"Хугайда..." - распробовал на вкус это слово, раскусил его, как спелую
виноградину, а потом повторил - еще раз, и еще.
Весь день я добросовестно бормотал себе под нос удивительное слово
"Хугайда", умолкая лишь изредка, когда мой проводник развивал совсем уж
немилосердную скорость. А незадолго до наступления сумерек мы неожиданно
вынырнули из леса, некоторое время продирались сквозь заросли высокой травы,
доходившей мне чуть ли не до пояса, и наконец вышли на пустынный берег
изумрудно-зеленого моря. Я тут же устремился к воде: ее трепещущая
поверхность сверкающая в тусклых лучах самого маленького из солнышек,
притягивала меня как магнитом. Я зачерпнул воду в пригоршню и умылся. Она
оказалась теплой и совершенно пресной. Я изумленно покачал головой и
оглянулся на своего спутника.
- Ага, а море-то тебе понравилось, - добродушно отметил он. - Будем
надеяться, ты ему тоже приглянулся: лучше дружить с морем, если собираешься
ступить на палубу корабля... Мы почти пришли: лагерь пиратов находится в
часе ходьбы отсюда. Пожалуй, я оставлю тебя здесь: у меня немало других дел
со Страмослябами, и я не хочу, чтобы ты крутился у меня под ногами. Да и
тебе будет полезно отдохнуть от моего общества перед дальней дорогой. Поешь,
можешь искупаться, если хочешь, а самое главное - постарайся хорошенько
выспаться. А под утро я прийду за тобой.
- Искупаться и поспать - дело хорошее. А вот что, интересно, я буду
есть? - усмехнулся я. - Здесь ничего съедобного, кажется, не растет, а если
я начну рыбачить... Ох! Можно попробовать, конечно, но...
- Ладно уж, не ной, - проворчал Вурундшундба. Он присел на корточки и
хлопнул ладонью по земле. Перед ним тут же появился огромный котел, от
которого поднимался ароматный пар.
- Вот это да! - восхитился я.
- Смотри только не лопни, на радостях! - ехидно посоветовал мой
благодетель.
"Кто бы говорил!" - ядовито подумал я, но вслух предпочел вежливо
сказать: "спасибо" - и никаких комментариев.
- Постарайся уснуть пораньше: я прийду за тобой еще затемно, а день
будет нелегкий... впрочем, легких дней в твоей жизни пока вообще не
предвидится, это я тебе обещаю! - напутствовал меня Вурундшундба. Потом он
ушел, а я некоторое время с тупым интересом смотрел ему вслед. Берег был
отнюдь не песчаным, гладкая темная почва казалась мне твердой и упругой, как
пластик. Мои подошвы вообще на ней не отпечатывались. Но этот дядя умудрялся
оставлять такие глубокие следы, что мне стало не по себе: его ноги
погружались в почву сантиметров на десять, честное слово! Создавалось
впечатление, что бедняга земля едва носит это матерое человечище...
- А вот ложку сей гнусный тип мне не оставил! - растерянно сказал я сам
себе после того, как его массивный силуэт уже слился с синевой сумерек. Я ни
на секунду не сомневался, что он сделал это нарочно. Я заглянул в котел и с
некоторым облегчением понял, что в нем был не суп, а твердая пища: какие-то
большие куски непонятно чего, скорее всего - мяса, судя по запаху. На худой
конец, это можно было есть и руками. Но у меня случился тяжелый приступ
чистоплюйства: чуть ли не полчаса я рыскал в темноте, стараясь найти на
берегу какую-нибудь замену отсутствующим столовым приборам - но так ничего и
не нашел. На берегу было удивительно пусто: ни ракушек, ни веток, ни камней,
и вообще никаких развлечений! Дело кончилось тем, что я пригорюнился, достал
из-за пояса разбойничий нож, подарок Мэсэна, присел возле котла и аккуратно
подцепил на кончик ножа один из кусков. Как и в прошлый раз, мне не удалось
идентифицировать пищу Вурундшундбы: вкусно-то вкусно, а вот что это было?..
