отхолим друг друга как следует быть! Гляди-ка; и шпаги у нас с
тобой одинаковые".
А гасконец, ошалев спросонья, ему отвечает: "Cap de sainct
Amault, quau seys tu, qui me rebeillez? Que таи de tao-verne te
gyre. Ho, sainct Siobe, cap de Cuascoigne, ta pla dor-mie iou,
quand aquoest taquain me bingut estee" / Клянусь головой
святого Арно! Кто ты такой, чего ты меня будишь? У, чтоб тебе
напиться вдрызг! Ах, святой Север, покровитель Гасконии, я так
сладко спал, а этот задира не дает мне покою (гасконск.)./.
Доброволец снова вызвал его на бой; гасконец, однако ж,
ему сказал: "Не, paouret, iou te esquinerie, ares que son pla
reposat. Vayne un pauc qui te posar comme iou; puesse
tru-queren" / Эх ты, бедняга! Да я со свежими силами так намну
тебе бока!.. Лучше поди-ка тоже отдохни, а тогда и лезь в драку
(гасконск.)/.
Позабыв о своей утрате, гасконец утратил охоту драться.
Коротко говоря, вместо того чтобы сражаться и -- долго ли до
греха? -- ухлопать друг друга, они порешили заложить свои шпаги
и вместе выпить. Доброе это дело сделал сон -- это он утишил
ярый гнев обоих славных воителей.
К этому случаю как раз подходят золотые слова Джованни
Андреа in с. ult. de sent. et re judic., libro sexto: Si dendo
et quiescendo fit anima prudens / В тишине и покое душа
обретает мудрость (лат.)/.
ГЛАВА XLIII
Как Пантагрюэль оправдывает Бридуа в том,
что он выносил приговоры с помощью игральных костей
На этом Бридуа кончил. Суеслов велел ему покинут залу
суда, что тот и сделал. Тогда Суеслов обратился Пантагрюэлю:
-- Августейший принц! Не только в знак признательности за
неисчислимые благодеяния, коими вы осыпали наш парламент, а
равно и весь Мирленгский маркизат, но, принимая также в
соображение те качества, коими наделил вас всемогущий Господь,
всякого блага податель, а именно: ваш светлый ум,
рассудительность и беспримерную ученость, мы по праву
предоставляем вам решить необыкновенное, из ряду вон выходящее,
небывалое дело Бридуа, которого вы видели своими глазами,
слышали своими ушами и который в вашем присутствии признался,
что судит с помощью игральных костей. Мы просим вас решить его
дело по справедливости и по закону.
Пантагрюэль же на это ответил так:
-- Господа! Как вы знаете, по своему положению я не
обязан решать судебные дела, но коль скоро вы мне оказываете
такую честь, то я приму на себя обязанности не судьи, но
защитника. Я нахожу у Бридуа такие качества, которые, как мне
кажется, могут в сем случае послужить ему к оправданию. Я
разумею, во-первых, его старость, во-вторых, его простоту, а вы
знаете лучше меня, что по нашим правам и законам проступок
человека престарелого и простоватого извиняется и прощается;
в-третьих, опираясь на наши законы, я усматриваю еще одно
обстоятельство, говорящее в пользу Бридуа, а именно: эта
единственная его оплошность должна быть прощена и похерена, она
должна раствориться в безбрежном море тех справедливых
приговоров, которые он вынес за свою сорокалетнюю беспорочную
службу, -- ведь если я пущу в реку Луару каплю морской воды, то
этой одной капли никто не почувствует, от этого вода в Луаре не
станет соленой.
