когда она остановилась, чтобы передохнуть, -- что же
это за существо в образе черта натворило бед тут в
Блосхолме? Разве мы не видели все это собственными
глазами?
И тут кто-то громко вскрикнул и указал на деревья:
в их тени двигалось какое-то странное существо, а спустя
мгновение оно вышло на свет. Еще раз толпа рассыпалась
во все стороны -- кто туда, кто сюда, -- даже лошади
закусили удила и помчались прочь. Ибо к ним
направлялся сам сатана, которого теперь все могли
хорошо видеть. На голове у него торчали рога, сзади
болтался хвост, тело было покрыто шерстью, как у зверей,
лицо страшное и пестро размалеванное, а в руке
он держал острые вилы на длинной рукояти. Люди
очертя голову пустились наутек; только комиссар, спешившись,
стоял неподвижно, может быть просто потому,
что оцепенел от страха, а подле него обе женщины
и кое-кто из монахинь, в том числе настоятельница,
которая упала на колени и принялась бормотать молитвы.
Страшное существо продолжало идти прямо к ним,
пока не дошло до королевского посланца. Тут оно отвесило
ему поклон, издало бычье мычанье, затем принялось
спокойно развязывать какие-то завязки -- и наконец
ужасное одеяние спало с него, и перед всеми предстал
Томас Болл.
-- Что означает этот маскарад, мошенник? -- прохрипел
доктор Ли.
-- Вы говорите -- маскарад, сэр? -- усмехнувшись,
ответил Томас. -- Если так, то, значит, из-за таких
маскарадов попы жгут на кострах женщин в нашей
веселой Англии. Сюда, люди добрые, сюда! -- загремел
он во весь голос. -- Поглядите-ка на сатану во плоти.
Вот его рога . -- И он поднял их так, чтобы все видели. --
Когда-то они красовались на голове у козла вдовы
Джонсон. Вот хвост; немало мух согнал он с живота
одной монастырской коровы; вот страшная харя, я ее
смастерил, размалевав красками кусок пергамента. Вот
грозные вилы, которыми окаянных грешников загоняют
туда, где пожарче; сколько угрей поймал я этим трезубцем
там, в заводи! Имеется у меня в мешке и еще одна
штучка -- адское пламя; лучше всего оно получается из
серы, смешанной с маслом, подсохшим на очаге. Живо
сюда, задарма поглядите на черта в полном параде!
Толпа начала возвращаться, сперва с опаской, потом
люди стали брать у него из рук вещи, которые он им
протягивал, ощупывали их, пока, наконец, сперва один,
другой, а затем уже все не расхохотались.
-- Нечего ржать! -- заорал Болл. -- Что тут смешного,
когда благородные леди да и другие, чья жизнь
кое-кому дорога, -- и он взглянул на Эмлин, -- едва не
изжарились, как сельди, только потому, что одному бедняге
пришло в голову повалять дурака и нарядиться
в шкуру, чтобы не замерзнуть, да вдобавок нагнать
страху на злодеев. Слушайте вы все: это я морочил
людям голову. Это я вельзевул' да и заодно и призрак
сэра Джона Фотрела. Я зашел в часовню обители через
известный мне потайной ход, спас вот этого младенца
от гибели и так напугал убийцу, что она угодила прямо
в ад; да, да, ряженый черт отправил ее к настоящему.
Зачем я все это сделал? Чтобы защитить невинных
и покарать злодея во всей его гордыне. Но злодей схватил
невинных, а те не сказали ни слова, чтобы я не
пострадал вместе с ними, и... ну, бог мой, остальное все
знают! Еще немного, совсем немного, и дело бы плохо
кончилось. Но я вовсе не такой дурень, каким притворялся
много лет. К тому же у меля был добрый конь
и тяжелый топор, а тут, в блосхолмской округе еще
немало верных сердец; и вот вам доказательство: славные
парни, что сейчас полегли мертвыми. И по земле
ходят ангелы, хоть, правда, с виду они на ангелов не
похожи. Вот один из кик, а вот и другой. -- Тут он указал
пальцем сперва на толстого,напыщенного комиссара,
а затем на растрепанную настоятельницу и добавил: --
А теперь, сэр комиссар, за все, что я совершил во имя
справедливости, прошу прощения у вас, ибо как на мне
красовались чертовы рога и копыта, так вы ныне облачены
величием и милосердием самого короля. Иначе
аббат и его наемные палачи, которые считают себя господами
и над королем и над народом, прикончат меня
за все это, как прикончили немало людей я получше.
