эту лучистую энергию и направить ее к приемным станциям Земли.
А тем временем генерал-директор Кинг ждал и от нетерпения грыз ногти.
Даже возможность следить за работой Годдардского, центра не приносила
облегчения. И чем скорее продвигалась работа, тем насущнее, тем навязчивее
становилась потребность отдавать все силы, все внимание большому реактору
здесь, чтобы он - не дай бог! - не взорвался в последнюю минуту.
Кинг начал сам проверять дежурных инженеров, но от этого ему пришлось
отказаться: его посещения еще больше нервировали их, и двое помешались в
один день, причем один - во время дежурства.
Вначале Кинг старался держать в тайне принятое решение, но скоро эта
тайна стала всеобщим достоянием - видимо, по вине тех, кто участвовал в
работе комитета. Кинг признал, что с его стороны это было ошибкой, - Ленц
его предупреждал, да и сами инженеры чувствовали, что готовятся какие-то
перемены.
В конце концов Кинг рассказал инженерам все, взяв с них, слово не
разглашать секрет. Это действовало неделю или чуть больше, пока длился
подъем. Потом наступила реакция, и психиатры-наблюдатели начали снимать
инженеров с дежурств одного за другим почти каждый день. Кроме того, они все
чаще сообщали о психологической неустойчивости своих коллег. И Кинг с
горьким юмором констатировал, что скоро ему будет не хватать психиатров.
Теперь инженеры, выходившие на четырехчасовые смены, менялись уже через
каждые шестнадцать часов. Кинг знал, что, если снимут хотя бы еще одного,
ему самому придется встать на его место. И это было бы для него облегчением
- взглянуть наконец опасности в глаза.
Тем временем страшная тайна каким-то образом дошла до кое-кого из
гражданских лиц, не имевших к реактору прямого отношения. Это было
недопустимо - паника грозила захлестнуть всю страну. Но что он мог сделать?
Ничего.
Кинг долго ворочался в постели, взбивая подушку, старался уснуть, но
ничего не получалось. Голова трещала, глаза болели от напряжения, мозг
работал бессмысленно и безостановочно, как испорченная патефонная пластинка,
повторяющая одно и то же.
О господи! Это было невыносимо. Кинг подумал, не сходит ли он с ума,
если только уже не сошел. Теперь все было сложнее и страшнее, в тысячу раз
страшнее, чем раньше, когда он считал опасность только возможной, но не
неизбежной. Реактор остался таким же - страшно было сознание, что
пятиминутное перемирие окончилось, и вот сейчас прогремит залп, и он перед
ним беззащитен и безоружен.
Кинг сел на постели, включил ночник и посмотрел на часы. Три часа
тридцать минут. Хорошенькая примета! Он встал, пошел в ванную, высыпал в
стакан снотворное и, растворив его в виски пополам с водой, залпом
проглотил.
Потом он. вернулся в спальню и лег. И наконец уснул.
Он бежал, он мчался по длинному коридору. В конце его было спасение -
он знал это, но был так измучен, что боялся не добежать.
Опасность была слишком близка, а он едва передвигал свинцовые, налитые
болью ноги. Опасность настигала, он чувствовал, что не успевает, и сердце
его то останавливалось, то снова начинало гнать кровь судорожными толчками.
Но он должен был добежать до конца коридора, он знал, что от этого зависит
не только его жизнь, а гораздо большее! Он должен был, должен был, должен!
Ослепительная вспышка - и он понял, что опоздал, и беспредельное,
горькое отчаяние конечного поражения охватило его. Он проиграл: большой
реактор взорвался...
Кинга разбудила вспышка автоматически включившейся лампы - семь часов
утра! Пижама его была мокрой от пота, и сердце стучало как молот. - Каждый
его нерв дрожал от напряжения. Чтобы избавиться от этого, ему нужно было
нечто большее, чем холодный душ.
