[см. Приложение к главе 1]. Современные члены австрийской школы также не едины
в этом вопросе: некоторые отчетливо сознают свою принадлежность к традиции,
которую воспринимают как символ чести, а другие избегают каких-либо
классификаций, придерживаясь фразы, что "нет никакой австрийской экономической
теории", есть только плохая и хорошая теория. Трудно сказать, в какой степени
это вопрос глубоких убеждений, а в какой просто способ убедить остальных, что
нужно относиться серьезно к австрийской традиции.
Особый интерес, однако, представляет характер отношений между Хайеком и
Мизесом. Бесспорно, ни один экономист не оказал большего влияния на мышление
Хайека, чем Мизес -- даже Визер, у которого Хайек обучался в университете, но
который умер в 1927 году, когда Хайек был еще очень молод; и собственные слова
Хайека делают это вполне ясным (глава 4). К тому же, Мизес явно выделял Хайека
как самого яркого в своем поколении: Маргит фон Мизес вспоминает о семинаре ее
мужа в Нью-Йорке, что "Лю встречал каждого нового студента с надеждой, что из
него получится второй Хайек" [Margit von Mises, My Years with Ludwig von
Mises, second enlarged edition (Cedar Falls, Iowa: Center for Futures
Education, 1984), p. 133]. Однако, как напоминает Хайек, он с самого начала не
был вполне последователем: "Хотя я получил <от Мизеса> решающий стимул в
критический момент моего интеллектуального развития, а также постоянную
поддержку в течении десятилетия, возможно, что я сумел так много получить от
него как раз потому, что не был его студентом в университете, не был тем
невинным юношей, который бы принимал его слова как откровение, но пришел к
нему уже подготовленным экономистом, получившим подготовку в параллельной
ветви австрийской экономической теории (в школе Визера), откуда я под его
влиянием постепенно, но не до конца, ушел" [из лекции в колледже Хиллсдейл,
Мичиган, 8 ноября 1977 года, опубликована под названием "A Coping with
Ignorance", in Imprimis, vol. 7, no. 7, July 1978, pp. 1--6, and reprinted in
Champions of Freedom (Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press, 1979)].
Есть две часто обсуждаемые области несогласия между Хайеком и Мизесом:
дискуссия об экономических вычислениях при социализме и "априорная"
методология Мизеса. Вопрос о социализме заключается в следующем: действительно
ли социалистическое хозяйство "невозможно", как заявил Мизес в 1920 году, или
оно просто менее эффективно и трудно реализуемо. Хайек теперь утверждает, что
"никогда центральным утверждением Мизеса не было, как это порой ошибочно
формулируют, что социализм невозможен, но что он не может обеспечить
эффективного использования ресурсов". Такое истолкование само по себе спорно.
Хайек здесь выступает против стандартного взгляда на экономические вычисления,
как, например, у Шумпетера в книге Капитализм, социализм и демократия или у А.
Бергсона в "Социалистическая экономическая теория" [Schumpeter, op.cit., pp.
172--186; Bergson, in Howard S. Ellis, ed., A Survey of Contemporary
Economics, vol. 1 (Homewood, Ill.: Richard D. Irwin, 1948)]. Согласно этому
взгляду, исходное утверждение Мизеса о невозможности вычислений при социализме
было опровергнуто Оскаром Ланге, Аббой Лернером и Фредом Тейлором, а
позднейшая модификация этого утверждения Хайеком и Роббинсом сводится к тому,
что социалистическое хозяйство возможно в теории, но трудно реализуемо, потому
что знание децентрализовано, а стимулы слабы. Ответ Хайека в процитированном
выше тексте, что действительную позицию Мизеса поняли неверно, получил
поддержку у ревизионистского историка дискуссии о возможности вычислений при
социализме -- у Дон Лавоя, который утверждает, что "центральные аргументы,
усовершенствованные Хайеком и Роббинсом, представляют собой не отход от
позиций Мизеса, но, скорее, ее прояснение, ориентированное на позднейшие
версии центрального планирования. ... Хотя комментарии Хайека и Роббинса о
трудностях вычисления <в позднейших версиях> вызвали неверное понимание их
аргументов, в главном они остались вполне в рамках первоначальной логики
Мизеса" [Lavoie, op.cit., p. 21]. Израель Кирцнер сходным образом утверждает,
что позиции Мизеса и Хайека следует рассматривать совместно, как раннюю
попытку разработать в рамках австрийской традиции подход к рыночному процессу
как к "предпринимательству-открытию". [Israel M. Kirzner, "The Socialist
Calculation Debate: Lessons for Austrians", Review of Austrian Economics, vol.
