- Довольно, - сказал он Алагу. - Твое властолюбие, колдун,
становится чересчур назойливым. Слушай меня. Я забираю у тебя
твою силу. Ты загадил вокруг себя все, к чему прикасался. Пора
тебя остановить.
Алаг корчился, ерзал, но молчал, не сводя с оборванца
злобного взгляда.
- Подними руки, поверни их ко мне ладонями, - велел Синяка.
- И не шевелись, Алаг. Ты больше не колдун.
Подчиняясь явно против своей воли, Алаг замер, держа руки
на уровне груди. Синяка выпрямился. Он ощутил, как сила колдуна
- и немалая - потекла к нему из раскрытых ладоней, которые
беспомощно вздрагивали, но не могли сомкнуться. Она вливалась в
Безымянного Мага, словно яд, она обжигала, как кислота, темная,
загрязненная завистью и жаждой власти, - эти чувства были
настолько сильны, что почти не оставляли места корыстолюбию.
Силы Алага мутным, нечистым потоком захлестывали Синяку, и
он начал задыхаться. Это было все равно, что пить помои. В ушах
нарастал бешеный звон. Пол качался у него под ногами, и Синяка
ухватился за притолоку. И тут его стошнило.
Когда он обтер лицо ладонью (в надежде потом повозить руки
в траве, чтобы отбить запах) и смущенно огляделся по сторонам, то
увидел, что Алаг лежит в неловкой позе, скребет по полу пальцами
и тяжело дышит раскрытым ртом, а по бороде у него течет слюна.
Он был теперь просто стариком, неопрятным и жалким. Аэйт в
страхе смотрел на него.
Синяка опустил ресницы и прислушался к себе. Нельзя дать
силам Алага разбрестись по его душе. Он стал осторожно собирать
их в комок. Проклятый колдун накопил столько дряни, что Синяке
было страшновато выбрасывать ее в мир. Но он надеялся на то, что
дрянь рассеется и будет не столь опасна, как теперь, когда она
сконцентрирована в одном человеке. Он скатал ее в шар и
осторожно оттолкнул от себя сгусток энергии.
Светящийся желтоватый шар, нечто вроде молнии, ушел ввысь
и там взорвался, рассеивая силы Алага по ветру.
Синяка перевел дыхание. Вот теперь действительно все
кончено.
- Дай мне какую-нибудь тряпку, Эоган, - сказал он виновато. -
Я уберу...
- Не беспокойся, - тут же отозвался Эоган. И медленно
добавил: - Сожрать Алага, не поперхнувшись, - такое не под силу
даже богу...
- Я не бог, - сказал Синяка, уловив настороженность во
взгляде кузнеца.
Он взял Аэйта за руку и вывел на дорогу.
- Синяка, - шепотом сказал Аэйт, - а это действительно ты?
..."И не обижай Пузана", - велел Синяка перед тем, как уйти в
деревню. Такое распоряжение легче отдать, чем исполнить. Мела
неприязненно посмотрел на безмятежно сопевшее чудовище. Комар
наливался рубиновым светом, примостившись у великана за ухом,
но Пузану это вовсе не мешало. Спал себе и спал.
Однако спал он, как выяснилось, не так уж крепко, и если
комар его не особенно беспокоил, то сказать того же о злом и
пристальном взгляде Мелы было нельзя. Великан приоткрыл один
глаз и прогудел:
- Мела, успокойся. Ежели господин Синяка сказали, что
приведут ребенка из плена, то они так и сделают. Они с
Торфинном совладали, очень даже просто, а они тогда были
совсем молодые. Во.
И снова захрапел.
Мела подумал немного над этой краткой речью, которая,
несомненно, была проявлением великаньей чуткости, и сел спиной
к чудищу, подставляя лицо свету восходящего солнца. Мела был
дикарем и мог, как животное, ждать долго и терпеливо. Прошло
никак не меньше пяти часов после рассвета, и Мела впервые
насторожился: ему почудились шаги в лесу. Он легко поднялся и
скользнул в заросли. Пестрая зелень, пронизанная светом, хорошо
скрывала его. Он двигался бесшумно и очень быстро. Забравшись в
ореховый куст, он осторожно выглянул на широкую лесную дорогу.
Зумпфы.
