керамических браслетов, скользивших по обнаженным рукам. Она вошла в
комнату таким быстрым, уверенным шагом и так по-хозяйски оглядела всю
мебель, что я подумал, - может быть, она и живет здесь. Но когда я ее
спросил об этом, она расхохоталась и неумеренно громко повторила вслух мой
вопрос и потом сказала, что снимает номер в отеле, вдвоем с подругой.
Мистер Мак-Ки, сосед снизу, был бледный женоподобный человек. Он, как
видно, только что брился: на щеке у него засох клочок мыльной пены. Войдя,
он долго и изысканно вежливо здоровался с каждым из присутствующих. Мне он
объяснил, что принадлежит к "миру искусства"; как я узнал потом, он был
фотографом, и это его творением был увеличенный портрет матери миссис
Уилсон, точно астральное тело парившей на стене гостиной. Жена его была
томная, красивая мегера с пронзительным голосом. Она гордо поведала мне,
что со дня их свадьбы муж сфотографировал ее сто двадцать семь раз.
Миссис Уилсон еще раньше успела переодеться - на ней теперь был очень
нарядный туалет из кремового шифона, шелестевший, когда она расхаживала по
комнате. Переменив платье, она и вся стала как будто другая. Та кипучая
энергия жизни, которая днем, в гараже, так поразила меня, превратилась в
назойливую спесь. Смех, жесты, разговор - все в ней с каждой минутой
становилось жеманнее; казалось, гостиная уже не вмещает ее развернувшуюся
особу, и в конце концов она словно бы закружилась в дымном пространстве на
скрипучем, лязгающем стержне.
- Ах, милая, - говорила она сестре, неестественно повысив голос, - вся
эта публика только и смотрит, как бы тебя обобрать. У меня тут на прошлой
неделе была женщина, приводила мне ноги в порядок, - так ты бы видела ее
счет! Можно было подумать, что она мне удалила {аппендицит}.
- А как ее фамилия, этой женщины? - спросила миссис Мак-Ки.
- Миссис Эберхардт. Она ходит на дом приводить клиентам ноги в порядок.
- Мне очень нравится ваше платье, - сказала миссис Мак-Ки. - Прелесть.
Миссис Уилсон отклонила комплимент, презрительно подняв брови.
- Это такое старье, - сказала она. - Я его еще иногда надеваю, ну
просто, когда мне все равно, как я выгляжу.
- Нет, как хотите, а оно вам очень идет, - не уступала миссис Мак-Ки.
- Если бы Честер мог снять вас в такой позе, я уверена, это было бы нечто.
Мы все молча уставились на миссис Уилсон, а она, откинув со лба
выбившуюся прядь, отвечала нам ослепительной улыбкой. Мистер Мак-Ки
внимательно посмотрел на нее, склонив голову набок, потом протянул руку
вперед, убрал и опять протянул вперед.
- Я бы только дал другое освещение, - сказал он, помолчав немного. -
Чтобы лучше выделить лепку лица. И я бы постарался, чтобы вся масса волос
попала в кадр.
- Вот уж нипочем бы не стала менять освещение! - воскликнула миссис
Мак-Ки. - По-моему, это как раз...
- Ш-шш! - одернул ее муж, и мы снова сосредоточились на своем объекте,
но тут Том Бьюкенен, шумно зевнув, поднялся на ноги.
- Вы бы лучше выпили чего-нибудь, почтенные супруги, - сказал он. -
Миртл, добавь льду и содовой, пока все тут у тебя не заснули.
- Я уже приказала мальчишке насчет льда. - Миртл приподняла брови в
знак своего возмущения нерадивостью черни. - Это такая публика! За ними
просто нужно ходить следом.
Она взглянула на меня и ни с того ни с сего засмеялась. Потом схватила
щенка, восторженно чмокнула его и вышла на кухню с таким видом, словно
дюжина поваров ожидала там ее распоряжений.
- У меня на Лонг-Айленде кое-что неплохо получилось, - с апломбом
произнес мистер Мак-Ки.
Том недоуменно воззрился на него.
- Две вещи даже висят у нас дома.
- Какие вещи? - спросил Том.
- Два этюда. Один я назвал "Мыс Монток. Чайки", а другой - "Мыс
Монток. Море".
Рыжая Кэтрин уселась на диван рядом со мной.
- А вы тоже живете на Лонг-Айленде? - спросила она.
- Я живу в Уэст-Эгге.
- Да ну? Я там как-то раз была, с месяц тому назад. У некоего Гэтсби.