2, 1988, pp. 1--18. См. также недавнюю работу Джозефа Т. Салерно,
выступающего, напротив, за противоположное понимание -- что первоначально
сформулированная Мизесом проблема вычислений отлична от проблемы процесса
открытия, акцентируемого Лавойем и Кирцнером. Joseph T. Salerno, "Ludwig von
Mises as Social Rationalist", ibid., vol. 4, 1990, pp. 26--54.]
Во-вторых, существует утверждение Мизеса, что экономической теории (в отличие
от истории) присущ чисто дедуктивный характер, что она является исключительно
априорной наукой, не требующей эмпирического подтверждения своим выводам.
Ясно, что Хайеку было нелегко принять эту позицию, и временами он доказывал,
что позиция Мизеса на деле более умеренная, а порой он просто дистанцировался
от своего наставника. Во вторичной литературе можно встретить обсуждение
вопроса, представляла собой или нет опубликованная в 1937 году плодотворная
статья Хайека "Экономическая теория и знание" решительный отход от Мизеса в
пользу "фальсификационного" подхода Поппера, в соответствии с которым
эмпирические свидетельства могут быть использованы для того, чтобы
фальсифицировать теорию (но не для того, чтобы с помощью индукции
верифицировать ее). [В пользу того, что 1937 год был и на самом деле ключевым
поворотным моментом смотри Хатчинсона (op. cit., p. 215) и Колдуэлла (op.
cit., p. 528); обратную точку зрения см. и John Gray, Hayek on Liberty (second
edition, Oxford: Basil Blackwell, 1986), pp. 16--21, and Roger W. Garrison and
Israel M. Kirzner, "Hayek, Friedrich August von", in The New Palgrave: A
Dictionary of Economics (London: Macmillan, 1987), vol. 2, pp. 609--614, esp.
p. 610. Сам Хайек в недавних интервью с У.У. Бартли III подтвердил первое
истолкование, заявив, что статьей 1937 года он хотел убедить в первую очередь
самого Мизеса. Если это так, попытка Хайека оказалась поразительно вкрадчивой:
Мизес приветствовал эти аргументы, не отдавая отчета, что они направлены
против него.] Эта статья утверждает, что в то время как экономический анализ
индивидуального действия может быть строго априорным, изучение межличностного
обмена требует эмпирических предположений о процессе обучения и о передаче
знания. Сам Хайек сообщает, что начиная с 1937 года "данный автор, сначала
почти не отдававший себе отчета, что он просто развивает заброшенную часть
менгеровской традиции, утверждал -- <оспаривая "крайний априоризм" Мизеса> --
что хотя и в самом деле чистая логика выбора, с помощью которой австрийская
теория истолковывает индивидуальные действия, является чисто дедуктивной, но
как только объяснению подпадает межличностная активность рынка, решающими
оказываются процессы перемещения информации между людьми, то есть чисто
эмпирические явления (Мизес никогда так и не ответил на эту критику, но уже не
был готов перестраивать вполне завершенную к этому времени систему)". Также
верно и то, что Хайек впервые познакомился с работами Поппера в начале 30-х
годов, и что уже в 1941 году он демонстрировал отход от позиции Мизеса. [Брюс
Колдуэлл описывает рецензию Хайека на magnum opus Мизеса, воспроизводимую в
главе 4 этого тома, как "сокровенную", отмечая при этом вялость его похвал.
