перемещения в Лондон самого Хайека и до начала 1940-х годов австрийские
экономисты один за другим покинули Вену, сначала по личным, а затем по
политическим причинам, так что школа как таковая прекратила существование. В
1934 году Мизес уехал из Вены сначала в Женеву, а затем в Нью Йорк, где он
продолжил работать в изоляции; Хайек оставался в Лондоской школе экономической
теории до 1950 года, а затем перебрался в Комитет по социальной мысли в
Чикагском университете. Другие австрийские экономисты поколения Хайека
достигли признания в Соединенных Штатах -- Готтфрид Хаберлер в Гарварде, Фриц
Махлуп и Оскар Моргенштерн в Принстоне, Пауль Розенштей-Родан в Массачусетском
институте технологии -- но в их работах, казалось, не осталось и следов
Менгеровской традиции.
В Чикаго Хайек опять попал в ослепительную группу: экономическое отделение,
где тон задавали Найт, Якоб Винер, Милтон Фридман, а позднее и Джордж Стиглер
было бы лучшим где угодно; Аарон Директор в школе права вскоре основал первую
программу по экономической теории и праву; деятельное участие в преподавании
принимали такие международно известные ученые, как Ханна Арендт и Бруно
Беттельхейм. Но экономическая теория, в особенности стиль рассуждений, быстро
изменялись: в 1949 году появились Основы Поля Самуэльсона, и утвердили физику
как методологический образец для экономической теории; в 1953 году эссе
Фридмана о "позитивной экономической теории" установило новый стандарт для
экономических методов. К тому же Хайек перестал работать над экономической
теорией, сконцентрировавшись на психологии, философии и политической теории, и
австрийская экономическая теория вошла в период продолжительного упадка. В
этот период два молодых человека, работавших вместе с Мизесом в Нью-йоркском
университете, опубликовали важные работы в австрийской традиции: Мюррей
Ротбард опубликовал в 1962 году Man, Economy and State, а Израиль Кирцнер в
1973 году -- Competition and Enterpreneurship. Но большей частью австрийская
традиция пребывала в забвении.
В 1974 году случилось нечто поразительное: Хайек получил Нобелевскую премию
по экономике. Благодаря престижу этой премии интерес к австрийской школе
возродился; в силу совпадения, в том же году ряд изолированных ученых,
продолжавших работать в традициях австрийской школы, собрались на
достопамятную конференцию в Южном Роялтоне, Вермонт.[Материалы конференции
были опубликованы: The Foundations of Modern Austrian Economics, ed. Edwin
Dolan (Kansas City: Sheed & Ward,1976). Двумя годами позже появился следующий
том: New Directions in Austrian Economics, ed. Louis M. Spadaro (Kansas City:
Sheed Andrews & Mcmeel, 1978).] Отсюда началось "австрийское возрождение" с
всевозрастающим потоком книг, журналов и даже университетских программ,
специализирующихся на традиции Менгера. Остальные экономисты также начали
постепенно обращать внимание на австрийскую экономическую школу. Современная
австрийская школа начинает оказывать влияние в таких областях, как теория
банковского дела, реклама и ее взаимосвязь со структурой рынка, новое
истолкование дебатов об экономических вычислениях при социализме [например:
