повеселился бы от всего своего широкого варварского сердца. Ибо
война Прокопия с Валентом была войной двух откровенных трусов,
каждый из которых лишь об одном мечтал: в живых после этой
передряги остаться.
Как услышал Валент (он о ту пору в Сирии был), что Прокопий
два легиона на свою сторону сманил и на него, Валента, войной
идти хочет, так сразу за пурпурные сапоги императорские
схватился - скорее снять, снять, снять и в провинцию, к морю,
гусей разводить. Спасибо, приближенные не позволили, за руки
удержали.
Прокопий на самом деле тоже не рвался к престолу, но
выхода у него не было. Иовин Атанариху совершенно точно
обрисовал положение дел: раз родственник Юлиана, значит, либо
становись государем, либо помирай по подозрению, что хочешь
стать государем.
А тут как раз подвернулся случай. Валент сидел в Сирии.
Донесли до него, что готы собираются в очередной раз пройтись по
Фракии, не раз уже ими ощипанной. Со стороны соплеменников
Атанариха это было, конечно, гнусностью, но таковы уж они, готы:
скучно им за Дунай не ходить.
Валент легионы послал усмирять задорных соседей; сам же
занят был в Сирийских владениях своих. И вот по пути из Сирии во
Фракию остановились в Константинополе без императорского
пригляда два легиона.
Отчаянно труся, бледный, как выходец с того света, Прокопий
натягивает на себя одежки понаряднее (за неимением пурпура,
положенного порядочному владыке), вооружается палкой с красным
стягом и в таком бутафорском блеске, с подгибающимися от ужаса
коленями, предъявляет свои претензии на престол. Вокруг солдаты
стоят, бдительно охраняя сию персону поднятыми щитами, ибо
имелись серьезные опасения, что вздорный плебс
константинопольский начнет швыряться кусками штукатурки и
прочим дерьмом. Но все обошлось, и выступили в поход.
Однако ж для Атанариха дело обернулось куда как скверно.
Посылая с Прокопием готов, он рассчитывал пустить молодых
своих волчат порезвиться на ромейской земле, попробовать зубки,
поесть свежего мяса, с тем, чтобы потом назад их принять и
произвести в матерые волки. А вышло по-другому.
Прокопий, разумеется, войну бездарно проиграл. Никто и не
сомневался, что ничего путного из его авантюры не получится;
Прокопий первый был в этом уверен. В решающий момент, когда
чаши весов колебались, Прокопия предали. И хоть не ожидал он
иного от своей армии предателей и дезертиров, а все же упало
сердце, как увидел, что солдаты его оборачивают щиты внутренней
стороной наружу и дружно топают на сторону Валента.
Поглядел, сжал в комок упавшее сердце, плечами криво
передернул и как-то очень ловко скрылся с поля боя. За ним
только двое пошли - ближайшие соратники. Готы еще задержались,
бились с ромеями, но не потому, что Прокопия защищали, а просто
ромеев не любили. Но и эта война закончилась: небольшой отряд
готский окружили и полонили. Те не очень-то сопротивлялись.
Сложили оружие, как было велено, на землю сели. Атанарих, когда
отпускал их с Иовином, наказывал не жизнь свою за ромейского
самозванца сложить - жизнь их народу вези нужна - а опыта
набраться. Ну и набрались; будет.
Во Фракии это случилось, у города Наколеи. Там лесистые
горы кругом, есть, где спрятаться. Добрел до них Прокопий.
Ничего, кроме усталости, не чувствовал. Кто бы не сказал, глядя на
него сейчас: сильного судьба ведет, слабого тащит. И притащила, в
конце концов, в этот лес, на эти склоны, и бросила в одиночестве.
И еще небось пальцы брезгливо отерла полотенцем: ф-фу,
Прокопий...
Конечно, в те годы судьбе было, из кого выбирать. Мир
тогдашний полон был героев. Просто трещал и лопался по всем
швам от героев. И имена одно другого громче: Стилихон, Аларих,
Аэций, Аттила, Гинзерих, Теодорих... В глазах темно от блеска. А
тут какой-то Прокопий с его умеренностью и аккуратностью -
идеальный канцелярский работник; с его узкими плечами и сутулой
спиной. И что он все под ноги себе глядел, монету потерял, что ли?