Вы его не знаете?
- Он мой сосед.
- Говорят, он не то племянник, не то двоюродный брат кайзера
Вильгельма. Вот откуда у него столько денег.
Этим увлекательным сообщениям о моем соседе помешала миссис Мак-Ки,
которая вдруг воскликнула, указывая на Кэтрин:
- Честер, а ведь с ней бы у тебя тоже что-нибудь получилось!
Но мистер Мак-Ки только рассеянно кивнул и снова повернулся к Тому:
- Я бы охотно поработал еще на Лонг-Айленде, если бы представился
случай. Мне бы только с чего-то начать, а там уже обойдусь без помощи.
- Обратитесь к Миртл, - хохотнув, сказал Том; миссис Уилсон в эту
минуту входила с подносом. - Она вам напишет рекомендательное письмо -
напишешь, Миртл?
- Какое письмо? - Она явно была озадачена.
- Рекомендательное письмо к твоему мужу, пусть мистер Мак-Ки сделает с
него несколько этюдов. - Он пошевелил губами, придумывая - "Джорд Б.
Уилсон у бензоколонки" или что-нибудь в этом роде.
Кэтрин придвинулась ближе и шепнула мне на ухо:
- Она так же ненавидит своего мужа, как Том - свою жену.
- Да что вы!
- Просто не-на-видит! - Она посмотрела сперва на Миртл, потом на Тома.
- А я так считаю - зачем жить с человеком, которого ненавидишь? Добились
бы каждый развода и потом поженились бы. Я бы, по крайней мере, так
поступила на их месте.
- Значит, она совсем не любит Уилсона?
Ответ меня ошарашил. Ответила сама Миртл, услыхавшая мой вопрос,
ответила резко и цинично.
- Вот видите, - торжествующе сказала Кэтрин и потом снова перешла на
полушепот: - Все дело в его жене. Она католичка, а католики не признают
развода.
Дэзи вовсе не была католичкой, и я подивился хитроумию этой лжи.
- Когда они все-таки поженятся, - продолжала Кэтрин, - они уедут на
Запад и там поживут, пока уляжется шум.
- Уж тогда лучше уехать в Европу.
- Ах, вы поклонник Европы? - неожиданно громко воскликнула Кэтрин. - Я
совсем недавно вернулась из Монте-Карло.
- Вот как?
- Да, в прошлом году. Ездила вдвоем с подругой.
- И долго пробыли?
- Нет, мы только съездили в Монте-Карло и обратно. Через Марсель. У
нас было с собой больше тысячи двухсот долларов, но за два дня в частных
игорных залах нас обчистили до нитки. Как мы только домой добрались - даже
вспомнить страшно. Господи, до чего ж я возненавидела этот город!
На миг предвечернее небо в окне засинело медвяной лазурью Средиземного
моря - но пронзительный голос миссис Мак-Ки тут же возвратил меня в тесную
гостиную.
- Я сама чуть не совершила такую ошибку, - во всеуслышание объявила
она. - Чуть было не вышла за ничтожного человечка, который несколько лет
ходил за мной как тень. А ведь знала, что он меня не стоит. И все мне
говорили: "Люсиль, этот человек тебя не стоит!" Но, не повстречайся я с
Честером, он бы меня в конце концов уломал.
- Да, но послушайте, - сказала Миртл Уилсон, качая головой. - Все ж
таки вы за него не вышли.
- Как видите.
- А я вышла, - многозначительно сказала Миртл. - Вот в чем разница
между вашим случаем и моим.
- А зачем было выходить, Миртл? - спросила Кэтрин - Никто тебя,
кажется, не неволил.
Миртл не сразу ответила.
- Я за него вышла, потому что думала, что он джентльмен, - сказала она
наконец. - Думала, он человек воспитанный, а на самом деле он мне и в
подметки не годился.
- Ты же по нем с ума сходила когда-то, - заметила Кэтрин.
- Я сходила по нем с ума? - возмутилась Миртл. - Кто это тебе сказал?
Я не больше сходила с ума по нем, чем вот по этому господину.
Она ткнула пальцем в меня, и все посмотрели на меня с укоризной. Я
постарался выразить всем своим видом, что ничуть не претендую на ее
чувства.
- Вот когда я действительно с ума спятила, это когда вышла за него
замуж. Но я сразу поняла свою ошибку. Он взял у приятеля костюм, чтобы
надеть на свадьбу, а мне про это и не заикнулся. Через несколько дней -
его как раз не было дома - приятель приходит и просит вернуть костюм. "Вот
как, это ваш костюм? - говорю я. - Первый раз слышу". Но костюм все-таки
отдала, а потом бросилась на постель и ревмя ревела до самой ночи.
