там не оказалось. Джордан взошла на крыльцо и оттуда оглядела сад, но его
нигде не было видно. Не найдя его и на боковой веранде, мы наугад толкнули
внушительного вида дверь и очутились в библиотеке - комнате с высокими
готическими сводами и панелями резного дуба на английский манер, должно
быть перевезенной целиком из какого-нибудь разоренного родового гнезда за
океаном.
Пожилой толстяк в огромных выпуклых очках, делавших его похожим на
филина, сидел на краю стола, явно в подпитии, задумчиво созерцая полки с
книгами. Когда мы вошли, он стремительно повернулся и оглядел Джордан с
головы до ног.
- Как вам это нравится? - порывисто спросил он.
- Что именно?
Он указал рукой на книжные полки.
- Вот это. Проверять не трудитесь. Уже проверено. Все - настоящие.
- Книги?
Он кивнул головой.
- Никакого обмана. Переплет, страницы, все как полагается. Я был
уверен, что тут одни корешки, а оказывается - они настоящие. Переплет,
страницы... Да вот, посмотрите сами!
Убежденный в нашем недоверии, он подбежал к полке, выхватил одну книгу
и протянул нам. Это был первый том "Лекций" Стоддарда.
- Видали? - торжествующе воскликнул он. - Обыкновенное печатное
издание, без всяких подделок. На этом я и попался. Этот тип - второй
Беласко. Разве не шедевр? Какая продуманность! Какой реализм! И заметьте -
знал, когда остановиться, - страницы не разрезаны. Но чего вы хотите? Чего
тут можно ждать?
Он вырвал книгу у меня из рук и поспешно вставил на место, бормоча,
что если один кирпич вынут, может обвалиться все здание.
- Вас кто привел? - спросил он. - А может, вы пришли сами? Меня
привели. Тут почти всех приводят.
Джордан метнула на него короткий веселый взгляд, но не ответила.
- Меня привела дама по фамилии Рузвельт, - продолжал он. - Миссис Клод
Рузвельт. Не слыхали? Где-то я с ней вчера познакомился. Я, знаете, уже
вторую неделю пьян, вот и решил посидеть в библиотеке, - может, думаю,
скорее протрезвлюсь.
- Ну и как, помогло?
- Кажется - немножко. Пока еще трудно сказать. Я здесь всего час. Да,
я вам не говорил про книги? Представьте себе, они настоящие. Они...
- Вы нам говорили.
Мы с чувством пожали ему руку и снова вышли в сад.
На брезенте, натянутом поверх газона, уже начались танцы: старички
двигали перед собой пятившихся молодых девиц, выписывая бесконечные
неуклюжие петли; по краям топтались самодовольные пары, сплетаясь в
причудливом модном изгибе тел, - и очень много девушек танцевало в
одиночку, каждая на свой лад, а то вдруг давали минутную передышку
музыканту, игравшему на банджо или на кастаньетах. К полуночи веселье было
в полном разгаре. Уже знаменитый тенор спел итальянскую арию, а
прославленное контральто - джазовую песенку, а в перерывах между номерами
гости развлекались сами, изощряясь, кто как мог, и к летнему небу летели
всплески пустого, беспечного смеха. Эстрадная пара близнецов - это
оказались наши желтые девицы - исполнила в костюмах сценку из детской
жизни; лакеи между тем разносили шампанское в бокалах с полоскательницу
величиной. Луна уже поднялась высоко, и на воде пролива лежал треугольник
из серебряных чешуек, чуть-чуть подрагивая в такт сухому металлическому
треньканью банджо в саду.
Мы с Джордан Бейкер по-прежнему были вместе. За нашим столиком сидели
еще двое: мужчина примерно моих лет и шумливая маленькая девушка, от
каждого пустяка готовая хохотать до упаду. Мне теперь тоже было легко и
весело. Я выпил две полоскательницы шампанского, и все, что я видел перед
собой, казалось мне исполненным глубокого, первозданного смысла.
Во время короткого затишья мужчина вдруг посмотрел на меня и улыбнулся.
- Мне ваше лицо знакомо, - сказал он приветливо. - Вы случайно не в
Третьей дивизии служили во время войны?
- Ну как же, конечно. В Девятом пулеметном батальоне.
- А я - в Седьмом пехотном полку, вплоть до мобилизации в июне тысяча
девятьсот восемнадцатого года. Недаром у меня все время такое чувство,
будто мы уже где-то встречались.