Он усмехнулся сам себе: а кого еще он рассчитывал встретить
здесь, в часе ходьбы до их грязного логова? Они шли, перекинув
свои кричаще-яркие щиты за спину, вооруженные короткими
копьями и широкими короткими мечами, похожими на тесаки.
Впереди отряда Мела заметил красивого воина с волчьей
шкурой на плечах. У него была осанка вождя. Щита он не носил.
Тесак висел на его поясе справа, а за спиной у него был длинный
меч с рукоятью в виде головы и растопыренных перепончатых лап
Хозяина. Это и был Гатал.
Отряд двигался к соляному озеру. Вместе с воинами шли
несколько женщин, одетых в короткие платья и ременные сандалии
- такие же, что носила Фрат. В отличие от женщин народа Мела,
эти не имели оружия, а волосы забирали под яркие цветные платки.
Они катили небольшую тележку с колесами, сделанными из
круглых спилов дерева, без спиц. С тележки свешивались пустые
холщовые мешки.
Одна из них остановилась возле орехового куста. Мела замер.
Сперва он подумал, что женщина заметила его и хочет убедиться в
том, что ей не почудилось. Но ведь зумпфы не наделены даром
видеть скрытое - это пришло ему на ум в следующее мгновение. Он
не шевельнулся, когда женщина протянула руку прямо у него над
плечом и стала срывать орехи. К ней подошла другая.
- Зачем тебе, Хариона? - сказала она. - Они же зеленые.
Но и сама сорвала несколько.
Мела, не дыша, смотрел на них. Женщины были молодые, у
них были простые и добрые лица. Их руки, мелькавшие у него
перед глазами, огрубели от работы. Та, которую назвали
"Хариона", по-детски щурилась от удовольствия, хрустя неспелыми
орехами.
Неожиданно вторая женщина задела Мелу пальцами. Он не
двигался, надеясь, что она не обратит внимания на тепло его тела,
но женщина насторожилась.
- Что это, Хариона? - шепнула она и вдруг, засунув руки в
куст по локоть, схватила Мелу за плечи.
Он вырвался и бросился бежать. За его спиной раздались
громкие крики. Пролетело копье, но Мела не обратил на это
внимания. Послышался треск сучьев, топот сапог и ругательства.
Они все-таки решили погнаться за ним. Мела резко сменил
направление и помчался в сторону соляного озера, чтобы не
привести эту орду к спящему великану. Хотя Пузан и вызывал у
него чувства, весьма далекие от восхищения, но все же не
заслуживал такого подарка. Да и Синяка с Аэйтом, если им
удалось выбраться из деревни, так вернее не повстречаются с
Гаталом и его шайкой.
Мела петлял между деревьев, пролетая сквозь кусты. По
треску ветвей и воплям преследователей он понимал, что они
несутся справа и слева от него, собираясь взять его в клещи и
загоняя в какую-то ловушку.
Мела взлетел на холм, ринулся вниз, в черную влагу грибного
леса, под еловые ветви - и вдруг ему почудилось, что земля
расступилась у него под ногами. Но это была всего лишь лесная
речка, лениво проползавшая в сырых берегах, заросших душными
белыми цветами. Здесь все гудело и звенело от комарья. Вода
казалась черной, и на ее гладкой поверхности плавали листья,
веточки и всякий мелкий сор. Течением их приносило к
заброшенной бобровой запруде, и они еще больше захламляли ее.
Мела споткнулся. Гатал знал, что делал, загоняя его сюда.
Скользя по глине, Мела скатился к берегу и начал переходить
речку. Здесь было глубоко, ему по грудь. Вода была холодной. С
трудом добравшись до противоположного берега, Мела вцепился
руками в узловатый корень ели, росшей над речкой, и стал
выбираться. Ноги расползались. Глина стала еще более скользкой
от той воды, что потоками стекала с него. Наконец он перевалился
на белые цветы, с хрустом давя их сочные стебли и задыхаясь от
душного запаха, вскочил на ноги и, не позволяя себе ни секунды
отдыха, побежал дальше.
Теперь преследователи были совсем близко. Им были известны
хорошие броды, река их почти не задержала.
- Грязный мораст! - крикнул Гатал.
Остальные подхватили его крик. Вождь расхохотался. Он не
испытывал никакой ненависти к этому жалкому существу,
покрытому грязью, по которой ползла кровь, - ветки жестоко
исцарапали беглеца, когда он продирался сквозь бурелом.
Мела остановился, прижимаясь спиной к большой березе.
