получить. В приемной полно людей, принесших известия
о мятеже на севере, а также вельмож и советников,
ожидающих распоряжений и денег, главным образом
денег. Одним словом, король отменил на сегодня все
аудиенции: он никого принять не может. Так сказал мне
сам лорд Кромуэл.
Джекоб вынул из кошелька золотую монету и стал
вертеть ее в пальцах.
-- Понимаю, благородный герольд. Все же вы, может
быть, попытались бы послать кого-нибудь к лорду Кромуэлу?
Если да, то вот эта мелочь...
-- Попытаюсь, мастер Смит, -- ответил тот, протягивая
руку за червонцем. -- Но что ему передать?
-- О, скажите, что Розовая жемчужина хотела бы
узнать у его милости, где можно получить в долг тысячу
фунтов без процентов.
-- Странный вопрос, на который я сам, пожалуй, ответил
бы: нигде, -- сказал герольд. -- Но, во всяком случае,
найду кого-нибудь, кто передаст это лорду Кромуэлу.
Постойте тут, в крытом проходе, чтобы не мокнуть
под дождем. Не бойтесь, я мигом вернусь.
Они сделали, как он сказал, и были очень рады, ибо
начало моросить, и Сайсели боялась, как бы не простудился
мальчуган, на которого пребывание в Лондоне
влияло не очень хорошо. Так стояли они, развлекаясь
зрелищем пестрой толпы людей, шнырявших туда и
сюда. Болл, для которого все это было совершенно ново,
изумленно открыв рот, созерцал людскую толчею; Эмлин
быстрым взглядом пронизывала каждого, а старый Джекоб
шепотом сообщал всевозможные, большей частью нелестные,
сведения о всех проходящих мимо.
Что касается Сайсели, то вскоре мысли ее унеслись
далеко. Она знала, что сейчас решается ее судьба, что,
если нынче все обойдется хорошо, врагов ее, наверное,
постигнет возмездие, а она в богатстве и чести проведет
остаток своей жизни. Но не об этом она мечтала -- сердце
ее было с Кристофером; без него все прочее не имело
смысла. Где-то он сейчас? Если то, что рассказал Джекоб,
было верно, он перешил много опасностей, но еще
недавно был жив и здоров. Однако в те времена смерть
настигала человека внезапно, поражая его молнией из
неожиданно собравшихся туч или даже с ясного неба, --
так что кто мог сказать наверное? Кроме того, он думал,
что ее нет в живых, и потому, быть может, не старался
беречь себя или же -- самая ужасная мысль -- взял
в жены другую, что было бы вполне естественно. О, в таком
случае...
В это самое мгновение шум какой-то перебранки вернул
ее к действительности; и, подняв глаза, она убедилась,
что Томас Болл вовлекает их в неприятность. Какой-то
толстый неотесанный парень с огненно-красным
бугристым носом, несколько подвыпивший, забавлялся
тем, что поднимал на смех деревенский облик и рыжие
волосы Томаса, громко спрашивая, не пользуются ли им
в качестве пугала на его родных полях.
Сперва Томас довольно спокойно переносил эти насмешки,
задав со своей стороны другой вопрос: не помогает
ли нос толстого парня лондонским хозяйкам зажигать
огонь в печи? Тот, заметив, что над ним потешаются
больше, чем над Томасом, указал своим приятелям на
ребенка, которого Сайсели держала на руках, и спросил:
не кажется ли им, что он вылитый папаша? Тут вен
ярость Томаса прорвалась наружу, хотя шутка была
глупая и безобидная.
-- Ах ты, паршивый лондонский подонок! -- вскричал
он. -- Вот я покажу тебе, как оскорблять леди Харфлит
мерзкими шуточками! -- И, протянув свой огромный кулак,
он, словно железными клещами, вцепился в багровый
нос своего недруга и принялся крутить его, пока
пьянчуга не завопил от боли. Тут сбежалась стража и
Томаса едва не схватили за нарушение мира в королевском
дворце. И он, наверное, был бы задержан, несмотря
на все, что Джекоб Смит делал для его вызволения, если
бы в то же мгновение не появился человек, при виде
которого вся собравшаяся во дворе толпа расступилась
с низкими поклонами, человек средних лет с умным, проницательным
лицом. На нем было богатое платье, отороченный
мехом бархатный плащ и такой не берет.