Кинг явился в свое бюро, когда уборщик еще только заканчивал свою
работу. Он сел за стол и сидел, ни о чем не думая и ничего не делая, часа
два. Ленц вошел в кабинет как раз тогда, когда генерал-директор вынул из
коробочки на столе две маленькие таблетки.
- Минутку... не спешите, старина? - медленно проговорил Ленц. - Что это
у вас?
Он обошел стол и взял коробочку.
- Всего лишь успокаивающее. -
Ленц внимательно прочел надпись на коробке.
- Сколько вы уже приняли сегодня?
- Только две таблетки.
- Вам это ни к чему. Прогулка на свежем воздухе будет полезней.
Пойдемте-ка со мной!
- Хм, послушать вас - одно удовольствие. А сам курит незажженную
сигарету!
- Я? В самом деле. Значит, прогулка нам обоим не помешает. Пойдемте!
Харпер появился на пороге приемной минут через десять после ухода Кинга
и Ленца. Штейнке был уже на своем месте. Харпер и его спутник, молодой
крепкий парень с уверенными движениями, вошли в секретарскую. Штейнке кивком
указал им на дверь кабинета генерал-директора.
- Приветствую, мистер Кинг! - начал было Харпер, но остановился, видя,
что кабинет пуст.
- Где шеф? -спросил он.
- Вышел, - отозвался Штейнке. - Он сейчас вернется.
- Я подожду. Да, Штейнке, это Грин - познакомьтесь!
Покончив с рукопожатиями, Штейнке спросил Харпера:
- Ты чего вернулся, дружище?
- Я? Тебе, пожалуй, можно сказать...
Внезапно осветившийся экран внутреннего видеофона прервал его. Чье-то
смутное лицо заполнило все пространство - очевидно, человек стоял слишком
близко и был явно не в фокусе.
- Мистер Кинг! - прокричал исполненный ужаса голос. - Реактор...
Какая-то тень пронеслась наискосок через весь экран, послышался
хрустящий удар, и лицо исчезло. Сразу стал виден контрольный зал. На плитах
пола неподвижно лежала бесформенная фигура. Другая фигура промчалась мимо
приемного объектива и исчезла.
Харпер очнулся первым.
- Это Силард! - закричал он. - Силард в контрольном зале. Штейнке,
скорей!
И он бросился к двери.
Штейнке смертельно побледнел, но уже через мгновение нагнал Харпера.
Грин, хотя его никто не приглашал, бежал за ними по пятам ровным
тренированным шагом.
На станции подземки им пришлось подождать, пока из туннеля не выскочила
свободная капсула. Потом все трое втиснулись в кабину, рассчитанную на двух
пассажиров. Капсула не отходила, и они потеряли еще несколько секунд, пока
Грин не вылез.
Четырехминутное путешествие с наивысшим ускорением показалось им
вечностью. Харпер уже подумал, что они застряли, когда раздался знакомый
щелчок и вспыхнул свет, - они были под зданием реактора. При выходе они
действительно застряли в узкой дверце, пытаясь выскочить одновременно.
Лифта внизу не оказалось, и они не стали его ждать. Это было ошибкой.
Во времени они ничего не выиграли и добрались до этажа, где находился
контрольный зал, совершенно запыхавшись. Несмотря на это, они еще, прибавили
скорости, промчались бок о бок между щитами защиты и влетели в контрольный
зал.
Безжизненная фигура по-прежнему лежала на полу, другая, такая же
неподвижная, растянулась рядом.
Третий человек, в панцире, стоял склонившись над триггером. Он поднял
голову и бросился на них. Харпер и Штейнке вцепились в него, и все трое
покатились по полу. Их было двое на одного, но они только мешали друг другу,
а тяжелый панцирь защищал их противника от ударов. И он отбивался с
нечеловеческой яростью одержимого.
Харпер вдруг ощутил слепящую, острую боль - его правая рука повисла как
тряпка. Бронированный безумец отшвырнул их обоих. В это мгновение чей-то
голос рявкнул за их спиной:
- Ни с места!