Мы немного повспоминали серые, мокрые от дождя французские деревушки.
Потом он сказал, что недавно купил гидроплан и собирается испытать его
завтра утром - из чего я заключил, что он живет где-то по соседству.
- Может быть, составите мне компанию, старина? Покатаемся по проливу
вдоль берега?
- А в какое время?
- В любое, когда вам удобно.
Я уже открыл рот, чтобы осведомиться о его фамилии, но тут Джордан
оглянулась на меня и спросила с улыбкой:
- Ну как, перестали хандрить?
- Почти перестал, спасибо. - Я снова повернулся к своему новому
знакомцу: - Никак не привыкну к положению гостя, незнакомого с хозяином.
Ведь я этого Гэтсби в глаза не видал. Просто я живу тут рядом, - я махнул
рукой в сторону невидимой изгороди, - и он прислал мне с шофером
приглашение.
Я заметил, что мой собеседник смотрит на меня как-то растерянно.
- Так ведь это я - Гэтсби, - сказал он вдруг.
- Что?! - воскликнул я. - Ох, извините, ради бога!
- Я думал, вы знаете, старина. Плохой, видно, из меня хозяин.
Он улыбнулся мне ласково, - нет, гораздо больше, чем ласково. Такую
улыбку, полную неиссякаемой ободряющей силы, удается встретить четыре, ну
- пять раз в жизни. Какое-то мгновение она, кажется, вбирает в себя всю
полноту внешнего мира, потом, словно повинуясь неотвратимому выбору,
сосредоточивается на вас. И вы чувствуете, что вас понимают ровно
настолько, насколько вам угодно быть понятым, верят в вас в той мере, в
какой вы в себя верите сами, и безусловно видят вас именно таким, каким вы
больше всего хотели бы казаться. Но тут улыбка исчезла - и передо мною был
просто расфранченный хлыщ, лет тридцати с небольшим, отличающийся почти
смехотворным пристрастием к изысканным оборотам речи. Это пристрастие, это
старание тщательно подбирать слова в разговоре я заметил в нем еще до
того, как узнал, кто он такой.
Почти в ту же минуту прибежал слуга и доложил, что мистера Гэтсби
вызывает Чикаго. Тот встал и извинился с легким поклоном, обращенным к
каждому из нас понемногу.
- Вы тут, пожалуйста, не стесняйтесь, старина, - обратился он ко мне.
- Захочется чего-нибудь - только велите лакею. А я скоро вернусь. Прошу
прощения.
Как только он отошел, я повернулся к Джордан: мне не терпелось
высказать ей свое изумление. Почему-то я представлял себе мистера Гэтсби
солидным мужчиной в летах, с брюшком и румяной физиономией.
- Кто он вообще такой? - спросил я. - Вы знаете?
- Некто по фамилии Гэтсби, вот и все.
- Но откуда он родом? Чем занимается?
- Ну вот, теперь и вы туда же, - протянула Джордан с ленивой усмешкой.
- Могу сказать одно: он мне как-то говорил, что учился в Оксфорде.
В глубине картины начал смутно вырисовываться какой-то фон; но
следующее замечание Джордан снова все смешало.
- Впрочем, я этому не верю.
- Почему?
- Сама не знаю, - решительно сказала она. - Просто мне кажется, что
никогда он в Оксфорде не был.
Что-то в ее тоне напоминало слова желтой девицы: "Мне кажется, что он
убийца", - и это лишь подстрекнуло мое любопытство. Пусть бы мне сказали,
что Гэтсби - выходец с луизианских болот или из самых нищенских кварталов
нью-йоркского Ист-Сайда, я бы не удивился и не задумался. В этом не было
ничего невероятного. Но чтобы молодые люди выскакивали просто ниоткуда и
покупали себе дворцы на берегу пролива Лонг-Айленд - так не бывает; по
крайней мере, я, неискушенный провинциал, считал, что так не бывает.
- Во всяком случае, у него всегда собирается много народу, - сказала
Джордан, уходя от разговора с чисто городской нелюбовью к конкретности. -
А мне нравятся многолюдные сборища. На них как-то уютнее. В небольшой
компании никогда не чувствуешь себя свободно.
В оркестре бухнул большой барабан, и дирижер вдруг звонко выкрикнул,
перекрывая многоголосый гомон:
- Леди и джентльмены! По просьбе мистера Гэтсби мы сейчас сыграем вам
новую вещь Владимира Тостова, которая в мае произвела такое большое
впечатление в Карнеги-холле. Читатели газет, вероятно, помнят, что это
была настоящая сенсация. - Он улыбнулся снисходительно-весело и добавил: -
Фу-рор!
