Никакой информации о данной проблеме в компьютерной базе
данных не содержалось, информационная сеть также была
совершенно девственна по этой части, а пифия, когда ее
попытались запустить и накачали наркотическими веществами
свыше обычной дозы вдвое, сперва долго молчала, а после
выпучила глаза, закричала хрипло и нечленораздельно и тут же,
прямо на алтаре, испустила дух.
Савел же, хоть и истерзанный немало "умалением членов", на
своем стоял твердо: так и так велел провозглашать ему Бэл-
Мардук. И не пьян был, ваше превосходительство, вовсе не пьян,
вот ни чуточки, у нас ведь в общине не пьют. А что когда брали
пьян был, так - ну... из общины ушел. Ну, выпимши, так с кем не
бывает. Но тогда - ни-ни, в рот не брал.
Сказал ему Верховный Жрец с досады, что, видать, нечто иное
брал в рот этот Савел. Савел вникать не пожелал, только
отвернулся обиженно.
Детектор лжи показывал что-то совсем уж несуразное:
сплошную ровную линию. Точно покойника вопрошали. Столь
бесстрастен был Савел.
Может, и впрямь был он покойником, ибо побывал там, куда
смертных не допускают. Но тогда почему назад вернулся? Веру
провозглашать и пророчества сеять?
Оракул беспокоился, не будет ли конкуренции со стороны
этого Савела. Но Савел заверил их, что пророчествовать ему дано
только о грязнобородых эламитах, да и сам он не все в этом своем
пророчестве понимает.
И провозгласили Савела святым. Протезы ему сделали взамен
раздробленных конечностей, пересадили кожу там, где ожоги были
особенно безобразны, надавали таблеток от водянки. Что до дыбы,
то она только кстати была, ибо исцелила Савела от давнего
остеохондроза. И это сочли за новое доказательство святости его,
ибо даже пребывание в застенке обратил на пользу свою.
Впрочем, насчет пыток, примененных к Савелу, предпочитали
не распространяться. Вывели его за ворота здания Оракула, в
новеньких, совершенно не скрипящих протезах, с пересаженной
кожей, в белых, до земли, одеждах, благоухающего одеколоном и
коньяком, толпе представили: святой.
И закричала толпа:
- Воистину, свят Савел!
И тотчас подняли на руки и понесли - а куда несли, сами не
знали, просто от восторга.
И кричал Савел, на руках толпы восседая, будто древний царь
первой или второй династии:
- Позорны нищие! Бесстыдны голодающие! Греховны
нуждающиеся! Уйдите же от нас все, кто стоит ниже черты
бедности или близко к черте бедности или на самой этой черте,
ибо отрицаюсь вас во имя Мардука!
И ревела толпа, возглашая радость свою от этого
провозвестия. Ибо всем по душе пришлась сия проповедь богатства,
доселе в Вавилоне еще не слыханная.
И плыла незримо над распаленными головами огромная золотая
гора.
Между тем минула третья беременность луны и когда
разродилась она темнотой, из темноты этой вышла грозная весть. И
встрепенулся Вавилон, как коснулась она ушей его: вот оно,
обещанное! Вот оно, предреченное! Вот то, от чего содрогнулась
земля под ступнями вавилонскими!
Навострил уши Вавилон, будто пес, дичь почуявший.
Устремился всеми помышлениями своими в ту сторону, словно
девица при звуке шагов нареченного. Руки простер, как ростовщик,
увидевший пред собою серебряные сикли.
Объявился среди грязнобородых эламитов новый пророк. Имя
ему было Нура, рода древнего, некогда известного и в хрониках
неоднократно упоминаемого, но ныне совершенно захиревшего, о
былой славе и не помнящего, мирно репой на базаре торгующего.
Расправил он плечи, не желая больше терпеть иго ордынское,
поднял оружие и с несколькими юными соратниками своими
совершил дерзкое нападение на пятерых ордынцев, когда те по
базару ходили и на даровщинку лакомились то изюмом, то
творожком.
Зарубив их, срезал у всех головы и за волосы к поясу
повесил. И в таком виде на крышу храма забрался, откуда
призывать сограждан своих стал против ордынского ига
подниматься.
