отвыкнешь. Проснутся в ином мире и что увидят? Что закопали их,
точно псов безродных, без тризны, без посмертных даров. Что
подумают? Что мы почтить их не захотели? - Головой покачал. -
Плохо, епископ, когда у мертвых горечь на душе.
Сказал и отвернулся.
Сидели вдвоем на могиле и молчали.
Ульфила о Моисее неотступно думал. Не расступится Дунай,
чтобы пропустить этих несчастных людей в империю, не сомкнется
над головами гуннов. И недостаточно дерзок Ульфила, чтобы
молиться о подобном.
Фритигерн вдруг голову поднял, шевельнулся. Солнце вставало
и било в глаза, мешало смотреть, но князь увидел.
- Ульфила, - тихо позвал Фритигерн. И когда епископ к нему
повернулся, рукой махнул: - Смотри.
По Дунаю шли долгожданные ромейские корабли.
* * *
И началась та самая переправа, которая потом вспоминалась
настоящим безумием. К кораблям бросились все разом, оттесняя
друг друга. Можно подумать, на том берегу действительно лежала
земля обетованная. А голодным, уставшим, испуганным людям так и
казалось. На самом же деле правый берег Дуная, хорошо видный от
места переправы, ничем таким особенным не отличался.
Фритигерн с Алавивом охрипли, разводя людей по кораблям и
лодкам. Женщины крепко цеплялись за детей, чтобы не потерять их
в суматохе. Мужчины, расчищая место для своих семей, вступали в
потасовки. Напрасно ромейские чиновники надрывались, что
император никого на растерзание гуннам не оставит, что велено
было переправить даже смертельно больных, буде таковые
найдутся.
Переполненные лодки переворачивались на стремнине; те, кто
плохо плавал, тонули. Дьявол, что ли, гнался за ними по пятам, что
так спешили?
Ступившие на ромейскую землю смеялись и поздравляли друг
друга. На краткий этот миг им казалось, что все беды позади и вот
теперь-то и начнется прекрасная жизнь.
Фритигерн протолкался к римскому интенданту, который с
трудом отбивался от осаждавших его переселенцев и безнадежно
шарил глазами по возбужденным лицам в поисках "главного".
Дружинники оттеснили от ромея своих соотечественников. Тот,
утирая пот со лба, поглядел на князя с благодарностью, и
Фритигерн, если бы дал себе труд приглядеться к интенданту
внимательнее, понял бы, что тот испуган.
Легионеры, приданные гражданским властям для лучшей
организации переправы, безнадежно завязли на левом берегу,
руководя погрузкой на корабли. Во-первых, легат Эквиций прислал
их в недостаточном количестве, а во-вторых, те и сами не
проявляли излишнего рвения.
Фритигерн навис над интендантом, как башня. Тот нервно
сунул ему императорское предписание - разрешение занять в
течение ближайших трех месяцев такие-то и такие-то земли в
провинции Фракия. Разрешение заверено во всех инстанциях.
Присовокупил еще один документ, в котором говорилось, что общее
руководство обеспечением пропитания переселенцев и снабжением
их всем необходимым на эти три месяца поручается
военачальникам римской армии такому-то и такому-то, имеющим
богатый опыт общения с варварами.
Фритигерн предписания взял, в руках повертел. Интендант,
перекрикивая шум, начал было объяснять ему, что вон тот, в
блестящих доспехах, толстый, - это комит Лупицин, превосходный
знаток вверенных его заботам фракийских территорий. В
ближайшее время Фритигерну предстоит тесно сотрудничать с ним.
Фритигерн на комита поглядел, но даже и скрывать не стал, что
почти ничего не понял. Повертелся по сторонам и гаркнул так
зычно, что у интенданта в ушах заложило:
- Ульфилу сюда!
Пришлось ждать, пока епископа доставят. Один из
дружинников (это как раз Арнульф был) вернулся на левый берег и
отыскал в толпе Ульфилу - одним только звериным нюхом и нашел,
ибо углядеть кого-то человеческим зрением в это толпе было
невозможно. Рядом со стариком Меркурин огрызался по сторонам,
точно рассерженный щенок, - пытался оберегать своего епископа
от толкавшихся вокруг людей.
