Но Робби не был способен обидеть и муху - он тут же вошел в воду чуть
не по пояс, цепляя голову багром, но голова увертывалась и вертелась.
Подоспела подмога; вокруг заговорили, что одна из женщин очень красива,
затем распространилось, что обе они - важные особы. Но они были простые
проникшие на студию смертные, и Робби брезгливо ждал, пока они причалят,
чтобы задать им перцу. Наконец статую обуздали, притянули к берегу.
- Верните голову на место, - крикнул Робби женщинам. - Это вам что,
сувенир?
Одна из женщин плавно съехала вниз по щеке идола, и Робби поймал ее,
поставил на сушу; вторая, поколебавшись, соскользнула тоже. Робби
повернулся к Стару.
- Что велишь с ними сделать, шеф? Стар не отвечал. С расстоянья двух
шагов на него, слабо улыбаясь, смотрело лицо умершей жены - и хоть бы в
выражении была разница! Сквозь лунный промежуток в два шага глаза глядели
знакомо, от ветра шевелился локон на родном лбу; она все улыбается -
теперь слегка иначе, но тоже знакомо; губы приоткрылись, как у Минны.
Страх, трепет пронизал Стара, он чуть не вскрикнул. Затхлый и тихий
похоронный зал, лимузин-катафалк, приглушенно скользящий, роняющий цветы с
гроба, - и оттуда, из мрака, снова явилась, теплая, светлая! Мимо неслась
вода, мощные кинопрожекторы полосовали мглу, и вот зазвучал голос - иной,
не голос Минны.
- Мы просим извинить нас, - сказал голос. - Мы прошли в ворота
зайцами, следом за грузовиком...
Вокруг начинали уже толпиться - осветители, подсобные рабочие, и Робби
тут же принялся за них, как овчарка за овец.
- Тащите большие насосы с водоемов, с четвертой площадки... застропите
голову канатом... сплавьте ее обратно на досках... сперва, ради господа
бога, выкачайте воду из джунглей... трубу кладите здесь, изогнутую эту...
да полегче, тут все из пластмассы...
Стар глядел, как обе женщины пробирались к выходу за полисменом. Затем
сделал шаг, проверяя, ушла ли из колен слабость. Прочавкал с рокотом тягач
по грязи, и мимо Стара потекли вереницей люди; каждый второй взглядывал на
него, улыбался, говорил: "Привет, Монро... Здравствуйте, мистер Стар...
мокрая выдалась ночка, мистер Стар... Монро... Монро... Стар... Стар...
Стар".
Он откликался, взмахивал рукой в ответ им, проходящим в сумраке, и
это, я думаю, слегка напоминало встречу Императора со Старой Гвардией. У
всякого мирка непременно свои герои, и Стар был герой киномира. Эти люди в
большинстве своем работали здесь от начала, испытали великую встряску -
приход эры звука - и три года кризиса, и Стар оберегал их от беды. Узы
верности рвались теперь повсюду, у колоссов обнаруживались и крошились
глиняные ноги; но Стар по-прежнему был их вожак, последний в своем роде. И
они шли мимо, приветствуя его - как бы воздавая негромкую почесть.
Глава III
За время между вечером прилета и землетрясением я на многое взглянула
по-другому.
Взять, к примеру, отца. Я отца любила (это можно бы изобразить
капризной кривой со многими резкими спадами), но я начала уже понимать,
что сила воли - еще не замена всех качеств, делающих человека человеком.
Таланты отца сводились в основном к практической сметке. Благодаря ей и
своему везению он заполучил четвертую часть доходов в процветающем и
шумном бизнесе - и стал компаньоном молодого Стара. В этом заключился
подвиг его жизни, а дальше уж простой инстинкт не давал сорваться.
Конечно, в деловых беседах на Уолл-стрит отец умел напускать туману насчет
загадок фильмопроизводства, но сам не смыслил ни аза в монтаже, а тем
более в перезаписи. Да и проникнуться с юности духом Америки трудно, служа
подавальщиком в баре ирландского городка Баллихигана, а чувство сюжета
было у отца не тоньше, чем у коммивояжера-анекдотчика. С другой стороны,
он не был тайным полупаралитиком, как - - - ; отец являлся в студию не с
обеда, а с утра, притом подозрительность он нарастил в себе, как мышцу, и
перехитрить его было нелегко.