Скрытный, скучный Прокопий.
Рухнул под деревом, на узловатые корни, лицо руками закрыл.
Вот наконец он и остался один, можно передохнуть. И тихо вокруг,
только полная луна ярко светит.
Один? Не тут-то было. Извольте-с, ваше падшее величество.
Справа и слева приблизились соратники верные, числом двое,
взяли его за руки и связали.
Да пес с вами, делайте, что хотите.
Наутро - какое торжество в лагере Валента! Валент уж
позабыл, как отрекаться хотел. Восседал на складном табурете
среди своих солдат. Центральная часть лагеря была занята
пленными. Длинноволосые, белесые, длинноносые, с наглыми
светлыми глазами - переговариваются между собой,
пересмеиваются. Не их это война, а Атанарих их скоро из плена
вызволит.
Мятежника ведут!.. Самого Прокопия ведут!.. Так-то, вместе с
сообщниками, что явились узурпатора незадачливого выдать,
представили римские солдаты императору Валенту мятежника
Прокопия.
Коренастый, угловатый, дочерна загорелый, глядел Валент
настоящим воином, плоть от плоти закаленных римских легионов. А
что трусоват бывал, то искусно прикрывал грубостью: мы
академиев не кончали.
И триумфы с прочими изысками ему, Валенту, ни к чему. Не
было у него вкуса к театральным действам, зато шкурой своей
весьма дорожил. И потому посмотрел Валент в унылое бледное
лицо Прокопия и велел отрубить ему голову, что было исполнено
тут же, на месте.
Прокопий ушел из жизни, казалось, со вздохом облегчения. За
все свои сорок лет он никого не убил, а это по тем временам была
большая редкость.
Что до сообщников его, которые так героически выдали своего
предводителя, то Валент, не обладавший чувством изящного, велел
казнить их тоже. Так втроем в одной яме и закопали.
И осознав свой долг перед отечеством исполненным до конца,
Валент занялся другими делами.
* * *
Узнав о том, что эта пивная бочка Валент распродал всех
готских пленников по градам и весям империи, точно коз
бессловесных, Атанарих...
Ох. Лучше было не попадаться ему на глаза в те дни.
Наконец, призвал к себе нотария (писца то есть). Добровольно
бы не пошел, но тут деваться было некуда. Звали нотария Агилмунд,
был обучен грамоте и при князе выступал искусным дипломатом.
Хромой от рождения, Агилмунд передвигался быстрым скоком и был
куда менее беззащитен, чем можно было бы подумать, видя его
угловатую хрупкую фигуру.
Своего дипломата Атанарих встретил потоком отборных
проклятий. Не спрося позволения - вообще не проронив ни слова -
Агилмунд уселся за стол против князя, локтем миски в сторону
сдвинул, со своим письменным прибором разложился и строчить
принялся.
Атанарих ругань прервал и поинтересовался: что это нотарий
пишет? Агилмунд досадливо на князя рукой махнул, чтобы не мешал
вопросами, с мысли не сбивал. Дописал. После голову поднял и,
склонив ее набок, посмотрел Атанариху прямо в лицо.
Страшен был Атанарих.
Нотарий как ни в чем не бывало попросил диктовать дальше.
Проклятия возобновились. Угрозы одна страшнее другой - и
все на голову этой продажной твари, этой шкуры - римского
императора. Уж и города ромейские пылали, и Флавиев флот, что
нес охранную службу на Дунае, шел ко дну вместе со всей
матросней, и Траянов вал с землей был сровнен и зубами дракона
то место засеяно, женщины все подвергнуты надругательствам, а
мужчины оскоплены все поголовно...
Нотарий усердно писал. Наконец, Атанарих выдохся и
попросил прочесть, что получилось.
Получилось в меру сухое и достаточно высокомерное
послание, составленное на сносной латыни (всего две ошибки, да
кто не запутается, когда семь падежей!) Атанарих-де требует
выдать ему всех готских пленников, захваченных Валентом под
Наколеей.
Поворчал еще немного Атанарих и, капнув воска, приложил
печать.
Ответ на сие послание привез государев человек, которого
готы, склонные к тяжеловесному юмору, приняли было за
заблудившегося кочевника. Ибо был он природным сарматом, хотя и
носил римское имя Виктор.