Сайсели сразу же распознала в нем Кромуэла,самого
могущественного в Англии, после короля, вельможу, и
старалась хорошенько запомнить его, прекрасно понимая,
что в руках Кромуэла и ее судьба, и судьба ее сына.
Она отметила и узкий, маленький, как у женщины,
рот, и маленькие карие глазки, посаженные близко друг
к другу и окруженные тонкими морщинками, что придавало
им хитрое выражение, и, отметив все это, испугалась:
перед ней был человек, который сейчас, по
всей видимости, мог считаться ее другом, но если бы ему
случилось оказаться врагом -- а ведь однажды его уже
подкупили, чтобы он стал врагом ее отца, -- он проявил
бы к ней не больше жалости, чем паук к мухе.
И в этом она была права, ибо Кромуэл высосал уже
немало мух, запутавшихся в расставленной им паутине;
находясь в самом расцвете могущества и славы, он забывал
об участи своего учителя, кардинала Уолси@', в свое
время еще более жадного паука.
-- Что тут происходит? -- резким голосом спросил
Кромуэл. -- Нашли место, где поднимать суматоху, --
прямо под окнами его королевской милости! А, это вы,
мастер Смит? В чем дело?
-- Милорд, -- с поклоном ответил Джекоб, -- это слуга
леди Харфлит, но он не виноват. Вот этот толстый
негодяй оскорбил ее, а слуга Болл, человек вспыльчивый,
вцепился ему в нос.
-- Вижу, что вцепился. Смотрите, он сейчас оторвет
ему этот самый нос. Дружище Болл, отпусти своего противника,
не то в руке у тебя останется предмет, совершенно
тебе не нужный. Стража, заберите-ка этот пивной
! У о л с и Т о м а с (1475 -- 1530) -- английский политический деятель,
кардинал. Был лордом-канцлером при Генрихе У111, протестовал
против его развода и был уволен в отставку.
бочонок и минут пять подержите его голову под насосом,
чтобы он протрезвел, а если он после этого очнется, набейте
ему колодки. Ты молчи, ни слова, это тебе поделом.
Мастер Смит, следуйте за мною со своими спутниками.
Толпа снова расступилась; они пошли за Кромуэлом
к боковой двери, которая находилась тут же, и очутились
в маленьком помещении, где никого не было, кроме них
и Кромуэла. Там он остановился и, обернувшись, стал
внимательно разглядывать их, особенно же Сайсели.
-- Полагаю, мастер Смит, -- сказал он, указывая на
Болла, вытиравшего себе руки поднятыми с полу тростниковыми
метелками, -- это и есть тот самый человек,
который, как вы мне говорили, разыгрывал в Блосхолме
черта. Я вишу, что он и дурака свалять способен: еще
минута, поднялась бы всеобщая суматоха, и вы, может
быть, на много месяцев упустили бы случай увидеть его
королевскую милость, ибо король решил завтра утром
выехать из Лондона на север, хотя, правда, к утру он
еще может изменить свое решение. Мятеж его сильно
беспокоит, и, не обещай вы ему заем -- а займы сейчас
очень нужны, -- весьма мало надежды было бы добиться
дли вас аудиенции. Ну, а теперь медлить нельзя, и будьте
осторожны, не рассердите короля -- нынче он крайне
раздражителен. Но правде сказать, если бы не королева,
которая сейчас с ним и которой захотелось увидеть леди
Харфлит, едва не сожженную за колдовство, вам пришлось
бы ждать более подходящего времени, а оно, чего
доброго, и вовсе не наступило бы. Стойте! Что это у тебя
в большом мешке, Болл?
-- Чертово облаченъе, если угодно вашей милости.
-- В Лондоне многие носят чертово облаченъе. Что ж,
тащи его с собой; может быть, его величество посмеется;
я бы тебе дал за это червонец, мне и то надоели про-
клятья и разносы и, -- добавил он с кислой усмешкой, --
даже тумаки. А теперь идемте, вы предстанете перед
лицом короля; говорите только тогда, когда он к вам
обратится, и не осмеливайтесь возражать, если он на вас
и нап устится .
Выйдя из этой комнаты, они пошли по коридору и очутились
у другой двери, где двое часовых подозрительно
посмотрели на Болла и его мешок, но Кромуэл что-то
сказал им, и они пропустили их в просторную комнату
с камином, в котором пылал огонь. В противоположном
конце ее стоял высокий, надменного вида человек с плоским,
жестоким лицом (которое Томас Болл сравнивал
впоследствии с бычьей мордой), в богатом одеянии из
темной материи и в бархатном берете. В руках он держал
свиток пергамента, а против мете, по другую сторону
дубового стола сидел чиновник, весь в черном,
и что-то писал тоще на пергаменте; кругом, на столе и
на полу валялось еще много таких же пергаментных
свитков.