И на богов рукой указывал: по их повелению сие страшное
совершил.
Долго кричал Нура, и все больше народу стекалось к храму.
Кровь из отрубленных голов ползла по пыльным босым ногам Нуры.
Сказочно красив был Нура, длинные черные волосы заплетены в
семнадцать косиц, а борода у него еще не выросла и потому не
успела стать грязной.
Говорил Нура о том, что откровение ему было. Явился к нему
Нергал Эламский (не тот, какому в Вавилоне поклоняются, а
другой. В Хегаллу на родине Нуры, иному Нергалу поклоняются,
отчего некогда распря между жрецами Элама и Вавилона
воздвиглась великая, и взаимно объявили друг друга еретиками и
злокозненными псами, что мочатся на священное древо
богопочитания, не разбирая, на что поганую лапу задирают).
Будто бы взял его за руку Нергал Эламский, и нежной была та
рука, точно ладонь младшей жены или дочери. И показал на Элам,
под игом Орды изнемогающий. И велел поднять оружие и Орду
истребить. А за то обещал всяческую помощь и поддержку и одним
прикосновением наделил его, Нуру, решимостью
сверхчеловеческой, проницательностью древнего старца и силой
льва и быка вместе взятых, когда сплетаются те в единоборстве.
И сказал, что явился также ночью той еще четырем юношам,
дабы все вместе начали священное дело.
И закричал народ, задирая грязные свои бороды вверх, к
Нуре:
- Веди нас, Нура!
Такие вести отрывочно приходили в Вавилон. Великий Город
внимал им в тяжком раздумьи, но ничего не предпринимал.
Между тем в Эламе на удивление быстро истребили Орду.
Нура был одновременно везде. Говорили, что в одно и то же время
можно было видеть его в пяти местах сразу. Своими руками, кои
потом лишь немногие лобызать осмеливались, бомбы подкладывал,
запал поджигал, из автомата стрелял, пальцем своим светозарным
на курок нажимать изволял. И друзья его, верные соратники,
принявшие имя нуритов, так же поступали, вождю своему во всем
подражая.
Все больше и больше их становилось в Эламе. И неуютно уже
стало там Орде. Поначалу подавила несколько мятежей, а после
отступилась. Собственно, Орда не любила там сидеть, где вдруг
народ начинает за ножи хвататься, и уходила, благо много было на
земле народов ленивых, жирных, сытых, каким бы на перине
лежать и пузыри пускать и за счастье это готовы откупаться от
ордынцев чистым серебром.
И ушла Орда из Элама, оставив там несколько сотен своих
человек убитыми. Погибли и четверо соратников Нуры (они-то и
перебили эти несколько сотен). Один Нура жив пребывал и
невредим, ни один волос на голове его не обгорел. И стал Нура
пророком и царем этой страны, и все становились перед ним на
колени и склоняли головы. И когда обращал к кому-либо из них
речь, почитали за великое благо выслушать ее. А следы от его
босых ног (ибо никогда не носил ни сандалий, ни сапог, как
заповедал ему Нергал Эламский) благоговейно собирали в мешочки
и хранили как великую драгоценность. Столь велико было в народе
эламском преклонение перед этим Нурой.
И вышли из безвестности и забвения друзья и родичи Нуры,
что прежде репой торговали на базаре, а о великом не
задумывались. Всех сделал султанами, вождями, полководцами,
министрами, а кто совсем уж ни на что не годился - тех определил
в сотники, дав, впрочем, каждому доброго советника из испытанных
воинов.
И воссел на древний трон Нура, а верные люди окружали его
повсюду. И обожал народ своего повелителя, ибо в одном лице
предивным образом сочетал он сразу три свойства, быв в одно и то
же время и владыкой, и полководцем, и пророком.
Слова, оброненные Нурой то здесь, то там, собирались столь
же бережно, что и следы его ног, и все заносилось на скрижали. И
вскоре сделали из тех скрижалей книгу и поднесли ее Нуре:
прочти, о великий, и скажи, что думаешь.