В пути этот Виктор изрядно пообтрепался, да еще заплутал в
горах, здесь довольно крутых и поросших густым лесом. Пытался
было найти себе толкового проводника, сунулся за этим в селение
карподаков, но карподаки - народишко дикий, носит войлочные
шапки, смотрит зверем и изъясняется на совершенно незнакомом
наречии. Так что проводника не добыл, а хлеба в селении том не
нашел. Оголодал, оборвался о сучья в трущобах, насилу этого
мерзавца князя готского нашел.
Атанарих поначалу к нему даже не вышел. Слуги и младшие
родичи вокруг Виктора вились, как мошки-кровопийцы, все
въедались да допытывались - что за сармат такой и почему в
ромейскую одежду вырядился, краденая, что ли? Так допекли
Виктора, что спесь с него потекла ядовитым потоком - не
удержался, на низших излил, а ведь берег для самого Атанариха.
Тут уж и "хам" в дело пошел, и "да как ты смеешь", и "убери руки,
холуй" - все, чем казна богата. Двое из слуг помоложе хохотали
над бессильной его яростью, а третий - это как раз нотарий был -
как обложит этого Виктора с головы до ног.
На шум лениво Атанарих вышел.
Усадьба просторная, дом богатый, деревянный. Стоит князь в
дверях, большой, грузный. Любопытно ему.
Виктор к Атанариху подошел, отточенным движением
императорское послание вручил. Атанарих взял, в руках повертел,
потом кивком нотария подозвал и ему сунул: прочти.
Агилмунд глазами пробежал.
- Интересоваться изволит, на каком основании народ,
дружественный римлянам и связанный с ними еще через
Константина Великого договором вечного мира, оказал поддержку
узурпатору, который, находясь во власти низменных страстей и
поддавшись гнусным побуждениям честолюбия, начал войну против
законного государя.
- Запутался я что-то, - сказал Атанарих. - Не сыпь словами, не
горох. Узурпатор - это у нас кто?
Нотарий и князь, как по команде, одновременно повернули к
Виктору вопрошающие лица. Искренне недоумевали. Атанарих
брови поднял, глаза выпучил, рот приоткрыл: в полной
растерянности бедный варвар.
Виктор зубами скрипнул, но ответил:
- Узурпатор - Прокопий, казненный за измену и междоусобную
войну.
- А, - протянул Атанарих с видимым облегчением. И нотарий
тоже сменил выражение лица: теперь он понимающе супился и
кивал.
Но вот Атанарих снова озаботился, и мгновенно его
беспокойство передалось и верному нотарию:
- А законный государь - это, стало быть...
- Август Валент, - отрезал Виктор. - Август Валент - законный
государь. Ты поддержал проходимца, князь, дал ему своих людей,
нарушил договор с империей. Так что когда твои люди попали в
плен, Валент обошелся с ними по справедливости. Не он - ты
должен отвечать за деяния свои.
Атанарих повернулся к нотарию.
- Принеси то письмо.
Тот кивнул и быстро похромал в дом. Долго возился там,
гремел засовами. Атанарих в это время зевал и чесал у себя под
мышками, задирая рубаху и выставляя напоказ изрядный живот.
Виктор с ненавистью глядел на этот живот.
Наконец, явился пройдоха нотарий, вынес письмо, о котором
шла речь, и с торжественным видом объявил:
- Вот подлинный документ, призванный полностью оправдать
образ действий нашего князя. Написан собственноручно Прокопием.
Здесь он провозглашает, что принял верховную власть, ибо она
принадлежит ему по праву как близкому кровному родичу
покойного императора. Следовательно, оказывая ему поддержку,
мы сохраняли верность давнему договору с Константином. Ибо как
еще выказать верность Константину Великому, если не поддержав
его родича? Я могу прочесть, - с невинным видом предложил
нотарий.
- Нет необходимости, - сказал Виктор. - Я передам Августу
Валенту ваши оправдания. Но боюсь, он сочтет их пустыми
отговорками.
Направился было к своей лошади, но Атанарих окликнул его.
- Да погоди, ты... Не такие уж мы тут звери. Как тебя зовут?