Я полагаю, что не без воли Божией все прежние его решения,
выносившиеся также с помощью игральных костей, ваш уважаемый
верховный суд признал правильными, слава же Господня, как вам
известно, нередко означается в посрамлении мудрых, низложении
сильных и вознесении простых и смиренных. Я не собираюсь
злоупотреблять долее вашим вниманием; я только прошу вас на сей
раз, не из благодарности к нашему дому, -- ни о какой
благодарности не может быть и речи, -- но во имя того душевного
расположения, которое мы, и по сю и по ту сторону Луары
уважающие ваше звание и достоинство, исстари питаем к вам,
вынести по делу Бридуа оправдательный приговор вот на каких,
однако ж, условиях: во-первых, возьмите с него торжественное
обещание, что он удовлетворит тех, по чьему делу он вынес
неправильное решение (на это я охотно даю свое соизволение и
согласие); во-вторых, в помощь ему назначьте какого-нибудь
молодого, сведущего, осмотрительного, искушенного и
добродетельного советника, с тем чтобы впредь во всем, что
касается судопроизводства, Бридуа сообразовывался с его
мнением.
Буде же вы почтете за нужное вовсе от должности его
отрешить, то я покорнейше вас прошу предоставить его в полное
мое распоряжение. В моих владениях найдется немало мест и
должностей, где он может мне пригодиться и принести пользу.
Засим молю Господа Бога, нашего сотворителя, промыслителя и
всякого блага подателя, дабы его святая благодать неизменно
почивала на вас.
С этими словами Пантагрюэль, поклонившись суду, вышел из
залы. У дверей его ожидали Панург, Эпистемон, брат Жан и
другие. Все они сели на коней и поехали к Гаргантюа.
Дорогою Пантагрюэль рассказал во всех подробностях, как
происходил суд над Бридуа.
Брат Жан припомнил, что знавал Перена Бальбеса, когда тот
жил в Фонтене-ле-Конт, во времена глубокочтимого аббата
Ардийона.
Гимнаст сказал, что когда гасконец препирался с французом,
он находился в палатке толстяка Кристиана, рыцаря де Крисе.
Панург усомнился в возможности решать дела наугад, да еще
в течение долгого времени.
А Эпистемон сказал Пантагрюэлю:
-- Что-то в этом роде говорят и про монлерийского судью.
Но ведь кости -- это чистая случайность, как же это могло
столько лет сходить судье с рук? Раз, ну два решить дело
наудалую -- это я еще понимаю, да и то если дело сложное,
запутанное, трудное и темное.
ГЛАВА XLIV
О том, как Пантагрюэль рассказывает необыкновенную
историю, свидетельствующую о шаткости человеческих суждений
-- Как-то раз Гнею Долабелле, проконсулу Азии, пришлось
решать одно дело, -- сказал Пантагрюэль. -- Суть его
заключалась в следующем.
У одной женщины в Смирне был от первого мужа ребенок по
имени Абеве. Некоторое время спустя после смерти первого мужа
она вышла замуж вторично, и от второго мужа у нее родился сын
по имени Геде. Случилось так (а вы знаете, как редко отчимы,
свекры, свекрови и мачехи любят детей от первых отцов и
матерей), что второй ее муж и сын его Геде тайно, предательски,
из-за угла убили Абеве. Жена, узнав об их вероломстве и
злодействе, порешила не оставлять этого преступления
безнаказанным и, в отмщение за убийство своего первенца,
умертвила и мужа и сына. Ее взяли под стражу и привели к Гнею
Долабелле. Ему она во всем чистосердечно повинилась; она лишь
настаивала на том, что имела право и имела основания убить мужа
и сына. Таковы обстоятельства дела.
Долабелла не знал, чью сторону принять в этом обоюдоостром
деле. Преступление женщины было велико: она умертвила своего
второго мужа и сына. С другой стороны, Долабелла нашел повод к
убийству естественным, как бы вытекающим из права народов: ведь
муж и сын убили ее первенца, убили по тайному сговору, из-за
угла, не будучи ни оскорблены, ни обижены им, единственно из
жадности, оттого что им хотелось завладеть его наследством, и
Долабелла перенес это дело в афинский ареопаг, дабы узнать, как
ареопаг на него взглянет и как он его решит. Ареопаг вынес
постановление вызвать в суд тяжущихся по прошествии ста лет и
тогда задать им некоторые вопросы, в протоколе не значащиеся.
