импульс от Людвига фон Мизеса, посвятила себе этой задаче. Атмосфера в
общественных науках в те годы была далеко не благоприятна для нас, поскольку
тогда безраздельно господствовали идеи интервенционизма, укоренившиеся в
первую очередь в Германии после 1870-х годов. Результатом такого положения
вещей было то, что после конца первой мировой войны в Германии практически не
осталось экономистов-теоретиков. [О состоянии экономической теории в Германии
см. главу 4 -- амер. изд.]
Я едва ли преувеличиваю, и для иллюстрации приведу лишь один факт. После
демобилизации я встретил в Венском университете счастливых девушек, которым
повезло слушать лекции Макса Вебера летом 1918 года, когда мы еще были на
фронте. В течении одного семестра Вебер был профессором экономической теории в
Вене, и в одной из лекций заметил, что чувствует себя не достаточно
квалифицированным, поскольку первой лекцией по экономической теории, которую
ему удалось прослушать, была его собственная. В то время в Германии было почти
невозможно стать теоретиком в области общественных наук. Каждый, кто подобно
мне изучал инфляцию на живом примере Австрии и Германии, под едкие комментарии
своего наставника Людвига фон Мизеса, который не уставал отмечать все
нелепости, произносимые по этому поводу немецкими экономистами, вроде
утверждения г-на Хавенштейна, что избегать следует не инфляции, а недостатка
денег [Rudolf Havenstein (1857--1923), президент Рейхсбанка, центрального
банка Германии, с 1908 по 1923 год; по поводу его высказываний на эту тему
смотри Fritz K. Ringer, ed., The German Inflation of 1923 (New York: Oxford
University Press, 1969), p. 96. -- амер. изд.], или смехотворнейших суждений о
денежной политике одного из виднейших авторов популярного учебника о
финансовых институтах Хелфериха [Karl Helfferich (1872--1924), директор Дейтче
банка в Берлине и автор Des Geld (Leipzig: Hirschfeld, 1903, 6-е издание,
1923) -- амер. изд.] -- не мог не прийти к выводу, что в Германии
экономическая теория как наука вымерла.
Мизес, бывший в этом отношении кем угодно, но только не добряком, делал
исключение для трех или четырех человек. Он говорил, что Адольф Вебер как и
Пассов, вполне разумные люди и, по крайней мере, защищали капитализм. Дитцел
проявлял некоторое понимание <предмета -- прим. пер. (Б.П.)>, а П°ль также был
бы достоин уважения, если бы сумел наконец что-нибудь опубликовать и сделать
хоть чуть больше, чем просто пропагандировать в Германии работы Густава
Касселя. Мизес полагал, что за исключением этих вот, в Германии больше не было
экономистов. И он не был так уж неправ.
В 1920-х годах, наконец, возник теоретический подход, но совершенно
игнорировавший свободу. Что знаменательно, о значимости экономической теории
догадался Бернхард Хармс, тогдашний честолюбивый директор Кильского института.
[Bernhard Harms (1876--1939) возглавлял Institut fur Weltwirtschaft в Кильском
университете. Шумпетер называет его "одним из эффективнейших, какие когда-либо
жили, организаторов исследований". History of Economic Analysis (New York:
Oxford University Press, 1954), p. 1155 -- амер. изд.] Сам он не имел хорошего
экономического образования, но по советам других он окружил себя группой
социалистических теоретиков, которые, предположительно, были лучшими из
наличных. К несчастью для немецкой теории Бекер [Carl Heinrich Becker
(1876--1933) -- амер. изд.], самый влиятельный советник Прусского министра
образования, выбрал для вакантной тогда кафедры экономики Берлинского
университета не Йозефа Шумпетера, а Эмиля Ледерера. [Emil Lederer (1882--1939)
писал о многих вопросах экономики труда и промышленности. В 1933 году он
эмигрировал в Нью-Йорк и стал первым деканом факультета Политических и
социальных наук в Новой школе социальных исследований. -- амер. изд.]
Разочарованный Шумпетер уехал в Соединенные Штаты, а Ледерер, который также
участвовал в семинаре Б°м-Баверка, но был слабейшим из участников -- был
назначен руководителем кафедры в Берлине. [Это случилось в 1931 году. Шумпетер
ответил согласием на приглашение в Гарвардский университет в следующем году.