Lawrence H. White, Free Banking in Britain: Theory, Experience, and Debate,
1800--1845 (Cambridge: Cambridge University Press, 1984); George A. Selgin,
The Theory of Free Banking: Money Supply Under Competitive Note Issue (Totowa,
N. J.: Rowman & Littlefield, 1988); Robert B. Ekelund, Jr., and David S.
Saurman, Advertising and the Market Process (San Francisco: Pacific Institute
for Public Policy Research, 1988); Don Lavoie, Rivalry and Central Planning:
The Socialist Calculation Debate Reconsidered (Cambridge: Cambridge University
Press, 1985)]; более того, появившаяся примерно в последние 15 лет об
экономической теории систем, работающих в условиях неполноты информации, и о
теории стимулов может рассматриваться как результат работ Хайека о распыленном
знании и ценах как информационных сигналах -- хотя об этом долге
признательности часто забывают. [См., например, отрывки из словаря New
Palgrave, опубликованные под названием Allocation, Information and Markets
(London: Macmillan, 1989). Примечательно, что в расширяющихся
макроэкономических публикациях о "срывах координации", начало которым положили
теоретики Питер Дайамонд и Мартин Вейтцман нет ссылок на Хайека, хотя он в
своих работах явно обсуждает проблему координации (см. Gerald O'Driscoll,
Economics as a coordination problem: The Contributions of Friedrich A. Hayek
(Kansas City: Sheed Andrews & Mcmeel, 1977). Обзор этой литературы см. у
Russell Cooper and Andrew John, "Coordinating Coordination Failures in
Keynesian Models", Quarterly Journal of Economics, vol. 103, August 1989, pp.
441--463.]
Для интереса современных экономистов к Хайеку есть и другая причина. Сегодня
анализ рынка как механизма, порождающего благосостояние, идет в форме
дискуссии между двумя сторонами: защитниками свободных рынков являются
экономисты "новой классической школы", исходящие из предположений о
сверхрациональном поведении участников рынка, вооруженных "рациональными
ожиданиями" и о мгновенном клиринге рынков; и скептиками, которых относят к
той или иной разновидности "кейнсианства", которые рассматривают ожидания как
более проблематичные и считают, что ценовое приспособление происходит
медленно. В полную противоположность этому Хайек основывает защиту рынков не
на рациональности людей, но на их неосведомленности! "Все аргументы пользу
свободы, или большая часть таких аргументов, покоится на факте нашей
неосведомленности, а не на факте нашего знания" [из замечаний Хайека на
конференции, организованной Конгрессом за свободы культуры, опубликованных как
Science and Freedom (London: Martin Secker & Warburg, 1955), p. 53]. В
понимании Хайека рыночные агенты следуют установленным правилам, отвечают на
ценовые сигналы в рамках системы, возникшей в результате эволюции -- в рамках
спонтанно возникшего, а не сознательно выбранного порядка; при этом их
действия приносят системе в целом непредусмотренные выгоды, которые невозможно
было разумно предвидеть. Для современного экономиста, для которого эволюция и
спонтанность почти совсем не важны, это звучит странно. [Истолкование
экономического поведения как "рутинного" или механического, развитое Ричардом
Нельсоном и Сиднеем Винтером в их Evolutionary Theory of Economic Change
(Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1982) имеет некоторое отношение к
идее Хайека о следовании правилам. Так же верно и то, что развиваемая
современной теорией игр концепция равновесия частично отражает вышеупомянутую
идею "координации планов", в смысле подискания наборов взаимно согласующихся
"стратегий", а также в том отношении, что теория повторяющихся игр позволяет
многое понять в эволюции поведения, ориентированного на сотрудничество. Теория
игр, однако, не объясняет, как осуществляется отбор правил сотрудничества; она
показывает только, что стратегии, в основе которых устойчивое сотрудничество,
могут быть наилучшими для всех способами поведения. Смотри об этом Robert
Axelrod, The Evolution of Cooperation (New York: Basic Books, 1984). На ту же
тему публикация с элементами австрийской традиции: Bruce L. Benson, The
Enterprise od Law: Justice Without the State (San Francisco: Pacific Institute
for Public Policy Research, 1990).]
Подход Хайека отличается от принятого у новых классических экономистов и в
другом отношении: он шире, он интегрирует экономическую теорию в широкую
социальную философию, в нем намечены политические, правовые и моральные
аспекты социального порядка. Новые классики, напротив, чистые теоретики и не
приобрели широкой поддержки. Леонард Реппинг, один из первых экономистов
"рациональных ожиданий", отмечает, что "многих молодых и идеалистов привлекают
концепции свободы и справедливости, а не эффективности и изобилия. Помимо
своего вклада в экономическую теорию, Фридман и Хайек создали мощную систему
защиты капитализма как системы, способствующей либеральной демократии и личной
свободе. Это привлекло к их идеям многих людей, далеких от экономической
теории. У новых классиков нет такой повестки дня". [Цитирую по рецензии Kevin
D. Hoover, The New Classical Macroeconomics: A Sceptical Inquiry (New York and
Oxford: Basil Blackwell, 1988) in the Journal of Economic Literature, vol. 28,
March 1990, pp. 71--73, esp. p. 73.] И в самом деле, последователи австрийской
традиции нередко обладают широкими интересами, и междисциплинарный характер
этой традиции делает ее привлекательной.