Следственно, ареопаг находился в полном недоумении, и дело
представлялось ему до того темным, что он не знал, какое можно
вынести по нему решение. А между тем, прибегни он к игральным
костям, он бы в любом случае не попал впросак. Осуди он
женщину, она бы понесла наказание заслуженное, ибо она сама за
себя отомстила, тогда как это обязанность правосудия. Для
оправдательного приговора у ареопага также было достаточно
веское основание: тяжкое горе этой женщины.
Но как мог Бридуа метать кости на протяжении стольких лет
-- все-таки это для меня непостижимо.
-- По правде сказать, я не берусь ответить вам на этот
вопрос с полной определенностью, -- молвил Эпистемон. -- Я могу
только высказать следующую догадку: везенье с приговорами
объясняется, быть может, тем, что судья Бридуа пользуется
особым благоволением небес и находится под особым
покровительством высших движущих сил, и силы эти, видя его
простоту и бесхитростность, видя, что он, не полагаясь на свои
знания и способности, убедившись в антиномичности и
противоречивости законов, эдиктов, установлений и указов, зная
коварство адского клеветника, нередко приемлющего вид ангела
света, с помощью приспешников своих, как-то: подкупленных
адвокатов, советников, прокуроров и прочих им подобных
прислужников черное превращающего в белое и волшебством
внушающего и той и другой стороне, что она права, -- а вам
хорошо известно, что даже для заведомо неправого дела защитники
найдутся всегда, иначе не было бы на свете судебных дел, --
смиренно поручает себя праведному судие -- Богу, призывает на
помощь Божественную благодать, сознавая всю случайность и
шаткость окончательных приговоров, уповает на Духа Святого и,
меча жребий, угадывает Его веление и волеизъявление, именуемое
нами судебным решением, -- силы эти, говорю я, двигали кости и
поворачивали их таким образом, что, падая, они принимали
положение, благоприятное для того, кто, подав справедливую
жалобу, добивался, чтобы законные его права были ограждены
правосудием, а ведь мы же знаем мнение талмудистов, что в
метании жребия нет ничего дурного и что когда люди полны
тревоги и сомнений, воля Божья обнаруживается именно в жребии.
Я бы не сказал, я не склонен думать и отнюдь не считаю,
что решать дело метанием костей наудачу, при невероятном
криводушии и явной подкупности тех, кто чинит суд в Мирленгском
парламенте, хуже, чем отдавать его в обагренные кровью и
пристрастные руки этих людей. Особливо если принять в
рассуждение, что все их судопроизводство пошло от некоего
Трибониана, человека бесчестного, вероломного, грубого,
зловредного, растленного, алчного и криводушного: он торговал
законами, эдиктами, рескриптами, уложениями и указами, -- кто
больше даст, -- и для того нарезал их на кусочки, и это и есть
те клочки и образчики законов, коими ныне пользуемся мы, все же
остальное, придававшее закону цельность, он уничтожил и
истребил из боязни, что если закон, книги древних юристов, а
также двенадцать таблиц и эдикты преторов полностью сохранятся,
то вся его низость выйдет наружу.
Вот почему для тяжущихся в большинстве случаев было бы
лучше угодить в капкан (вернее сказать, это причинило бы им
меньше зла), чем согласиться на то, чтобы их права были
погребены под ворохом судебных заключений и решений, -- недаром
Катон высказал в свое время пожелание и подал совет мостить
капканами судебный двор.
ГЛАВА XLV
О том, как Панург советуется с Трибуле
На шестой день после этого Панург возвратился домой в то
самое время, когда к нему из Блуа прибыл водным путем Трибуле.
Панург подарил ему хорошо надутый свиной пузырь, внутри
которого звенели горошины, искусно вызолоченную деревянную
шпагу, черепаховую охотничью сумочку, оплетенную фляжку с
бретонским вином и квартерон бландюроских яблок.
-- А что, он правда глуп, как пробка в этой фляжке? --
спросил Карпалим.
