пострадал, Синяка объяснил надувшемуся от огорчения Пузану:
- Я нашел их!
- Да кого нашли - их-то?
Великан все еще дулся, но любопытства подавить не мог. Уж
очень господин Синяка... Как бы это сказать? Неожиданный, что
ли...
- Аэйта нашел и Мелу. Помнишь, мы с тобой еще думали
связаться с ними через кристалл?
Разомлев от этого дружеского "мы с тобой", Пузан мгновенно
простил Синяке все обиды, вольные и невольные, и придвинулся
ближе. По дороге он, к несчастью, не заметил брошенного на полу
топора, и, наступив на него босой ногой, сильно порезался.
Великан взревел, как боевой слон, и упал, высоко задирая раненую
ступню. Порез действительно оказался довольно глубоким.
Синяка расстроился. Он присел рядом на корточки, потрогал
великанью ступню, потом велел Пузану не двигаться, пока он
сходит за полотном и водой.
- А так залечить не можете? - плаксиво спросил великан,
кривясь от жалости к самому себе.
- Как это - "так"? - Синяка посмотрел на великана строго.
Под взглядом его потемневших глаз Пузан немного смешался,
но все же собрался с духом и ответил:
- Ну, магией...
- Зачем тебе магия, когда и так заживет?
Большой рот Пузана расплылся.
- Как болотную пакость всякую лечить, так за один вечер
чародейством... А как слугу своего верного, так сразу "и так
заживет"? По-вашему, выходит, если ты великан и из себя большой,
так все стерпишь, все снесешь?
- Замолчи, - тихо сказал Синяка, и великан замолчал. Он знал,
конечно, что без синякиной магии Мела бы умер и только это
заставило чародея обратиться к волшебству. И все же обида жгла
чудовище.
Не слушая возмущенного сопения, Синяка перевязал ему
ступню и помог сесть на лавку.
- Хватит ныть, - сказал он. - Погляди-ка, где наши друзья
оказались.
Пузан сунулся носом в смуглые синякины ладони, в которых
светился магический кристалл. Некоторое время созерцал, не
замечая, как хозяин с легкой усмешкой смотрит на его
всклокоченные серые волосы и на застрявшие в них щепки. Потом
удивленно произнес:
- Куда это их занесло? Река по обличью вроде бы наша
Элизабет, но какая-то она незнакомая...
- Река действительно Элизабет, - проговорил Синяка
задумчиво, - но только не наша. Это их Элизабет.
- Как это "их"? Кто это - "они"?
- Еще не знаю. - Синяка внимательно всмотрелся в кристалл.
- Да, это другой мир. И как это ребят угораздило?
- Видать, пока они шли, кто-то сдвинул пространство, -
высказался великан, за что был вознагражден одобрительным
взглядом синих глаз.
- Дело говоришь, Пузан. А я тебе даже больше скажу, друг
мой. В этих мирах смещать пространства могут только двое. Во-
первых, я могу, но я этого не делал, значит...
Внезапно Пузан посерел от страха.
- Значит, это сделал Торфинн! - шепнул он.
Черно-желтые флаги, щелкая на ветру, развевались на
высоких башнях. Неприступные стены, сложенные древним камнем
и кое-где покрытые мхом, уносились высоко в небо, впиваясь в него
своими зубцами, и казалось, что низкие облака проходили сквозь
них, как волосы сквозь частый гребень.
Человек тридцать стражников беспорядочно слонялись по
мощеному булыжником двору. На них были островерхие шлемы
поверх кольчужных капюшонов, металлические наколенники. Все
носили желтый и черный цвета. Одни имели арбалеты и ножи,
другие держали наплече алебарды и пики. Один, самый мощный из
всех, с густыми темно-рыжими волосами и заплетенной в
неопрятную косичку бородой, был вооружен моргенштерном.
Решетка в воротах донжона со скрежетом поднялась, и во
двор, грохоча подкованными сапогами по деревянному настилу,
вышли двое. Тот, что шел впереди, казался огромной черной тенью.
Широкий плащ взлетал над его плечами, открывая блестящую
черную кольчугу, на которой лежала массивная золотая цепь с
рубинами. Седые волосы, схваченные золотым обручем, спускались
на сильные плечи старика, а под взглядом его черных
пронизывающих глаз солдаты невольно ежились. Это был Торфинн.