Ему повезло на Стара - крупно повезло. В киноделе Стар был путеводным
маяком, подобно Эдисону и Люмьеру, Гриффиту и Чаплину. Он поднял фильмы
высоко над уровнем и возможностями театра, вознес как бы на высоты
золотого века (все это до введения цензуры).
О роля Стара свидетельствовало то, какой вокруг него шел шпионаж - не
простая охота за внутренней информацией, за секретами технологии, а
шпионаж, объектом которого было чутье Стара на перемены в зрительских
вкусах, его предвидение будущего. Слишком много жизненной энергии
доводилось Стару тратить на борьбу с этим шпионажем. Приходилось то и дело
лавировать, замедлять темп, секретничать, - и поэтому работу Стара так же
трудно описывать, как трудно вникнуть в планы полководца, психологическая
сторона которых от тебя почти вся скрыта, и кончаешь простым суммировавшем
успехов и неудач. Но я решила дать хоть беглый очерк его рабочего дня, и
цель идущих ниже страниц именно в этом. Частью я взяла их из написанного в
колледже сочинения "День продюсера". Большинство событий будничных я
вмонтировала с помощью воображения, но всё из разряда необычного - так и
было.
Наутро после потопа, на рассвете, в административное здание вошел
человек. Появившись на балконе, он, по словам очевидца, постоял там, затем
влез на чугунные перила и бросился головой вниз на мостовую. В итоге -
сломанная рука.
Мисс Дулан, секретарша Стара, сообщила ему о случившемся, когда в
девять он нажал кнопку звонка. Он спал в кабинете и проспал весь этот
небольшой переполох.
- Пит Заврас? - воскликнул Стар. - Оператор?
- Его доставили к дежурному врачу. В газету это не попадет.
- Ах ты несчастье, - сказал Стар. - Я знал, что Заврас вышел в тираж,
- но отчего он сник, неясно. Два года назад он снимал у нас и выглядел
молодцом. Зачем же он пришел сюда кончать с собой? Как он пробрался на
студию?
- Обморочил охрану с помощью старого пропуска, - пояснила Кэтрин Дулан
в своей ястребино-сухой манере. Муж ее был ассистентом режиссера. -
Возможно, на него как-то повлияло землетрясение.
- Он был лучший оператор Голливуда, - сказал Стар. И, даже услышав
затем про сотни жертв в Лонг-Биче, Стар все не мог выбросить Завраса из
мыслей - и велел секретарше выяснить причину попытки самоубийства.
Первые новости дня поступали по диктографу, вплывали в теплынь утра.
Стар брился, пил кофе, слушая и делая распоряжения. Робби оставил записку:
"Если потребуюсь Стару, передайте - к черту, я спать пошел". Ведущий актер
заболел - или захандрил; губернатор Калифорнии прибывает на студию с целой
свитой гостей; помощник продюсера избил жену за испорченную фильмокопию и
должен быть "разжалован в сценаристы" (разбирательство и прием губернатора
входят в компетенцию отца, и актер тоже - если только не законтрактован
лично Старом). В Канаде ранний снег покрыл место натурных съемок, а
рабочая группа уже прибыла туда; Стар быстро просмотрел фабулу картины,
прикинул, нельзя ли примениться к снегу. Нет, нельзя. Стар звонком призвал
секретаршу в кабинет.
- Свяжите меня с полисменом, который удалил вчера вечером двух женщин
со съемочной территории. Его зовут, кажется. Малой.
- Хорошо, мистер Стар. У телефона Джо Уаймен - относительно брюк.
- Привет, Джо, - сказал Стар в трубку. - Послушай-ка, на
предварительном просмотре двое зрителей пожаловались, что у Моргана
ширинка расстегнута целых полфильма... Конечно, они преувеличивают, но
даже если на протяжении всего десяти футов... Нет, этих зрителей не сыщешь
теперь, но вам придется снова и снова прокручивать фильм, пока не засечете
этот кусок. Посадите в просмотровом побольше народа - кто-нибудь да
заметит.
(Вот уж действительно:
Tout passe. - L'art robuste Seul a l'eternite.)
- И сейчас придет этот принц из Дании, - сказала Кэтрин Дулан. - Он
очень красивый. Хотя высоковат, - прибавила она почему-то.
- Благодарю, Кэтрин, - сказал Стар. - Спасибо. Тронут вашим намеком на
то, что среди невысоких у нас самый красивый теперь - я. Пусть высокого
гостя поводят по съемкам, и скажите ему, что в час мы с ним завтракаем.