Потому простите меня, ваше всемогущество, простите! --
И он бросился перед ним на колени.
----------------------------
! Вельзевул -- то же, что и дьявол.
-- Прощаю тебя, Болл, именем короля прощаю, --
ответил Ли: титулы и звания, которые так щедро расточал
ему хитрый Томас, польстили ему гораздо больше,
чем мощно было подумать.
-- Я, комиссар его милостивого величества, объявляю,
что за все сделанное тобой, а также начатое, но
недоделанное ты никакому взысканию не подлежишь
и против тебя не может быть возбуждено уголовное или
гражданское дело, о чем мой секретарь составит тебе бумагу.
Ну, славный парень, вставай, но не рядись больше
э перья сатаны -- не то, пожалуй, он покажет тебе
и когти свои и клюв -- это ведь не такая птичка, которую
можно дразнить. Давайте-ка сюда этого испанца
Мэлдона. Мне надо сказать ему кое-что.
Стали искать и тут и там, но аббата обнаружить не
удалось. Солдаты клялись, что они не спускали с него
глаз, даже когда старались улепетнуть от черта, однако
он, несомненно, исчез.
-- Мерзавец от нас ускользнул 1 -- прорычал комиссар,
побагровев от ярости. -- Разыскать мге и схватить!
Мой приказ дает на это право любому. Начинайте охоту.
Я иду в аббатство, -- может быть, лиса укрылась в свою
нору. Пять золотых крон тому, кто поймает этого лицемера
и предателя.
Теперь все, ревностно стараясь показать свою преданность
королю и заработать кроны, разбрелись на поиски,
так что три "ведьмы", Томас Болл, мать Матильда
и монахини очутились почти в полном одиночестве
и стояли, глядя друг на друга и на лежащих кругом
убитых и раненых.
-- Пойдемте в обитель, -- сказала мать Матильда. --
По солнцу я вижу, что наступает время вечерней
молитвы, и, видимо, никто нас трогать не станет.
Томас подошел к ее лошади, которая паслась неподалеку,
и подвел ее к настоятельнице.
-- Ну нет, друг мой, -- решительно вскричала та, --
пока я жива, видеть не хочу эту зловредную скотину.
Теперь я буду ходить пешком, а там пусть меня носят.
Дарю тебе этого коня. Он мой, за него заплачено.
Сестра, подай мне руку.
-- Хорошо я поработал, Эмлин? -- спросил Болл,
подтягивая подпругу
-- Не знаю, -- ответила она, искоса глядя на него. --
Сперва ты праздновал труса, так что нас едва не
сожгли за твои дела, ну, а потом, что и говорить, обрел
разум. Впрочем, если верить тебе, ты его никогда не
терял. Повадки твои тоже переменились, вон тот подлец
капитан узнал, что ты умеешь обращаться с топором.
Так что давай, парень, об этом больше не говорить;
по правде сказать, аббат и его шпионы были жестокие
хозяева и сломили твой дух своими епитимьями да разговорами
об адских мучениях. Ладно, помоги моей госпоже
сесть на лошадь, она совсем обессилела, а мне дай
опереться на твое плечо. Стоять у столба нелегкое
дело.
У Сайсели сохранились лишь очень туманные и путаные
воспоминания о второй половине этого дня. Помнилось
ей, что в церкви служили благодарственный молебен,
и хотя уста ее почти не шептали молитв, сердце
зато было преисполнено благодарности. Помнилось и то,
что добрая сестра, которая снабдила их прядками из
веревки святой Екатерины, получая обратно сохраненные
заботливо реликвии, уверяла Сайсели и Эмлин, что
спаслись они исключительно благодаря им. Помнилось,
что она принимала какую-то пищу и давала мальчику
грудь, а затем все исчезло до следующего утра, когда
она проснулась и увидела, что солнце заливает ту самую
комнату, из которой их вчера вывели, чтобы предать
самой мучительной смерти.
Да, она проснулась и увидела, что рядом с нею Эмлин
приводит в порядок ее одежду, кал она делала в течение
многих лет, и тут же на ярком солнце лежит ее
мальчик и радостно лепечет, в блаженной своей невинности
даже не ведая о миновавших ужасах. Сперва ей
показалось, что она видела очень страшный сеч, но
постепенно вся правда дошла до ее сознания, и она
невольно задрожала -- да, теперь, когда вся тяжесть
свалилась с ее сердца, она побледнела и задрожала, как
осина на ветру.