Второй следовал за ним, отступив на полшага. Ростом он был
немного пониже чародея, но все же и он был выше остальных. Он
был одет в простую темную рубаху с длинными рукавами, сапоги
из хорошей кожи, темный плащ с капюшоном. Ни кольчуги, ни
шлема он не носил. Темно-русые волосы слуги Торфинна были
коротко подстрижены, серые глаза смотрели равнодушно, словно
ничего интересного этот человек уже не чаял увидеть. В правой
руке он держал кнут, левой придерживал эфес красивой сабли.
Его неподвижное лицо и властная осанка делали его странно
похожим на Торфинна, словно он был его сыном.
Чародей остановился, расставив ноги и упирая кулаки в бедра.
Солдаты вытаращились на него, постепенно сбиваясь в кучу.
- Стадо болванов! - рявкнул Торфинн. - И это - моя гвардия в
этом дурацком мире? - Он повернулся к стоящему за его спиной
человеку с кнутом. - Что скажешь, Вальхейм?
Вальхейм склонил перед чародеем голову и спокойно ответил:
- Скажу, что любой из них готов отдать за вас жизнь, ваша
милость.
Торфинн расхохотался и крепко хлопнул Вальхейма по плечу.
- Молодец! На такое и возразить-то нечего...
Ингольв промолчал.
Каждый раз, когда Кочующий Замок попадал в какой-нибудь
новый мир, стража Торфинна меняла свой облик. Иногда это были
невидимки, и капитан командовал ими, прибегая к помощи простых
заклинаний, которым в хорошую минуту обучил его Торфинн.
Порой солдаты чародея оказывались молчаливыми воинами в
диковинных доспехах, либо, что еще хуже, изъяснялись на
непонятном языке. Случалось ему управляться с ордой полуголых
дикарей, и тогда в ход шел кнут. Но на сей раз перед капитаном
стояли белобрысые, русые, рыжеволосые люди, тягостно
напоминающие ахенцев.
- Мне нужна свита, как подобает властелину, - сказал
Торфинн. - Свита, а не сборище животных, обученных только
тявкать и огрызаться.
Он еще раз оглядел свою гвардию, брезгливо покривился и
ушел в башню. Плащ взвился за его спиной.
Вальхейм остался стоять посреди двора, бесстрастно глядя в
испуганные лица своих солдат. Они постепенно замолкали. На
самом деле Вальхейм думал вовсе не о них. Он думал о том мире,
где очутился Кочующий Замок.
Судя по тому обличию, которое приняло здесь жилище
Торфинна, мир этот должен быть старинным, много старше Ахена.
Коллекция охотничьего стрелкового оружия, которую Торфинн
имел обыкновение размещать в караульном помещении, исчезла, -
значит, порох еще не изобрели. Дальше арбалетов фантазия
местных оружейников пока что не продвинулась.
Вальхейм знал - правда, не слишком хорошо - что Торфинн и
замок каким-то образом связаны между собой. Чародей был частью
волшебного замка и благодаря именно этому обстоятельству мог
перемещать его из одного мира реки Элизабет в другой, подобно
улитке, которая сама несет на себе свой дом.
Интересно, подумал вдруг Ингольв, как меняюсь я сам,
оказываясь всякий раз в ином пространстве? На этот вопрос ответа
у него не находилось. Зеркалам здесь доверять нельзя, а Торфинн
никогда не скажет ему правды.
С тех пор, как Анна-Стина Вальхейм отдала своего брата во
власть черного мага, прошло много лет. Анна-Стина, наверное, уже
умерла, а он, Ингольв, еще жив, и ему все еще нет тридцати.
Иногда он думал, что давно перестал быть человеком. В далеком
прошлом остался тот день, когда он поклялся в верности Торфинну
и взял из рук торжествующего чародея старинную тонкую саблю и
кнут. Торфинн был первым и единственным, кому удалось сломать
гордость Вальхейма, и забыть этого Ингольв так и не смог за все
сто с лишним лет.
Торфинн навсегда остался для капитана загадкой. Временами
Вальхейм ненавидел его, порой восхищался - его мудростью, его
умной жестокостью, которая никогда не бывала бесцельной, его
знаниями. Иногда старика особенно тяжко угнетало одиночество, и
ему требовался собеседник и, насколько это возможно, друг.