- Ив приемной ждет мистер Джордж Боксли - вид у него отменно,
по-английски, злой.
- Что ж, уделим ему десять минут. Когда она уже выходила. Стар спросил:
- От Робби не было звонка?
- Нет.
- Позвоните звуковикам, и если они могут с ним связать, то спросите
вот что. Спросите у Робби, не знает ли он, как зовут тех вчерашних ночных
посетительниц. Хотя бы одну из них. А если не фамилию, то пусть даст любую
деталь, примету, по которой можно бы их разыскать.
- Что еще узнать у него?
- Больше ничего. Но скажите ему, это важно - пока у него в памяти
свежо. Кто они такие? Да-да, спросите его, кто они, что они. То есть...
Она ждала, опустив глаза в блокнот и быстро записывая.
- ... то есть они, возможно... сомнительной репутации? Не актрисы ли?
А впрочем, это все отставить. Пусть только подскажет, как их найти.
Полисмен Малой смог сообщить немного. Две дамочки, и он их быстро
выставил со студии, будьте спокойны. Причем одна сердилась. Которая? Да
одна из тех двух. У них машина стояла, шевролетка. Хотел даже номер
записать. - Сердилась та, что покрасивей? - Вот уж не приметил.
Ничего Малон не приметил и не заметил. Даже на студии уже успели
забыть Минну. За каких-нибудь три года. Что ж, по линии полисмена - все.
Мистера Джорджа Боксли Стар встретил отечески доброй улыбкой. Она
выработалась у Стара из улыбки, так сказать, сыновней, когда Стар еще
юнцом был взброшен на высокий пост. Первоначально то была улыбка уважения
к старшим; затем вершить дела на студии стал все больше он и все меньше
они, старшие, и улыбка стала смягчать этот сдвиг и, наконец, раскрылась в
улыбку доброты сердечной - иногда чуть торопливую, усталую, но неизменно
адресованную всякому, кто в течение данного часа не навлек на себя гнев
Стара. Всякому, кого Стар не намеревался резко и прямо оскорбить.
Мистер Боксли не улыбнулся в ответ. Он вошел так, словно его втащили
силой, хотя втаскивавших и не видно было. У кресла он остановился, но
опять-таки точно не сам сел, а был схвачен за локти двумя невидимыми
конвоирами и усажен. Он молчал насупленно. Закурил предложенную Старом
сигарету, но и тут казалось, будто спичку поднесли некие внешние силы,
которым он брезгливо повинуется. Стар смотрел на него с учтивостью.
- В чем-то неполадки, мистер Боксли? Романист молча поднял на Стара
глаза, темные, как грозовая туча.
- Ваше письмо я прочел, - сказал Стар, отбросив любезный тон, каким
молодой директор школы обращается к ученику, и заговорив "на равных" - с
оттенком почтения, но и с достоинством.
- Я не могу добиться, чтобы сценарий писался по-моему, - взорвался
Боксли. - У вас у всех отношение ко мне очень милое, но это прямо какой-то
заговор. Вы мне дали в сотрудники двух поденщиков, которые меня
выслушивают, а затем все портят - по-видимому, лексикон их не превышает
сотни слов.
- А вы бы сами писали текст, - сказал Стар.
- Я и писал. Я послал вам фрагмент.
- Но там были одни разговоры, перебрасывание словами, - мягко сказал
Стар. - Интересные, но только разговоры.
Лишь с величайшим трудом удалось двум призрачным конвоирам удержать
Боксли в кресле. Он порывался встать; он издал негромкий, лающий какой-то
звук - если смех, то отнюдь не веселый.
- У вас тут, видимо, не принято читать сценарии. В моем фрагменте эти
разговоры происходят во время поединка. Под конец один из дуэлянтов падает
в колодец и его вытаскивают в бадье. - Боксли опять пролаял-засмеялся и
смолк.
- А в свой роман вы бы вставили это, мистер Боксли?
- Что? Нет, разумеется.
- Сочли бы это дешевкой?
- В кинематографии стандарты другие, - сказал Боксли уклончиво.
- А вы ходите в кино?
- Нет, почти не хожу.
- Не потому ли, что там вечно дерутся на дуэлях и падают в колодцы?
- Да, и к тому же у актеров неестественно напряженные лица, гримасы, а
диалог искусствен и неправдоподобен.
- Отставим на минуту диалог, - сказал Стар. - Согласен, что у вас он