Ясно, что возрождение австрийской традиции обязано Хайеку не меньше, чем кому
бы то ни было другому. Но являются ли его работы действительно "австрийской
экономической теорией" -- частью отдельной, узнаваемой традиции -- или их
следует рассматривать как оригинальный, глубоко личный вклад? [Хайек и другие
рассматривали работы Визера как его личный вклад. Противоположную точку зрения
смотри у Robert B. Ekelund, Jr., "Wieser's Social Economics: A Link to Modern
Austrian Theory?", Austrian Economics Newsletter, vol. 6, Fall 1986, pp. 1--2,
4, 9--11.] Некоторые наблюдатели обвиняют, что поздние работы Хайека, особенно
когда он начал отходить от чисто технических аспектов экономической теории,
показывают большее влияние его друга сэра Карла Поппера, чем Менгера или
Мизеса; один критик даже говорит о "Хайеке 1" и "Хайеке 11", а другой пишет о
"преображении Хайека". [О Хайеке 1 и Хайеке 11 см. T.W. Hutchinson, "Austrians
on Philosophy and Method (since Menger)", in his The Politics and Philosophy
of Economics: Marxians, Keynesians, and Austrians (New York and London: New
York University Press, 1984), pp. 203--232, esp. pp. 210--219; о
"преображении" см. Bruce J. Caldwell, "Hayek's Transformation", History of
Political Economy, vol. 20, no. 4, 1988, pp. 513--541.]
Хотя до известной степени это вопрос о ярлыках, здесь есть и некоторые
существенные моменты. Один таков: полезно ли вообще различать школы. Сам Хайек
двойственен по этом вопросу. В первой главе этого тома, написанной в 1968 году
для Международной энциклопедии социальных наук, он следующим образом
характеризует собственной поколение австрийской школы:
Но если по стилю своего мышления и по направленности интересов это четвертое
поколение все еще отчетливо проявляет свою принадлежность к Венской традиции,
этих людей уже нельзя рассматривать как отдельную школу, в смысле
принадлежности к определенной доктрине. Величайшим успехом школы является
ситуация, когда она перестает существовать, потому что основные ее идеалы
становятся частью общего господствующего учения. На долю Венской школы выпал
как раз такой успех. [Существенно, что те неоклассические теоретики, которые
видят смысл австрийских работах, также склонны утверждать, что они говорят то
же, что и все остальные, но другим языком (имея в виду, что австрийцы обычно
избегают использовать математизированный язык). Сам Мизес в следующем
примечательном высказывании однажды заявил почти то же самое: "Обычно мы
говорим об австрийской и англо-американских школах (следующих Вильяму Стенли
Джевонсу) и Лозанской школе (следующей Леону Вальрасу) ... <но фактически> эти
три школы различаются только способом выражения одних и тех же фундаментальных
идей и их разделяют в большей степени терминология и способ изложения, чем
существо доктрин". Mises, Epistemological Problems of Economics (New York and
London: New York University Press, 1981), p. 214. (Впервые опубликовано в 1933
году.) Позднее Мизес отказался от такого понимания, так же как недавние
исследователи У"маржиналистской революции "Менгера--Джевонса--Вальраса"ы. См.
в этом томе главы 1 и 2.]
Но похоже, что к середине 80-х годов он изменил мнение, и в своих текстах
вполне определенно утверждал существование австрийской школы, работал, главным
образом, в оппозиции к кейнсианской макроэкономике, которая сохраняется поныне