- Ей правда нужно уйти от него, - снова зашептала мне Кэтрин. -
Одиннадцать лет они так и живут над этим гаражом. А у нее даже ни одного
дружка не было до Тома.
Бутылка виски - уже вторая за этот вечер - переходила из рук в руки;
только Кэтрин не проявляла к ней интереса, уверяя, что ей "и так весело".
Том вызвал швейцара и послал его за какими-то знаменитыми сандвичами,
которые могли заменить целый ужин. Я то и дело порывался уйти; мягкие
сумерки манили меня, и хотелось прогуляться пешком до парка, но всякий раз
я оказывался втянутым в очередной оголтелый спор, точно веревками
привязывавший меня к креслу. А быть может, в это самое время какой-нибудь
случайный прохожий смотрел с темнеющей улицы в вышину, на наши освещенные
окна, и думал о том, какие человеческие тайны прячутся за их желтыми
квадратами. И мне казалось, что я вижу этого прохожего, его поднятую
голову, задумчивое лицо. Я был здесь, но я был и там тоже, завороженный и
в то же время испуганный бесконечным разнообразием жизни.
Миртл поставила себе кресло рядом со мной, и вместе с теплым дыханием
на меня вдруг полился рассказ о ее первой встрече с Томом.
- Мы сидели в вагоне друг против друга, на боковых местах у выхода,
которые всегда занимают в последнюю очередь. Я ехала в Нью-Йорк к сестре и
должна была у нее ночевать. Том был во фраке, в лаковых туфлях, я просто
глаз не могла от него отвести, но как только встречусь с ним взглядом,
сейчас же делаю вид, будто рассматриваю рекламный плакат у него над
головой. Когда стали выходить из вагона, он очутился рядом со мной и так
прижался крахмальной грудью к моему плечу, что я пригрозила позвать
полицейского, да он мне, конечно, не поверил. Я была сама не своя, - когда
он меня подсаживал в машину, я даже не очень-то разбирала, такси это или
вагон метро. А в голове одна мысль: "Живешь ведь только раз, только раз".
Она оглянулась на миссис Мак-Ки, и вся комната зазвенела ее деланным
смехом.
- Ах, моя милая, - воскликнула она. - Я вам подарю это платье, когда
совсем перестану его носить. Завтра я куплю себе новое. Нужно мне
составить список всех дел, которые я должна сделать завтра. Массаж, потом
парикмахер, потом еще надо купить ошейник для собачки, и такую маленькую
пепельницу с пружинкой, они мне ужасно нравятся, и венок с черным шелковым
бантом мамочке на могилку, из таких цветов, что все лето не вянут.
Непременно нужно все это записать, чтобы я ничего не забыла.
Было девять часов - но почти сейчас же я снова посмотрел на часы, и
оказалось, что уже десять. Мистер Мак-Ки спал в кресле, раздвинув колени и
положив на них сжатые кулаки, точно важный деятель, позирующий перед
объективом. Я достал носовой платок и стер с его щеки засохшую мыльную
пену, которая мне весь вечер не давала покоя.
Щенок сидел на столе, моргал слепыми глазами в табачном дыму и время
от времени принимался тихонько скулить. Какие-то люди появлялись,
исчезали, сговаривались идти куда-то, теряли друг друга, искали и снова
находили на расстоянии двух шагов. Уже около полуночи я услышал сердитые
голоса Тома Бьюкенена и миссис Уилсон; они стояли друг против друга и
запальчиво спорили о том, имеет ли право миссис Уилсон произносить имя
Дэзи.
- Дэзи! Дэзи! Дэзи! - выкрикивала миссис Уилсон. - Вот хочу и буду
повторять, пока не надоест. Дэзи! Дэ...
Том сделал короткое, точно рассчитанное движение и ребром ладони
разбил ей нос.
Потом были окровавленные полотенца на полу ванной, негодующие возгласы
женщин и надсадный, долгий крик боли, вырывавшийся из общего шума. Мистер
Мак-Ки очнулся от сна, встал и в каком-то оцепенении направился к двери.
На полдороге он обернулся и с минуту созерцал всю сцену: сдвинутая мебель,
среди нее суетятся его жена и Кэтрин, браня и утешая, хватаясь то за одно,
то за другое в попытках оказать помощь; а на диване лежит истекающая
кровью жертва и судорожно старается прикрыть номером "Таун Тэттл"