Седмицу читал Нура и еще полседмицы. Морщил лоб, силясь
вникнуть, какой смысл вложен был им в те или иные речения. Ибо
одни несли на себе печать божественного гения, например, такие:
"Дикую яблоню привей, чтобы после срывать с нее по осени
золотые плоды" или: "От кислых яблок бывает понос, дети мои". Но
отыскивались и вовсе несуразицы, например: "Достойно удивления,
сколь громко ты рыгаешь", а то и просто: "Передайте мне хлеб,
пожалуйста". Драгоценными, пожалуй, для юных могли оказаться
поучения, такие как "Пользование вычислительной техникой
греховно, хотя отказ от нее не ведет еще к праведности. Пример:
ордынцы не пользовались вычислительной техникой, однако ж были
изгнаны".
Долго думал Нура. После же велел оставить все написанное
как есть, в первозданном виде. Тем же, кто писал, распорядился
отрубить головы, чтобы после средоточия такой великой мудрости
не марали умы свои более мелкими мыслями. И навек сохранились
головы те в спирту, законсервированные искуснейшими лейб-
медиками, двумя древними скрюченными старцами, что помнили
еще прежнего, доордынского, царя.
Было же этих создателей Скрижалей Нуры семьдесят два.
Воистину священное число, ибо за такое количество лет ось
прецессии смещается на один градус и сменяются общественные
устройства царств и самый климат. И столько дней дует
иссушающий ветер из пустыни. Много можно найти вещей, какие
любят соединиться в число "72".
И велел Нура всегда выносить эти головы на каждое заседание
государственного совета. Так что все дела в Эламе вершились
отныне в присутствии законсервированных голов, что глядели
своими понимающими глазами сквозь стекло банок, и никто не мог
солгать под их проницательным взором.
Такова была мудрость Нуры.
Слушали про то в Вавилоне, но ничего не делали. Пальцем
шевельнуть не хотели. Только все более тяжким становилось
раздумье на обоих берегах Евфрата. Однако ж дань ордынцам
выплачивали аккуратно. Ордынцы же тоже насчет Нуры молчали.
Будто и нет никакого Нуры.
А Савел бродил в грязном, ветхом уже белом одеянии,
пропахший потом, пивом и одеколоном, и мрачно вещал о том, что
близятся сроки. И богатство проповедовал, Мардуком завещанное.
В Великом Городе разгромили несколько ночлежек и
торжественно повесили нищих. Только двоих пощадили, поскольку
те раскаялись и публично, в храме, перед статуей Бэла, дали
клятву войти в сонмище богатых. Тогда только их отпустили.
После одного видели в канаве, почти голого, и признав за
клятвопреступника, убили на месте.
Нура между тем становился все больше и больше, так что
умаляться уже стали перед ним соседние мелкие царства. И под
конец пошли все под руку Нуры.
В Оракуле вопрошали, но ничего не добились, только еще
одну жрицу загубили. После этого свободный профсоюз объявил
Оракулу протест, а четыре пифии подали заявление об уходе и
разорвали контракты с Оракулом, отказавшись от всех
компенсаций.
И тут грянул обещанный гром.
Весть пришла, как и ожидалось, из Элама. Нура хоть и
объявил греховным пользование любой вычислительной техникой,
однако ж телевидение очень уважал и каждый вечер появлялся на
телеэкране. В Вавилоне мудрили недолго, на то и Великий Город,
чтобы водились в нем мудрецы на любой выбор - и халдейские, и
вавилонские, и ашшурские, словом, какие хочешь. На этот раз
халдейские постарались, ибо великие мастера были на подобные
дела, - установили частоту, на какой Нура вещал, и стали ловить
передачи из Элама не хуже, чем из соседнего Ашшура. Фрагменты
из этих передач записывали и после транслировали на весь
Вавилон - глядите, сограждане, глядите, какому нечестию
предаются грязнобородые эламиты, мать их ети!
Глядели, языками цокали, хвалу Бэл-Мардуку возносили за то,
что в священном месте живут, а не на свалке этой - Эламе.
Даже община малая, что Савела из среды своей на беду свою
исторгла, - и та языком цокала. Не одобряла. Впрочем, этой-то
общине цокать недолго оставалось. Савел хоть и святым объявлен