Оно и неудивительно: у меня имелся более чем скудный опыт проникновения в
тайны местной кухни. Какая-то ясность в этой области существовала только
пока я жил у Мэсэна, где все стадии приготовления обеда, начиная с охоты,
вершились у меня на глазах.
Есть с ножа мне быстро надоело - или я просто успел отвыкнуть от
необходимости самостоятельно пережевывать пищу? В каком-то смысле, общение с
Вурундшундбой, который в буквальном смысле слова "ел за двоих", было весьма
удобным - по крайней мере, для смертельно усталого человека.
Но упустить возможность искупаться я не мог, каким бы усталым не был.
Вот уж чего мне здорово не хватало все время, с тех пор, как я трагически
лишился элементарных бытовых удобств по воле стремительно спивающегося, но,
к моему величайшему сожалению, все еще могущественного чародея Таонкрахта.
Поэтому я разделся и полез в море. Темная вода была теплой - гораздо теплее
воздуха, и это оказалось лучшей новостью всех времен и народов. Я тут же
нырнул с головой и удовлетворенно фыркнул, когда моя голова снова оказалась
на поверхности.
- Хугайда, - проникновенно сказал я воде. И с азартом ученого попугая
повторил: - Хугайда, Хугайда, Хугайда.
Я был совершенно уверен, что морю понравилось мое бормотание, честное
слово! Я тихо рассмеялся от удивительного чувства: блаженной и совершенно
беспричинной радости, до краев заполнившей все мое существо, и поплыл
вперед, поражаясь тому, что до сих пор не утратил эти полезные навыки. Я-то
уже и сам не помнил, когда в последний раз плавал...
Через несколько минут я остановился, перевернулся на спину и долго
лежал, с рассеянной улыбкой разглядывая непроницаемо темное небо. Впрочем,
понять, где заканчивается небо и начинается море, было совершенно
невозможно: со всех сторон меня окружала густая чернота, теплая и несомненно
дружелюбная. Я был таким счастливым и спокойным - хоть в святые записывайся,
вот что удивительно! Меньше всего меня сейчас тревожило, как я буду
возвращаться на берег: во-первых, я был совершенно уверен, что не пропаду, а
во-вторых... плевать я на все это хотел, с высокой башни! Кажется, я даже
умудрился задремать, покачиваясь на поверхности воды, как унесенный ветром
легкий сухой листок.
Впрочем, в какой-то момент я почувствовал, что начинаю замерзать, и
неохотно поплыл назад, ни на секунду не задумываясь о направлении. И
правильно: через несколько минут я уже был на берегу и отчаянно мотал
головой, пытаясь хоть немного просушить волосы. Потом я мужественно ежился
на прохладном ночном ветру, не позволяя себе одеться: меня не прельщала
перспектива спать в мокрой одежде под мокрым одеялом, или вовсе без оного. К
тому же идея превратить волшебный подарок Урга в пошлое полотенце показалась
мне почти кощунственной... Но потом, когда я все-таки высох и забрался под
одеяло, я почувствовал себя просто замечательно. Странно устроены люди:
совсем недавно я был абсолютно уверен, что моя жизнь может считаться
законченной, поскольку ничего хорошего мне уже не светит, а сегодня
обнаружилось, что я могу быть почти счастливым и совершенно безмятежным -
это я-то, бездомный бродяга, устроившийся на ночлег на пустынном морском
берегу, беспомощный шарик "перекати-поля", случайно унесенный в чужой мир
капризным ветром...
Глава 7. Страмослябские пираты
Мой эксцентричный спутник вернулся затемно, как и обещал. Я проснулся
прежде, чем он принялся меня будить: почувствовал его присутствие, тяжелое,
как надгробный камень.
- Уже не спишь? - одобрительно отметил Вурундшундба. - Вот и славно, -
он исследовал почти полный котел с едой и неодобрительно заметил: - Так
ничего и не сожрал! А шуму-то было - вспомнить страшно... Ладно уж, вставай,
пора идти.
- Пошли, - вздохнул я.
Мне не хотелось покидать это место. Я здорово подозревал, что мое
счастливое настроение останется лежать на берегу, на том самом месте, где я
спал, как остаются отпечатки наших следов на мокром песке: с собой не
заберешь, как ни крути...
