни разу не обнаружил намерения