-- Негодяй! -- кричал король. -- Они догадались, что
то был он, -- ты неверно подсчитал эти цифры. И горькая
же моя доля, что служат мне одни дураки!
-- Прошу прощения у вашей милости, -- дрожащим
голосом произнес секретарь, -- я их трижды проверял.
-- И ты еще смеешь возражать, лживый стряпчий! --
снова загремел король. -- Говорю тебе, они не могут
быть верными -- здесь на тысячу сто фунтов меньше,
чем мне было обещано. Куда девались эти тысяча сто
фунтов? Не ты ли их присвоил, ворюга?
-- Я присвоил, я? О ваша милость!
-- А почему нету И почище тебя люди крадут. Только
ты ведь болван -- ума у тебя де хватит. Попроси лорда
Кромуэла дать тебе несколько уроков. Его-то обучали
лучшие учителя, да к тому же и сам он из купцов. Убирайся
ты вон и забирай свою писанину.
Несчастный чиновник поспешил подчиниться этому
приказу. Наскоро собрав пергаменты, он откланялся разгневанному
монарху. Но у двери, когда между ним к коре.
нем образовалось расстояние футов в двенадцать, он
обернулся.
-- Всемилостивейший государь, -- снова начал он, --
итог подсчитан верно. Честью клянусь: я, как верующий
христианин, могу прямо смотреть в лицо вашему величеству,
и в глазам у меня будет одна лишь правда...
На столе стояла массивная чернильница из бараньего
рога, оправленная в серебро. Генрих схватил ее и изо
всех сил швырнул в чиновника. Нацелился он отлично,
ибо тяжелый рог угодил злополучному писцу прямо в нос,
залил ему лицо чернилами, а его самого сбил с ног.
-- Теперь у тебя в глазах будет еще кое-что, кроме
правды! -- крикнул король. -- Поднимайся, покуда за
чернильницей не последовал стул.
Две дамы, которые стояли у камина и разговаривали,
не обращая внимания на эту грубую сцену, так как, по-
видимому, привыкли к подобным вещам, взглянули на
чиновника, засмеялись и продолжали свою беседу.
Кромуэл улыбнулся и пожал плечами. И вдруг среди
наступившего затем молчания раздался громкий голос
Томаса Болла, с разинутым ртом наблюдавшего за происходящим:
-- Вот это удар так удар! Я сам бы не метнул лучше!
-- Молчи, дурень, -- прошипела Эмлин.
-- Кто говорил? -- спросил король, бросив быстрый
взгляд в их сторону.
-- Прошу прощения, государь, это я, Томас Болл.
-- Томас Болл! А умеешь ты метать камень из пращи,
Томас Болл, кто бы ты там ни был?
-- Так точно, государь, но, наверное, не лучше вас;
замечательный был удар!
-- Томас Болл, ты прав. Принимая во внимание
спешку и неудобство снаряда, удар был превосходный.
Пусть этот негодяй поднимется с пола, и я ставлю золотой
нобль@' против медного гвоздя, что на таком
же расстоянии ты метче не ударишь. Как, этот парень
скрылся? Может быть, испробовать на милорде Кромуэле?
Нет, сейчас не до забав. Какое у тебя ко мне дело,
Томас Болл и кто эти женщины?
Тут Кромуэл вышел вперед и с раболепными шестами
стал что-то тихим голосом объяснять королю. Тем временем
обеих дам внезапно заинтересовала Сайсели, и
одна из них, бледная, но красивая женщина в роскошном
одеянии, подошла к пей.
-- Вы и есть леди Харфлит, о которой мы уже слышали,
та самая, что едва не была сожжена, как ведьма?
Да? А это ваш ребенок? О, какой прелестный! Держу
пари, что мальчик. Ну, поди ко мне, ангелочек, и впоследствии
ты сможешь рассказывать, что тебя нянчила
королева.
С этими словами она протянула руки.
По счастью, ребенок не спал, и его привлек ласковый
голос королевы или же, может быть, блеск драгоценных
каменьев ее еж.ожерелья. Во всяком случае, он тоже протянул
к ней ручонки и охотно прильнул к ее груди. Джен