-- амер. изд.]
Помимо этой группы, которые все были не только социалистами, но и евреями и,
конечно же, были принуждены оставить Германию в 1933 году -- существовали
всего лишь две группы теоретиков, одна из которых была активна в академической
среде, а другая -- в неакадемической.
Последняя состояла из группы джентльменов, которые -- что довольно странно --
собрались под крышей Ассоциации германских машиностроителей (VDMA), и назвали
себя "рикардианцами", чтобы отделить себя от основной школы экономической
теории. Среди них были Александр Рюстов [Alexander Rustow (1885--1963),
профессор экономической географии и экономической истории в университете
Стамбула, автор Ortsbestimmung der Gegenwart, 3 vols (Erlenbach-Zurich and
Stuttgart: Eugen Rentsch, 1950--1957), сокращенный перевод на английский
Freedom and Domination (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1980). --
амер. изд.], Ганс Гестрих [Hans Gestrich (1893--1945), преподавал в Берлинском
университете -- амер. изд.] и Отто Вейт [Otto Veit (1898--?), банкир и
профессор Франкфурского университета -- амер. изд.]. Членом этого кружка был и
Лаутенбах [Wilhelm Lautenbach (1891--1948) -- амер. изд.], очень одаренный
теоретик, умерший совсем молодым, который состоял на государственной службе, а
не в VDMA. Другими членами кружка были д-р Илау [Hans Ilau (1901--?) был
позднее экономистом в Дрезденском банке, а также в Дармштадтском и
Национальном банке, издатель Frankfurter Zeitung -- амер. изд.], Фридрих Лутц
[Friedrich August Lutz (1901--1975) преподавал в университетах Фрайбурга,
Принстона и Цюриха, специализировался на теории капитала и процента. Его жена
Вера Смит Лютц работала помощницей Хайека во время учебы в Лондонской школе
экономической теории. -- амер. изд.] и Теодор Эшенбург [Theodor Eshenburg
(1904--?) позднее был профессором политических наук в Тюбингенском
университете -- амер. изд.], с которым я познакомился позднее.
Группа мужчин в VDMA была фактически единственным влиятельным и деятельным
кружком теоретиков в Германии, которые честно, но безуспешно стремились к
установлению свободной экономики. Этот кружок продолжал существовать даже в
нацистский период, но большая часть его членов умерли молодыми.
Я живо помню один свой приезд в Берлин в этот период. Обычно я избегал
Германии, и во время частых поездок из Лондона в Вену пересекал только
юго-западный угол ее, где регулярно навещал Вальтера Эйкена [Walter Eucken
(1891--1950), профессор теоретической экономики во Фрайбургском университете
-- амер. изд.], о чем расскажу позже. Однажды мне случилось читать лекцию в
Варшаве, и по дороге в Лондон я попал в Берлин, где сделал остановку. Здесь я
столкнулся с кружком "рикардианцев", и мы проговорили в доме одного из них
целый вечер. Кажется, это был дом Гестриха. Хорошо помню, что когда мы перешли
от чисто теоретических вопросов к более рискованным предметам, кто-то -- может
быть один из гостей -- вскочил и накрыл телефон чайной подушкой, чтобы, избави
бог, никто из посторонних не смог услышать наш разговор. Эта группа, тесно
связанная с VDMA, одна из немногих пережила нацистский период не отказываясь
от либеральной традиции.
Вернемся-ка ближе к моей главной теме. Очень давно, я не помню точно даты,
может быть в 1926 году в Вене на собрании Ассоциации социальной политики
(Ferein fur Sozialpolitik [об Ассоциации см. главу 4 -- амер. изд.]), я
познакомился с Вильгельмом Р°пке [о Р°пке см. два первые Приложения к этой
главе -- амер. изд.]. В течение нескольких лет я был очень близок с ним, и
через него же я познакомился с группой "рикардианцев". В дальнейшем на
собраниях Verein fur Sozialpolitik (в Цюрихе в 1928 году и в К°нигсберге в
1930 году) он единственный скрашивал для меня атмосферу этих встреч, на
которых доминировали такие государственные служащие, как Зомбарт и его
ученики. Все они были очень почтенными господами, но при этом настолько же
чуждыми экономической теории, насколько они были враждебны свободе.