- Знаешь, а мне было очень хорошо здесь, - робко сообщил я своему
проводнику. Мне очень хотелось поговорить с ним о вчерашнем вечере: раз уж
не удалось сохранить это блаженное состояние, так хоть потрепаться - все
лучше, чем ничего! Благо шли мы не так быстро, как раньше, и у меня вполне
хватало дыхания, чтобы вести беседу. Его молчание показалось мне вполне
благожелательным, так что я осмелел и продолжил: - До сих пор все эти
разговоры о том, что ваш мир - самое распрекрасное место во Вселенной,
казались мне некоторым преувеличением... Но ночью, когда я купался в море, я
начал полагать, что так оно и есть.
- Ага, - насмешливо согласился Вурундшундба, - конечно, тебе начало
здесь нравиться. Все очень просто: вчера ты целый день талдычил одно из
самых могущественных древних заклинаний, я чуть не рехнулся, тебя слушая! Не
похоже, чтобы ты уже вернул себе свое драгоценное могущество, но жить тебе
сразу стало полегче... Знаешь хоть, почему ты так страстно хочешь вернуться
домой?
- Ничего себе! - я чуть не захлебнулся от избытка аргументов. Но
сформулировать их было довольно трудно. - Я, я... черт! Там я - на своем
месте, - наконец объяснил я. - И потом, там осталось очень много людей,
которых я люблю...
- Вот-вот-вот, это уже теплее, - обрадовался он. - Только дело не в
том, что ты их любишь. Это не самое главное. Гораздо важнее, что они тебя
любят. А здесь, в мире Хомана, никому нет до тебя дела - разве не так?
- Ну почему, - растерянно сказал я, - бедняга Таонкрахт наверное ужасно
расстроился, когда обнаружил, что я сделал ноги... И Мэсэн не очень-то хотел
меня отпускать. И... - тут я запнулся, поскольку вдруг вспомнил, что
настоящий джентльмен не должен предавать гласности имя своей дамы. Альвианта
имела полное право рассчитывать на мою деликатность!
- Чего язык прикусил? - усмехнулся Вурундшундба. - Хочешь сказать, что
еще нашлась какая-нибудь девчонка, которая без ума от твоих глаз? Тоже мне,
тайна! Но все это не в счет. Никому из этих людей нет дела до тебя. Просто
им было лестно находиться в обществе демона, за которого они тебя принимали,
вот и все. Наверняка все они строили на твой счет какие-нибудь корыстные
планы. И ты это сам прекрасно понимаешь. Поэтому так тоскуешь о месте,
которое называешь "домом". Твой дом там, где тебя любят. Ты очень просто
устроен.
- Как все люди, наверное, - растерянно согласился я.
- Это верно, - насмешливо подтвердил он. - "Как все люди". Проблема в
том, что ты не можешь позволить себе роскошь быть "как все люди".
- Почему только я? На самом деле никто не может позволить себе роскошь
быть "как все люди", - вздохнул я. - Тем не менее, позволяют - только этим и
занимаются с утра до ночи...
- Ну-ну-ну, эк ты расфилософствовался, - неожиданно добродушно
откликнулся Вурундшундба. И тут же ворчливо добавил: - Все хорошо в свое
время! Ты лучше давай, шевели ногами, а то плетемся мы с тобой, как на свои
похороны.
Это было, мягко говоря, некоторым преувеличением, но я послушно
прибавил шагу. Примерно через час мое усердие было вознаграждено: нашим
взорам открылась вполне живописная бухта, на зеленых волнах которой
жизнерадостно подпрыгивало симпатичное парусное суденышко, смутно похожее на
знакомые мне картинки в энциклопедиях для детей: не то приблизительная копия
скандинавского драккара, не то поморская лодья. С ярко-алого паруса на меня
неодобрительно взирал канареечно-желтый лик неумело, но старательно
нарисованного солнышка. У небесного светила имелись суровые раскосые глаза,
малиновый румянец во всю щеку, нос-кнопка и лягушачий рот, оскалившийся в
глупой, но недоброй улыбке. Я понял, что мы пришли: корабль со столь
недвусмысленно разукрашенным парусом просто не мог принадлежать нормальным
законопослушным гражданам - только пиратам!