О, если бы лошадь Томаса Болла обессилела на пять
минут раньше, она, в чьих жилах сейчас так горячо
билась алая кровь, была бы теперь лишь грудой обгорелых
костей. А если бы вера оставила ее и он.а уступила
аббату, так что ему не пришлось бы тратить время
на уговоры у костра, Болл тоже явился бы с слишком
поздно.
Когда они позавтракали, их вызвали к настоятельнице,
которая хотела поговорить с ними у себя в комнате.
Они отправились к ней, с радостью ощущая, что
их уже не держат под замком и они могут ходить куда
угод.но, и застали ее сидящей в высоком кресле; все тело
у нее болело, и она не в состоянии была.на двинуться.
Сайсели подбежала к ней, опустилась на колени и поцеловала
ее, а настоятельница благословила молодую
женщину левой рукой, так как правую стерла себе о поводья.
-- А ведь, по правде говоря, Сайсели, -- сказала она,
улыбаясь, -- это мне бы следовало стать перед тобой на
колени, если бы у меня хватило сил. Теперь мне все
рассказали, и, выходит, велика твоя вера.
-- Да, правда, матушка, -- коротко ответила Сайсели,
ибо об этих вещах ей не хотелось распространяться,
да и впоследствии она не любила много о них говорить,
-- все исполнилось благодаря вам.
-- Дочь моя, я ведь оказалась только орудием; ну,
да оставим пока разговоры обо всех этих святых делах.
Может быть, потом ты мне о них расскажешь подробнее,
а пока обратимся к делам мирским, которые не
очень хороши. Твое освобождение куплено было
довольно дорогой ценой, дочь моя: этот грубый и безбожный
человек, королевский ревизор, сказал мне по
дороге сюда, что наша обитель будет закрыта, ее земли
и доходы перейдут в казну, а мхе и моим сестрам придется на старости лет пропадать с голоду. По правде
сказать, для того чтобы он согласился сюда приехать,
я вынуждена была сама составить ходатайство ос обследовании
монастыря и подписать его. Теперь ты видишь,
как сильно я люблю тебя, моя Сайсели.
--Матущка, -- ответила она, -- этого не должно, не
может быть.
-- Увы, дитя мое, что ты тут сделаешь? Эти ревизоры
да и те, кто их посылает, жадный народ. Я слышала,
что они повсюду отбирают земли и имущество у таких
монахов и монахинь, как мы, и если уж очень повезет,
кое-кто из монахов получит жалкое пособие на хлеб
насущный. Когда-то у меня были свои средства, но они
все ушли на выкуп фермы в долине, которую захватил
аббат, и на то, чтобы удовлетворять его дальнейшие
вымогательства.
-- Послушайте, матушка. У меня есть богатство,
спрятанное, я сама хорошо не знаю где, но Эмлин знает.
Оно принадлежит только мне -- это семейные драгоценности
Карфаксов, перешедшие ко мне от матери. Из-за
них-то мы и попали на костер: в обмен на сокровище
аббат предлагал нам жизнь, а когда было уже слишком
поздно, то более легкий конец, чем смерть от огня.
Но я не позволила Эмлин раскрыть ему тайну: какое-то
предчувствие было у меня, и теперь я знаю, что поступила
правильно. Матушка, мы продадим эти камни и
выкупим вашу землю, а может быть, и добьемся у его
королевской милости разрешения не закрывать вашу
обитель, так чтобы вы с прочими сестрами могли жить
в ней и служить богу, как это делалось на протяжении
многих поколений. Даю вам клятву от своего имени, от
имени моего сына, а также и мужа, если он жив.
-- Но если твой муж жив, милая моя Сайсели, ему,
возможно, понадобится это богатство.
-- Нет, матушка, он его не получит -- разве что
встанет вопрос о его жизни, свободе или чести. Да и сам
он, узнав, что вы сделали для меня и нашего ребенка,
с радостью отдаст вам его и все, что у него самого есть;
да он будет считать это своим долгом.
-- Хорошо, Сайсели, во имя божие и от своего собственного
имени -- благодарю тебя. Посмотрим еще,
посмотрим! Только берегись, чтобы доктор Ли не узнал