Спокойная доброта старого дерева коснулась его, будто он стоял
рядом с другом. Погоня закончена. Он подумал о том, что увел их
достаточно далеко от своих спутников. А умереть в лесу от руки
вражеского воина - не самая худшая участь.
Тяжело дыша, он смотрел в красивое, веселое лицо вождя -
сильного, храброго человека, который знал, что отныне на
Элизабетинские болота пришло его время. Светлый волчий мех
лежал на его загорелых плечах, как будто зверь обнимал Гатала
своими страшными лапами.
А вождь щурил глаза с искренним любопытством. Мораст был
измучен, он трудно дышал и, казалось, держался на ногах лишь
потому, что береза не давала ему упасть.
- Где же твои косы? - крикнул Гатал насмешливо. - Разве
морасты перестали отращивать волосы, как бабы?
Мела не ответил.
Гатал подозвал к себе молодого воина с луком.
- Сорак, эй, - сказал он. - Ты никогда еще не видел мораста
вблизи, так смотри. Вот наш враг. Трусливая, грязная, полуголая
тварь, которая где-то потеряла свой меч. Запоминай, Сорак.
Смотри на него хорошенько и запоминай. Тебе теперь часто
придется убивать их.
Сорак, худенький юноша, поднял глаза на вождя, и на его лице
показалось обожание. Мела подумал о том, что Фарзой, как и его
отец, старый вождь Фарсан, никогда не вызывал у своих воинов
такого восхищения. Никогда, даже в дни побед, они не были так
великолепны, так дерзки, так уверены в себе, как Гатал.
Воспользовавшись этим мгновением, Мела метнулся в сторону.
На шелковистой бересте остались потеки крови и грязи. В тот же
миг свистнули две стрелы, и обе попали в цель: одна впилась Меле
в грудь, на пол-ладони правее сердца, вторая в ногу. Он захрипел,
опрокидываясь на спину.
Гатал хлопнул Сорака по плечу и шагнул к врагу, чтобы
добить его, на ходу вытаскивая из бронзовых ножен свой тесак.
И вдруг вождь замер. Сверкнул браслет на его руке, когда он
медленно отвел ее в сторону, приказывая воинам остановиться.
Из травы, возвышаясь над неподвижным телом Мелы, медленно
поднимался человек. Он не был похож на мораста. Он вообще ни
на кого не был похож.
- Ты Гатал, вождь? - спросил он негромко.
Вождь неторопливо кивнул. Незнакомец произнес еще тише:
- Уходи отсюда, Гатал.
Вождь побледнел.
- Здесь земли моего народа, - процедил он сквозь зубы. - Кто
ты такой, чтобы приказывать мне?
Он только сейчас заметил, как просто и бедно был одет
незнакомец, настолько смутило вождя в первую минуту черное
лицо. И еще Гатал увидел, что бродяга безоружен. Вождь
презрительно усмехнулся, выразительным взглядом окинув своего
собеседника с головы до ног.
- Я на своей земле, - повторил он, - и буду делать только то,
что угодно мне. Этот мораст, который валяется у тебя под ногами,
как ненужный хлам, - он мой, и мне угодно перерезать ему горло.
Тебя я, так и быть, не трону. Убирайся, пока я не передумал.
Синяка не двинулся с места. Он знал, что сумеет договориться
с вождем, так или иначе. Но Аэйт, которого он оставил в стороне
от поляны, где происходила стычка, не выдержал. Мальчишка
примчался, сопровождаемый топочущим великаном, который
отчаянно вопил:
- Ежели господин Синяка велели ждать, так надо ждать!
Сорак увидел бегущего Аэйта и закричал:
- Засада!
Лучники зумпфов мгновенно бросились под прикрытие высоких
овальных щитов, расписанных красными спиралями. Свистнули
первые стрелы. Аэйт с размаху упал в траву, в последнюю секунду
ухватив за ногу великана, чтобы тот не изображал из себя мишени.
Великан рухнул, как большое дерево, подточенное острыми зубами
бобра.
Вырвав из ножен длинный меч, Гатал бросился к Синяке.
И тогда в душе бродячего чародея ожила и вспыхнула
последняя искра развеянной по ветру силы Алага - искра, которую
он не изгнал из себя, потому что торопился, а она была мала.
Она запылала.
Охваченный яростью, Синяка выпрямился во весь рост. Тот,