Кругом засмеялись.
- Итак, - он еще повысил голос: - Владимир Тостов, "Джазовая история
человечества".
Но мне не суждено было оценить произведения мистера Тостова, потому
что при первых же тактах музыки я вдруг увидел Гэтсби. Он стоял на верхней
ступеньке мраморной лестницы и с довольным видом оглядывал группу за
группой. Смуглая от загара кожа приятно обтягивала его лицо, короткие
волосы лежали так аккуратно, словно их подстригали каждый день. Ничего
зловещего я в нем усмотреть не мог. Быть может, то, что он совсем не пил,
и выделяло его из толпы гостей - ведь чем шумней становилось общее
веселье, тем он, казалось, больше замыкался в своей корректной
сдержанности. Под заключительные звуки "Джазовой истории человечества"
одни девицы с кокетливой фамильярностью склонялись к мужчинам на плечо,
другие, пошатнувшись, притворно падали в обморок, не сомневаясь, что их
подхватят крепкие мужские руки - и, может быть, даже не одни; но никто не
падал в обморок на руки Гэтсби, и ничья под мальчишку остриженная головка
не касалась его плеча, и ни один импровизированный вокальный квартет не
составлялся с его участием.
- Простите, пожалуйста.
Возле нас стоял лакей.
- Мисс Бейкер? - осведомился он. - Простите, пожалуйста, но мистер
Гэтсби хотел бы побеседовать с вами наедине.
- Со мной? - воскликнула удивленная Джордан.
- Да, мисс.
Она оглянулась на меня, недоуменно вскинув брови, встала и пошла за
лакеем по направлению к дому. Я заметил, что и в вечернем платье, да и в
любом другом, она двигается так, как будто на ней надет спортивный костюм
- была в ее походке пружинистая легкость, словно свои первые шаги она
училась делать на поле для гольфа ясным погожим утром.
Я остался один. Было уже два часа. Какие-то невнятные загадочные звуки
доносились из комнаты, длинным рядом окон выходившей на веранду. Я
ускользнул от студента Джордан, пытавшегося втянуть меня в разговор на
акушерско-гинекологическую тему, который он успел завести с двумя
эстрадными певичками, - и пошел в дом.
Большая комната была полна народу. Одна из желтых девиц сидела за
роялем, а рядом стояла рослая молодая особа с рыжими волосами, дива из
знаменитого эстрадного ансамбля, и пела. Она выпила много шампанского, и
на втором куплете исполняемой песенки жизнь вдруг показалась ей невыносимо
печальной - поэтому она не только пела, но еще и плакала навзрыд. Каждую
музыкальную паузу она заполняла короткими судорожными всхлипываниями,
после чего дрожащим сопрано выводила следующую фразу. Слезы лились у нее
из глаз, - впрочем, не без препятствий: повиснув на густо накрашенных
ресницах, они приобретали чернильный оттенок и дальше стекали по щекам в
виде медлительных черных ручейков. Какой-то шутник высказал предположение,
что она поет по нотам, написанным у нее на лице; услышав это, она
всплеснула руками, повалилась в кресло и тут же уснула мертвецким пьяным
сном.
- У нее вышла ссора с господином, который называет себя ее мужем, -
пояснила молодая девушка, стоявшая со мною рядом.
Я огляделся по сторонам. Большинство дам, которые еще не успели
уехать, заняты были тем, что ссорились со своими предполагаемыми мужьями.
Даже в компанию Джордан, квартет из Ист-Эгга, проник разлад. Один из
мужчин увлекся разговором с молоденькой актрисой, а его жена сперва
высокомерно делала вид, что это ее нисколько не трогает и даже забавляет,
но в конце концов не выдержала и перешла к фланговым атакам - каждые пять
минут она неожиданно вырастала сбоку от мужа и, сверкая, точно
разгневанный бриллиант, шипела ему в ухо: "Ты же обещал!"
Впрочем, не одни ветреные мужья отказывались ехать домой. У самого
выхода шел спор между двумя безнадежно трезвыми мужчинами и их негодующими
женами. Жены обменивались сочувственными репликами в слегка повышенном
тоне:
- Стоит ему заметить, что мне весело, - сейчас же он меня тянет домой.
