Из мебели, кроме комода, оставались еще стол, скамья и
большой сундук с медным окладом. Синяка уселся на этот сундук и
тяжко задумался.
Впереди у них с Пузаном было целое лето. За несколько
месяцев им предстоит заменить сваю, перебрать печь, настелить
новый пол на крыльце. Всемогущий чародей, свесив голову, покатал
ногой катушку. Пузан все еще с кряхтеньем и руганью выбирался
из коварной ловушки, подстроенной крыльцом.
Неожиданно послышались цокот копыт и лошадиное ржание.
Судя по звуку, всадники были совсем близко. Синяка привстал и
громко крикнул:
- Пузан!..
Великан оборвал бранную тираду и совершенно другим тоном
отозвался:
- Аюшки...
- Погляди, кто там едет?
Послышался треск - великан вырвался на волю. Потом
доложил:
- Так никого не видать, господин Синяка.
- Лошади ржут где-то близко.
- Да нет же, не видно. Сейчас за домом погляжу.
Он тяжело затопал, приминая лопухи и крапиву своими
ножищами. Из-за дома донеслось:
- Нету...
Снова заржала лошадь. Невидимки тут развелись, что ли?
- Пузан! - рявкнул Синяка, теряя терпение. - Где-то рядом
лошади, ты разве не слышишь?..
После непродолжительной возни в комнате появился великан.
От него остро пахло крапивой.
- Так это... господин Синяка... - смущаясь, сказал он. - Это,
извиняюсь, под вами ржет. А в окрестностях никого нет-с.
- Как это - подо мной? Сундук, что ли?
Великна заморгал.
- Только не гневитесь, - умоляюще сказал он.
Синяка встал и посмотрел на сундук укоризненным взглядом.
- Что же это ты, братец, ржешь?
Из сундука вызывающе фыркнуло. Синяка взялся за тяжелую
крышку, намереваясь открыть непонятную мебель. В тот же миг
Пузан оттолкнул его в сторону, да так поспешно, что не рассчитал
своих великанских сил, и Синяка отлетел к присевшей на угол
печи. Потирая ушибленную руку, он покривился, но говорить ничего
не стал.
Пузан набрал в грудь побольше воздуху, крепко зажмурился и
видимо перемогая страх, откинул крышку. Лязгнули медные петли.
Больше ничего не произошло. Медленно-медленно великан открыл
глаза и заглянул в сундук.
- Пусто, - протянул он басом.
Синяка, наконец, подошел поближе, все еще потирая руку.
Пузан только что заметил это.
- Ушиблись, господин Синяка? - участливо поинтересовался он.
Чародей в ответ только вздохнул, глядя на Пузана ясными
глазами. Пузан покраснел до ушей и пробормотал, пытаясь взять
назидательный тон:
- Так это... нельзя же так, не подумавши, сразу соваться.
Мало ли что там ржет. Вроде, не маленький и понимать должны...
- Экий дурак, - вздохнул Синяка и, наклонившись, пошарил в
сундуке. - Пусто, говоришь? А это что?
Он выпрямился, держа в пальцах прозрачный круглый камень
величиной чуть меньше кулака. Камень полежал у него на ладони и
вдруг захрапел, как испуганная лошадь. Пузан даже подскочил от
неожиданности.
- Это магический кристалл, - сказал он. - Я его помню.
Значит, этруски не взяли его с собой...
- Значит, - сказал Синяка. Сейчас он не хотел думать о том,
что - или кого - этруски не взяли с собой.
Пузан сунулся лохматой головой ему под руку.
- И чего он там показывает?
- Как всегда, Ахен... Там ничего интересного, Пузан.
Кавалерийский смотр на плацу. Убери башку...
- Как угодно-с.
Пузан разобиделся.
Синяка вышел из дома, держа кристалл в руке, побродил
немного возле крыльца, потом сел и задумчиво уставился на ствол
старой сосны, росшей шагах в пятнадцати от порога.
Вот там он и стоял в тот день, когда Торфинн по его просьбе
привел сюда, на сопку, Завоевателя Косматого Бьярни. Синяка
ненавидел этого Бьярни. Его и остальных вождей Завоевания -
Бракеля Волка и Альхорна Рыжебородого. Если бы он мог, он бы
всех их послал на растерзание Подземному Хозяину. Но Альхорн к
тому времени уже ушел из города на юг, а Бракель был убит во
время мятежа. Оставался Бьярни, и уж он-то получил сполна.