Арнульф Меркурина от Ульфилы оторвал, схватил старика
медвежьей хваткой, к лодкам потащил. В лодке места не было и
вообще она уже отчаливала.
По колено в воде Арнульф из лодки троих выбросил и в воду
кинул (те даже ахнуть не успели). Ульфилу на их место посадил,
сам забрался и рукой махнул - давай, греби на ромейскую
сторону.
Ульфила молча смотрел, как отдаляется левый берег.
Арнульф наклонился к нему, всего глазами ощупал и спросил на
всякий случай: не повредил ли чего.
Ульфила головой покачал. Извиняясь, сказал дружинник:
- Князь тебя зовет.
Фритигерн, осаждаемый со всех сторон, даже и извиняться не
стал.
- Мне толмач нужен хороший, - сказал он епископу. - Без тебя
не справиться.
Ульфила предписания у князя взял, прочитал их. От
интенданта досадливо отмахнулся - тот при виде толмача
обрадовался несказанно, на локте было повис и затараторил
возбужденно.
Дочитал, поднял глаза Ульфила. Спросил:
- Где этот комит Лупицин?
Тут и комит подошел - а до того в стороне стоял и взирал на
происходящее отрешенно. Был он высоким человеком плотного
сложения, с большой круглой головой. Природа лепила его из
крупных кусков глины, не слишком заботясь об отделке.
Посмотрел на него Фритигерн своими светлыми глазами, точно
взвесить хотел.
Лупицин и ему улыбнулся и выразил надежду на плодотворное
сотрудничество. Фритигерн не ответил, времени пожалел. Вместо
того к Ульфиле обратился:
- Спроси, где он устроил временный лагерь.
Лупицин пустился в объяснения. Нужно переправить все эти
полчища к Маркианополю на побережье. Удобнее всего будет для
такой цели воспользоваться старой военной дорогой. Собственно,
наличие хорошей дороги и послужило причиной выбора места.
Кстати, она неплохо охраняется.
- Спроси, сколько переходов до города, - потребовал
Фритигерн.
Все так же улыбаясь, Лупицин объяснил, что лагерь
предполагается устроить не в самом городе, а в некотором
отдалении от него. Ну... три перехода, если переселенцы не будут
лениться. Легион одолел бы это расстояние за два дня.
Это Фритигерн без толмача понял.
- Спроси, как он предполагает выдавать продовольствие, пока
мы не получили первый урожай.
Лупицин поднял брови.
- То есть?
- Если до лагеря три перехода, значит, будут две стоянки.
Спроси, там, на этих стоянках, подготовлено уже продовольствие?
- И в крик (Ульфила еще не видел Фритигерна в такой ярости): -
Чем я их кормить буду, пока на землю не сядем?
Лупицин ответил положительно. То есть, он ответил уклончиво.
О питании переселенцев, конечно, римское государство всемерно
позаботилось. Собственно, это работа комита Максима, который
ждет в одном переходе отсюда. Видите ли, он, Лупицин, не
обладает в провинции Мезия достаточными полномочиями. Он
обладает ими в провинции Фракия. А здесь, в Нижней Мезии, комит
Максим и его бесценный опыт... Добавил снисходительно: если
Фритигерн желает адаптироваться в империи, ему придется усвоить
существующую здесь сложную структуру взаимоотношений
административных учреждений, как вертикальную, как и
горизонтальную. И чем скорее, тем лучше.
Ульфила перевел слово в слово. Был слишком утомлен всей
этой суматохой, чтобы смягчать выражения. У Фритигерна лицо
стало каменное. Молча кивнул и отошел к своим. Комит Лупицин с
безмятежной улыбкой проводил его взглядом.
* * *
У первой стоянки не обнаружилось ни комита Максима, ни
каких-либо признаков того, что Фритигерна с Алавивом здесь
вообще ждали. Лупицин невозмутимо предположил, что переход
занял меньше времени, чем было предусмотрено планом, и поэтому
прибытия помощи следует ожидать со дня на день.
Действительно, к полудню следующего дня явился Максим. С
ним был отряд в двадцать пять всадников для охраны. Но никакого
продовольствия не прибыло.
Разговаривать с Максимом отправился Алавив. Фритигерн спал
мертвым сном, и разбудить его не удалось.