"По сравнению с тем, что говорили о Действии человека другие, рецензия Хайека
крайне хвалебна. Она выглядит вялой, когда мы вспоминаем об особых отношениях
Хайека с Мизесом". Caldwell, op. cit., p. 529.] Влияние Поппера начинает
сказываться, как только интересы Хайека сдвигаются от теории ценности к теории
знания; есть предположения, что Хайековская критика центрального планирования
частично связана с попперовской идеей непредсказуемых последствий теории --
попытка планирования оканчивается неудачей, потому что мы не можем заранее
знать все последствия знания, которым мы уже располагаем [об этом смотри W.W.
Bartley III, Unfathomed Knowledge, Unmeasured Wealth (LaSalle, Ill.: Open
Court, 1990)].
Следует также отметить, что позднейшее акцентирование Хайеком эволюции и
спонтанного порядка не разделялось Мизесом, но у Менгера встречались элементы
продвижения в этом направлении. Ключом к этому различию может быть утверждение
Хайека, что "Мизес был в гораздо большей степени наследником
рационалистической традиции просвещения и континентального либерализма, чем
английского ... в отличие от меня" ["Coping with Ignorance", op. cit.]. У
Хайека часты ссылки на два типа либерализма: континентальный либерализм или
утилитаристская традиция, которая подчеркивает рациональность и способность
человека изменять свое окружение, и английская традиция обычного права,
которая акцентирует спонтанные силы эволюции и ограниченность разума. Как
писал Хайек в 1978 году, через пять лет после смерти Мизеса:
Одно из моих различий с Мизесом касается основного философского утверждения,
которое меня всегда смущало. Но только сейчас я в состоянии сформулировать
природу этих проблем. Мизес утверждает в этом отрывке, что либерализм
"рассматривает все виды общественного сотрудничества как воплощение разумного
стремления к полезности, где общественное мнение является источником всякой
власти, а потому не возможны действия, способные помешать свободному принятию
решений мыслящим человеком". Сегодня я полагаю, что неверна только первая
часть этого утверждения. Крайний рационализм этого утверждения, которого он не
мог избежать как истинное дитя своего времени, и с которым он, возможно, так и
не расстался, теперь мне представляется совершенным заблуждением. Бесспорно,
что рыночная экономика стала преобладающей формой не в силу разумного
понимания ее выгод. Мне представляется, что основное в учении Мизеса это
демонстрация того, что мы приняли свободу не потому, что осознали ее
благодетельность; что мы "не изобрели и, конечно же, не были достаточно умны,
чтобы изобрести тот строй жизни, который только сейчас начали слегка
понимать... Человек выбрал его только в том смысле, что он научился
предпочитать нечто уже существовавшее, а по мере улучшения понимания, он смог
и усовершенствовать условия деятельности.
Хайек опасается, что "крайний рационализм" континентального подхода ведет к
тому, что он называет "ошибкой конструктивизма" -- к представлению, что
никакой социальный институт не может быть благотворен, если он не является
результатом сознательного проекта. Ему представляется, что именно это
составляет основу социалистического понимания: поскольку рынки никем не
созданы, сознательно созданная искусственная система, навязанная, как водится,
сверху, сможет функционировать лучше, чем естественная и децентрализованная.
[Интересно, что большая часть современной экономической теории благосостояния
проникнута последовательным "конструктивизмом"; сначала они изобретают
оптимальное "плановое" решение экономических проблем, а затем пытаются
выяснить, смогут ли рынки оказаться столь же эффективными, как благонамеренный
диктатор.]
В результате современная австрийская школа вполне могла расколоться на
противостоящие лагеря: "твердых мизесовцев", являющихся "социальными
рационалистами" и "крайними априористами", и "хайековцами", которые
подчеркивают спонтанность социального порядка и ограничения рациональности.
(Существует также и третья группа "радикальных субъективистов", которые
следуют за Д.Л.С. Шаклем и Людвигом Лахманном, и отрицают возможность какого
бы то ни было экономического порядка.) Различия между группами сохраняются, и
природа взаимоотношений между Мизесом и Хайеком так до конца и не понята.
Остается добавить, что в будущем посмотрим, как все это повлияет в будущем на