Синяка прикрыл глаза и снова увидел его - загорелого до
черноты, коренастого человека лет сорока пяти с длинными
смоляно-черными волосами. Он был связан. Рыча от ярости, он
осыпал своих врагов оскорблениями, поливал их зловонной бранью,
он бахвалился своей жестокостью и смеялся над их
нерешительностью. А они все смотрели на пирата, и никто не мог
взять на себя это, казалось бы, простое дело: пристрелить его.
Никто.
Ни этрусские боги, ни маленький демон, трусоватый и
заносчивый, ни Анна-Стина Вальхейм, ни Великий Магистр Ларс
Разенна...
Бьярни от души потешался над ними, а Торфинн наблюдал за
всем этим отстраненно и насмешливо. Наконец, Черный Маг,
встретившись с Синякой взглядом, еле заметно пожал плечами. Это
было уж слишком. Юноша забрал пистолет у растерянного Ларса и,
пока силы Элизабет не успели помешать ему, выпустил
заколдованную пулю в своего врага. И в тот миг, когда Бьярни,
заливаясь кровью, обвис на руках этрусских демонов, Синяка
отчетливо понял: Косматый не умер. Он увидел это так ясно,
словно кто-то дал ему книгу с картинкой. И Синяка дрогнул. В тот
же миг осуждение миров Элизабет хлестнуло его, и неудержимая
тошнота подступила к горлу. А Разенна подумал: это оттого, что
мальчик совершил убийство, - и посмотрел сочувственно.
Вместе с заколдованной пулей Синяка выпустил в миры
Элизабет большое Зло. И это Зло до сих пор бродит где-то
поблизости...
Он помотал головой. Что толку об этом думать? Он ушел от
людей, он расстался со всеми своими друзьями, он отказался от
власти, от знания, от роскоши. Все, что у него есть теперь, - это
полуразвалившийся дом, книга, которую он не может прочесть, и
магический кристалл. И еще этот несчастный Пузан, прилипший к
нему неизвестно из каких соображений, но вполне искренне.
Пузан вылез из хибары и прищурился на ярком свету.
- Иди сюда, - велел Синяка.
С тяжелым вздохом великан примостился поблизости.
Так они посидели немного рядом на горячей траве: полуголое
чудище, мощный бело-розовый торс которого был испещрен
старыми шрамами, и стройный смуглый человек в синей стеганке,
ростом достигавший великану до локтя. Оба имели вид
подозрительный и бродяжный; появись они в городе, их арестовали
бы самое большее через час.
- Эх, - сказал, наконец, Пузан, - гляжу я на вас, господин
Синяка, и удивляюсь... Великий маг, чародей, последний, можно
сказать, отпрыск такой славной фамилии... Ну как вы живете?
Шляетесь, прости меня Ран, как босяк какой-то. Одеты в обноски,
тьфу! Питаетесь чем попало... Вон Торфинн - посмотрели бы, как
живет. Вот кто умеет устроиться: и замок тебе, и слуги, и
мозельское винище, откуда только берет, бочка ненасытная. А ведь
вы ему не чета, вы ведь выше бери, господин Синяка. Подумали бы
о себе. Вот хотя бы жилище. - Он обернулся к хибаре. - Да разве
вам в таком доме надо жить? Вам же во дворце надо жить, это
самое маленькое. Вы можете сотворить дворец?
- При чем тут дворец?
- Нет, вы скажите, - вцепился Пузан. Его, видимо, очень
увлекла эта новая идея. - Можете или нет?
- Могу.
- Так в чем же дело? Раз-два, наколдовали бы тут чего-нибудь
эдакое, с башнями. Вы же всемогущий.
- Пузан, - устало сказал Синяка, - разве всемогущество в
этом: наколдовать себе замок, много еды и прислуги?
Пузан поморгал.
- А чего, - сказал он и упрямо наклонил голову. - Еда и все
такое - очень даже неплохо.
- Неплохо, - согласился Синяка, - только зачем? Мы с тобой
добудем все это без всякого колдовства. И дом починим.
Великан заметно приуныл. Не желая замечать этого, Синяка
продолжал:
- Поверь, Пузан, к моему всемогуществу это не имеет ни
малейшего отношения. Когда ты действительно можешь все, тебе не
нужно за одну ночь создавать хрустальный дворец, чтобы
доказывать свою силу всем и каждому.