Алавив безжалостно потащил с собой Ульфилу.
Ромеи, к слову сказать, понимали, конечно, что толмач -
клирик, но что в сане епископа - то им даже в голову не
приходило. Долговязый Алавив обходился с тем клириком, как
обычно обращаются сыновья варварской знати с воспитавшими их
дядьками, то помыкал ими, как барчук, то вдруг делался
почтительным, точно сын.
Комит Максим был тех же лет, что и комит Лупицин, то есть
немногим за тридцать, но, в отличие от фракийского коллеги, был
строен и поджар, с невыразительным, будто бы стертым лицом.
Максим приветствовал готского вождя и тут же привел тысячу
причин, по которым, во-первых, произошла досадная задержка
провианта, а во-вторых, будет затруднено дальнейшее продвижение
варваров на юг.
Почему же затруднено?
Ну, некоторые обстоятельства заставляют думать именно так.
Алавив смотрел на римлянина настороженно - ни дать ни взять
дикое животное созерцает незнакомый предмет, готовое и напасть,
и отскочить.
Видите ли, продолжал Максим (Лупицин рядом с ним тяжелыми
плечами пожимал), две тысячи пятьсот человек вспомогательной
когорты стоят между данным пунктом и городами Маркианополь и
Одессос, преграждая дорогу.
И увести их никак нельзя. Почему нельзя? Такова, понимаете
ли, дислокация. Изменить дислокацию? (Сожалеющий взгляд в
сторону Лупицина). Господа готы новички в империи и еще плохо
понимают, что такое римская военная дисциплина.
Нет, все это делается из соображений безопасности. Чьей?
Переселенцев, разумеется, какие могут быть сомнения. Поскольку
недавно произошло грабительское нападение на пригородное
имение адрианопольского магистрата, и все горожане очень
взволнованы известием о приближении большого племени
иноземцев. Могут возникнуть разного рода беспорядки,
порождаемые общим недовольством.
Ульфила переводил, Алавив слушал. Оба понимали одно: еще
неделя проволочек, и среди везеготов начнется голод.
* * *
На протяжении целого месяца ни комита Лупицина, ни комита
Максима никто из готов не видел. Зато вокруг лагеря во множестве
шныряли разные люди с честными лицами и медовыми речами.
Правда, они с трудом изъяснялись на языке варваров, но понять их
было несложно: эти сострадательные христиане и добродетельные
римские граждане от всей души сочувствовали тому бедственному
положению, в каком очутились их единоверцы. И предлагали
помощь.
Помощь состояла в том, что они начали торговать среди
везеготов хлебом и мясом.
Вези покупали. Отдавали золотые украшения за малую меру
муки или небольшой кусок мяса. И чем меньше оставалось у них
золота, тем более откровенную тухлятину сбывали торговцы.
Однажды Меркурин потащил Ульфилу "показать кое-что".
Пошли вдвоем от костров Алавива (тот стоял с меньшим числом
племени немного в стороне от Фритигерна) и через час с лишком
увидели находку Меркурина. Большая яма в лесу, разрытая
лисицами, - тех, видимо, привлек запах - была полна отрубленных
собачьих хвостов, лап и голов. Все это, наполовину сгнившее и
обглоданное хорями и лисами, в беспорядке валялось среди комьев
земли и дерна.
Ульфилу затошнило. А Меркурин глядел на своего епископа
горящими глазами, точно ждал от него чего-то.
Но Ульфила молчал. Меркурин взял его за руку, чтобы увести,
и они пошли прочь.
Наконец, сказал епископ:
- Постарайся, чтобы Фритигерн не узнал об этом.
* * *
Фритигерн, конечно, давно уже знал, что его вези начали
отдавать своих детей в рабство в обмен на собачье мясо, чтобы
только спасти от голодной смерти их и себя. Похоже, князь
оказался в ловушке собственной предусмотрительности. С севера
надвигались гунны; на север не пойдешь. Путь за Дунай отрезан.
На юге стоит максимова когорта. Бросать на римские копья своих
плохо кормленых и уставших вези князю ох как не хотелось. С
отчаяния много не навоюешь; для хорошей войны радость нужна,
чтобы всего тебя распирало. К тому же, с ними были женщины и