Торфинн не только был наделен блестящим даром рассказчика;
умел он и слушать, внимательно, сочувственно. Им доводилось
проводить за разговорами вместе целые вечера.
В такие дни Ингольв бывал почти счастлив.
Лодка остановилась у скалы Белые Пятна. Тихий свет заката
ложился на спокойные воды реки, и на веслах мерцали розоватые
капли. Как только они оказались на мелководье, Кари, помогая
Аэйту, принялся толкать лодку кормовым веслом, как шестом.
Вдвоем они быстро завели суденышко в небольшую пещерку. Мела
вышел из лодки и встал сапогами в воду, потом помог выбраться
вконец обессилевшему от беготни и переживаний Кабари. Что
касается Алвари, то он остался дома, заявив, что ему необходимы
уединение и медитация. Для такого дела, как единоборство со
страшным Торфинном, нужно заручиться поддержкой богов, иначе
все предприятие приобретет самоубийственный оттенок.
Кари привязал лодку и провел гостей в свою пещерку. Ее
красноватые стены были испещрены белыми пятнами гипса. Здесь
было сухо и довольно уютно. Лосиные шкуры, натянутые на
деревянную раму, служили хозяину пещерки постелью. У входа был
сложен очажок. Над входом имелась плотная занавеска из
выделанной шкуры. Кари наматывал ее на палку и подвязывал к
потолку.
Вчетвером они с трудом втиснулись в жилище скального хэна.
Аэйт одобрительно огляделся по сторонам.
- А вы молодцы, хэны, - заметил он. - Умеете устроиться.
Кари посмотрел на него сбоку, по-птичьи.
- Знаешь, как у нас говорят о тех, кто живет в пещерах? Три
вещи не грозят ему: холод - первая из них, ибо зимой он сумеет
защитить себя от ветра; вторая же - летняя жара, ибо каменные
стены хранят прохладу...
Он замолчал, растянув в улыбке большой рот.
- А третья? - спросил Аэйт, видя, что Кари ждет вопроса.
- Третья? - протянул Кари. - Трупа не найдут, если вся эта
штуковина в один прекрасный день рухнет мне на голову...
Аэйт поперхнулся и посмотрел на скального хэна с невольным
уважением.
Кари опустил занавеску, и в пещерке стало темно. Снизу
доносилось нежное позвякиванье воды о днище лодки.
- Ну так что, друзья мои, - заговорил Кари страшным шепотом,
как истый заговорщик, - что делать-то будем? Перед нами стоят
две задачи, взаимосвязанные и в равной степени невыполнимые. Во-
первых, нам необходимо изгнать из наших земель Торфинна и всю
его кочующую банду, пока он не наделал дел. И во-вторых, нужно
помочь нашим друзьям вернуться домой, в мир Ахена...
Был вечер. В караульном помещении сочно храпела солдатня.
На третьем этаже донжона горели свечи и было тихо. Нынче замок
очутился в очень древнем мире. Здесь были толстые каменные
стены, надежно отгораживающие от чужой ночи; здесь пылали
камины и подавалось темное вино, помогающее скоротать долгий
вечер; здесь Торфинн почувствовал себя старым, одиноким и
склонным к размышлению...
Ингольв Вальхейм налил себе стакан вина и откинулся в
кресле. Это было тяжелое кресло, обитое коричневой, немного
потертой кожей, с тусклой позолотой на подлокотниках. Над
жарким камином в полумраке вырисовывалась массивная кабанья
голова с оскаленными клыками.
В свете огня Ингольву хорошо был виден резкий профиль
старика с глубоко посаженными черными глазами. Сейчас эти
глаза, обычно холодные и насмешливые, казались грустными, почти
добрыми.
- Славно сегодня, - сказал Вальхейм, потягивая вино.
- Да, пожалуй, - согласился Торфинн, не отводя взгляда от
огня. - Славно.
Вальхейм налил вина во второй стакан и протянул ему. Искоса
поглядев на капитана, Торфинн улыбнулся.
- В такие вечера, мой друг, я начинаю думать, что правильно
поступил, забрав тебя в мой замок. С кем бы я проводил эти
печальные часы, не будь тебя рядом?
- Я всего лишь армейский капитан, ваша милость, - напомнил
Ингольв.
- Ты полагаешь? - Торфинн улыбнулся. - Это сто лет назад ты