- И то правда, - согласился Пузан, - зачем этим идиотам еще
что-то доказывать? А вот просто жить в такой хоромине - это
можно.
Синяка улыбнулся и хлопнул его по могучему плечу.
- А для того, чтобы просто жить, хватит и хибары.
Увязая в песке, братья шли по берегу Реки. Элизабет
обмелела, и на крутом повороте намыло пространную косу. Бойкие
пучки травы уже выросли в песке поближе к берегу. Дальше
начинался густой кустарник, а над ним высились красные скалы,
кое-где поблескивающие под солнцем влагой заключенных в камне
вод. Река лениво несла мимо скал свои прозрачные темно-зеленые
воды, становясь опасно глубокой лишь у противоположного, крутого
берега.
Мела шел впереди, отягощенный длинным мечом Гатала.
Рукоять в виде головы и растопыренных лап с перепонками торчала
над его плечом. Ветер отбрасывал с мокрого лба короткие белые
волосы.
Аэйт топал следом, тихо завидуя тому, как легко и уверенно
ступает старший брат. Ему казалось, что Мела почти не
проваливается в песок, в то время как сам Аэйт буквально тонул
при каждом шаге.
Он оглянулся. По всей косе протянулись две цепочки следов.
Долго еще останутся во влажном песке ямки, подумал Аэйт.
Они возвращались в свою деревню не привычной дорогой, не
лесом, а берегом Реки, чтобы не встретить ненароком еще кого-
нибудь из врагов. После ранения Мела не выдержал бы неравного
боя. Да и равного тоже.
Через несколько миль должна показаться речушка Мыленная,
которая впадает в Элизабет. Истоки Мыленной теряются в
трясинах, возле которых и построена деревня морастов. Мела
хотел подняться по руслу этой речки, благо она мелкая, а вода в
ней летом довольно теплая.
Песчаная коса закончилась. Братья забрались на высокую
пойму, заросшую очень густой, сочной и душной травой. Мела стал
рубить ее мечом Гатала, прокладывая дорогу. Так они миновали луг
и через некоторое время снова спустились к реке, продолжая
пробираться вперед по упавшим в воду камням.
Солнце отражалось от вод Элизабет, и блики бегали по
красным стенам скал, изрезанным трещинами. Это было красиво, и
Аэйт, залюбовавшись, едва не упал в воду. Мела оглянулся, сердито
посмотрел на него, но ничего не сказал.
Братья перешли заросший густым ивняком ручей и уселись на
камнях передохнуть. Несмотря на утренний час, солнце уже
припекало, и Мела с наслаждением плеснул себе в лицо водой.
Аэйт грустно смотрел на него. Ему подумалось, что теперь
брат уже никогда не станет прежним. Стриженый, бледный до
синевы, с выступившими скулами, брат казался почти незнакомым.
Неожиданно Аэйту пришло на ум, что Мела стал похож на зумпфа.
Вместо короткого акинака морастов старший брат носил теперь
длинный меч. На плечах у него лежала волчья шкура, служившая
недавно плащом Гаталу.
Но дело было даже не в одежде, не в коротких волосах, не в
оружии. Выражение лица Мелы тоже изменилось, стало жестким,
суровым. Он повернул голову, посмотрел на реку, потом оглянулся
назад, на тот путь, что они уже прошли. Такие глаза вполне могли
быть и у Каноба - он держал Аэйта за волосы перед вождем - и у
того пленного, которого Асантао заставила послать свой голос
Гаталу, чтобы прочесть мысли вражеского вождя...
Аэйт вздохнул.
- Ну что, пошли дальше? - сказал Мела.
Скалы то подступали к воде, и тогда им приходилось
пробираться вплавь, то отходили, оставляя скользкую от
водорослей каменную тропу. Иногда сверху сыпались камешки и,
звонко булькнув, исчезали в реке. Синий лес стеной ломился к
воде, продираясь сквозь красные скалы.
Аэйт потянул носом. Резко пахнуло звериным потом, и Аэйт
сказал, кивнув на русло ручья, размывшего скалы и густой зеленой
полосой вбегающего в реку:
- Лоси.
Они обогнули водопой. Здесь Мела остановился. Он так долго
всматривался в берег, расстилавшийся перед ними до следующего
поворота реки, что Аэйт даже испугался.
- Что ты там увидел, Мела? - тихонько спросил он.
- Ничего. - Старший брат прищурился. - Просто не узнаю эти