Харпер увидел вспышку и услышал глухой треск, прозвучавший
неестественно громко в замкнутом пространстве контрольного зала.
Человек в панцире упал на колени, качнулся назад, потом вперед и тяжело
рухнул ниц. В дверях стоял Грин, поддерживая указательным пальцем еще
раскачивающийся армейский пистолет.
Харпер встал и подошел к триггеру. Он попытался уменьшить мощность
энергетического потока, но правая рука его совсем не слушалась, а левая была
разбита в кровь.
- Штейнке! - крикнул он. - Иди сюда! Займись этим.
Штейнке подбежал к нему, взглянул на приборы и лихорадочно принялся за
дело.
За этим и застал их Кинг, когда ворвался в контрольный зал минут десять
спустя.
- Харпер! - закричал он, еще не успев с первого взгляда оценить
ситуацию. - Что здесь случилось? Харпер коротко объяснил. Кинг кивнул:
- Я видел самый конец вашей свалки из кабины...
Но тут, взглянув наконец на триггер, он задохнулся от ужаса и бросился
к приборам.
- Штейнке! Ведь он же не может вычислять!
Штейнке со счастливой улыбкой повернулся к нему навстречу.
- Шеф! - ликовал он. - Шеф, я вспомнил все, всю мою математику!
Кинг остановился в изумлении. Он только кивнул и повернулся к Харперу.
- А как ты здесь оказался?
- Я? Чтобы сообщить вам, шеф: у нас все готово!
- Что все?
- Мы закончили работу Эриксон завершает установку оборудования для
реактора на большом корабле, а я прилетел на рейсовой ракете, которая будет
доставлять атомное горючее с нашей Бомбы на Землю. Вот мой штурман. - И он
указал на Грина, из-за широкой спины которого выглядывал подоспевший Ленц.
- Одну минуту! - сказал Кинг. - Ты говоришь, у вас все готово для
установки реактора на корабле-спутнике? Ты в этом уверен?
- А как же! Большой корабль уже летал на нашем горючем, и летал куда
дальше и быстрее, чем ему понадобится, чтобы выйти на свою орбиту. И я был
там, в космосе! Шеф, у нас состояние готовности номер один.
Кинг посмотрел на аварийную кнопку за хрупким стеклом посреди
приборного щита.
- Горючего у нас достаточно, - проговорил он негромко, как будто
беседовал сам с собой, - горючего хватит не на одну неделю.
Он быстро шагнул вперед, разбил кулаком стекло и нажал кнопку.
Пол дрогнул, и стена завибрировала, когда тонны расплавленного металла,
более тяжелого, чем золото, устремились по отводящим каналам, ударили в
распределительные заслонки, разбились на сотни ручейков и потекли в
свинцовые контейнеры, чтобы застыть там безобидными и безопасными брусками,
пока их не соберут все вместе в космосе, далеко от Земли.
РОБЕРТ ХАЙНЛАЙН
НЕУДАЧНИК
Пер. с англ. А. Тюрин, 1993
[...в целях сохранения и развития
средств межпланетного общения, а
также для обеспечения занятости
молодежи нашей планеты...]
(Выдержка из законодательного акта
№ 7118 Палаты Представителей об
учреждении Космического
строительного корпуса.)
- Стройся! - рыкающий голос старшего сержанта космической пехоты
разорвал туман серенького, слякотного утра в Нью-Джерси. - Когда
называют ваше имя, отвечайте "здесь", выходите вперед с вещами и
поднимайтесь на борт. Кому не ясно? Ну, начали: Аткинс!
- Здесь!
- Остин!
- Здесь!
- Эйрис!
Один за другим пехотинцы выходили из строя, вскидывали на плечи
вещмешки - не более ста тридцати фунтов личного имущества на человека -
и карабкались по трапу. Они были молоды: ни одного старше двадцати двух,
и порой поклажа превышала вес новобранца.
- Каплан!
- Здесь!
- Кейт!
- Здесь!
- Либби!
- Здесь! - долговязый и тощий белобрысый паренек вывалился из