Благодаря Р°пке я познакомился во Фрайбурге с Вальтером Эйкеном. В то время он
был совсем не известен, но уже был очень влиятелен в кругу коллег. Он, похоже,
был самым серьезным мыслителем в области социальной философии, из рожденных в
Германии за последнюю сотню лет. К тому времени Эйкен опубликовал только ряд
небольших работ. Как ни странно, его главная работа [Walter Eucken, Die
Grundlagen der Nationalokonomie (Jena: Gustav Fusher, 1940), перевод на
английский T.W. Hutchinson The Foundations of Economics: History and Theory in
the Analysis of Economic Reality (London: W. Hodge, 1950) -- амер. изд.] нашла
меня в Лондоне во время войны. Я никогда не мог понять, почему эта книга,
которую мне прислал Р°пке из Цюриха, дошла до меня -- то ли в силу небрежности
британских чиновников, то ли потому, что они за мной следили, и давали мне
возможность основательно скомпрометировать себя. Как бы то ни было, эта книга,
опубликованная в 1940 году, попала ко мне во время войны. Именно она помогла
мне понять, насколько крупной фигурой является Эйкен, и в какой степени он и
его коллеги воплотили великую либеральную традицию Германии.
Когда я заметил выше, что в последние полстолетия смерть собрала
преждевременную жатву в среде немецких последователей идеала свободы, я думал
прежде всего о кружке Эйкена, второй из двух групп теоретиков, о которых
говорилось выше. Я не могу перечислить их всех, но чтобы вы могли представить
тяжесть понесенных Германией потерь отмечу, по крайней мере, Микша [Leonard
Miksch (1901--1950) -- амер. изд.] и Лампе [Adolf Lampe (1897--1948) -- амер.
изд.], двух наиболее перспективных сотрудников Эйкена, а также его ближайшего
друга и сотрудника в области философии права Франца Б°ма [Franz Bohm
(1895--1977) -- амер. изд.].
Собственная либеральная традиция вполне могла возникнуть в Германии. Эти
возможности проявились в издании ежегодника Ordo [Ordo: Jahrbuch fur die
Ordnung von Wirtschaft und Gesselschaft, ежегодник, выпускаемый с 1948 года;
издателями были Эйкен и Б°м. -- амер. изд.] и в деятельности кружка Ordo,
хотя, конечно же, это был узкий либерализм. Но кружок Ordo так и не
развернулся в широкое движение. Ему недоставало вдохновенного лидера, которым
мог бы стать Эйкен.
Дружба с Вальтером Эйкеном была дорога мне. В конце 1930-х годов, перед
началом войны, когда я впервые приобрел автомобиль и ездил на нем из Лондона в
Австрию, я регулярно останавливался во Фрайбурге, чтобы навестить Эйкена. Хотя
у него не было времени для участия в наших попытках защитить либерализм, наши
встречи возымели важные последствия. Моя книга Путь к рабству вскоре после
выхода была переведена на немецкий г-жой Р°пке [F.A. Hayek, Der Weg zur
Knechtschaft, trans. Eva Ropke (Erlenbach-Zurich: Eugen Rentscsh, 1945 --
амер. изд.]. Немецкое издание было опубликовано в Германии, но -- что я понял
не сразу -- ввоз ее в Германию в течении трех лет был запрещен, так что она
была доступна только в виде машинописных копий. Между оккупационными властями
действовало соглашение не допускать распространения книг, враждебных к любой
из них. Хотя эта книга была написана в период, когда русские были нашими
союзниками и направлена не столько против коммунизма, сколько против фашизма,
русские инстинктивно почувствовали, что книга направлена против них. Поэтому
они настояли, чтобы оккупационные власти запретили ввоз книги в Германию.
Поскольку уж мы заговорили об этом, позвольте мне рассказать историю до конца.
Когда я в 1946 году попал наконец в Германию, а ввоз книги в страну был еще
запрещен, случилась следующая трогательная история. Хотя запрет на ввоз
действовал, и только несколько экземпляров были подпольно доставлены из
Швейцарии, книга приобрела широкую известность и не только в виде краткого
изложения в Reader's Digest [F.A. Hayek, "The Road to Serfdom", in The
