- Ну? - повторил он чуть ли не весело, остановившись подле
меня. - Теперь-то вы хотите что-нибудь мне сказать?..
- Мне нечего говорить. - Я пожал плечами. - Он лжет, и вся
история с деньгами - провокация, чтобы придать этой лжи
видимость правдоподобия. - Я понятия не имел, употреблялось ли
тогда слово "провокация", но Бернс понял меня и кивнул. - Мы
этих денег и не касались... - Я осекся, меня вдруг осенило. -
А вы проверяли их на отпечатки пальцев? - спросил я
взволнованно. - Его отпечатки вы, разумеется, найдете. - Я
показал на шезлонг. - Но не найдете ни моих, ни мисс
Шарбонно!..
- Не найду чего?
- Отпечатков пальцев!
- Что-то я не пойму тебя, парень...
Он действительно не понимал меня. Нетрудно было увидеть,
что не понимал. Не знаю, когда начали применять отпечатки
пальцев как метод установления личности преступника, но,
очевидно, время это еще не настало.
- Не понимаете, и не надо. Он лжет. Больше мне нечего вам
сказать.
- Ну что ж, возможно, возможно, - откликнулся Бернс. К нему
подошел сержант, шепнул что-то на ухо. Бернс кивнул, сержант
вышел. Какое-то время инспектор смотрел на меня задумчиво,
будто и в самом деле взвешивал ту возможность, что я говорю
правду. - Значит, он обвиняет, ты отрицаешь вину. Если вы двое
сделали это, то, кроме мистера Кармоди, вас никто не видел. Но
ты вот что мне скажи: а вы вообще-то там были? Прятались вы
рядом с конторой Пикеринга? Без всякого злого умысла -
прятались или нет?
Он улыбнулся, приглашая отвечать начистоту. Но я уже успел
прийти к выводу, что нельзя признаваться ни в чем, даже в
невинной шалости. Как объяснить подобную шалость? А если я
признаюсь, что мы там были, но не сумею объяснить зачем,
обвинения, выдвинутые Кармоди, сразу же обретут
основательность. Не мешкая, я затряс головой.
- Нет. Единственное, что связывает нас с Пикерингом, - то,
что мы живем в одном пансионе. И нам ничего не известно о том,
что он шантажировал этого человека. И не известно, правдива ли
версия о шантаже. Право же, я начинаю подозревать, что, может
статься, мистер Кармоди сам убил Пикеринга. И оставил его там,
чтобы труп сгорел. Ну, а на всякий случай, вдруг правда рано
или поздно выплывет, решил найти козла отпущения, пока никто
не задает вопросов ему самому. Поскольку мы живем в одном доме
с Пикерингом, он с чьей-то помощью подкидывает деньги мне в
саквояж, а потом обвиняет нас во всех смертных грехах...
- Возможно, возможно, - отозвался Бернс еще раз, вроде бы
вполне сочувственно. - Если вас вчера не было в здании "Всего
мира" - а ты ведь говоришь, что не было?.. - Я кивнул в
подтверждение, и Бернс направился к двери. - Сержант!..
Тут же послышались шаги по паркету, сержант - шлем, словно
мяч у регбиста, неизменно под мышкой - остановился у двери и
пропустил в комнату мужчину, лицо которого показалось мне
знакомым, только я никак не мог вспомнить, где и когда видел
его. Мужчина вежливо поклонился миссис Кармоди, бросил взгляд
на забинтованную фигуру, но сразу отвел глаза. Две-три секунды
внимательно смотрел на меня, - затем на Джулию и заявил,
обращаясь к Бернсу:
- Да, это они. - Взглянул на две фотографии, которые держал
в руке, и я понял, что это снимки, сделанные с нас в
полицейском управлении. - Я узнал их даже по фотографиям, -
добавил мужчина, отдавая снимки Бернсу. - Как
засвидетельствовал доктор Прайм, они спаслись тем же путем,
что и он; я сам помог им перелезть через подоконник к себе в
кабинет. - Еще раз посмотрел на нас с Джулией, в глазах у него
мелькнуло сочувствие. - Право, мне жаль, если у них
неприятности, - сказал он, будто извиняясь перед нами за то,
что пришлось нас выдать.
Бернс поблагодарил его, и Дж. Уолтер Томпсон, в кабинет
которого мы попали вчера из горящего здания, отвесил общий
поклон и удалился. Дело начало приобретать скверный оборот.
Бернс поймал нас на зависть ловко, и я окончательно убедился,
что, невзирая на свою внешнюю неотесанность, он очень и очень
опасен.
- Поздравляю вас, сэр, - обратился Бернс к забинтованному,
как бы уступая ему честь нашего задержания. - Похоже, вы
поймали двух убийц...
- С вашей помощью, инспектор. Когда я чуть-чуть поправлюсь
и смогу вновь появиться на Уолл-стрит, я хотел бы
отблагодарить вас еще раз. У себя в конторе. Вы ведь
по-прежнему держите улицу под специальным надзором, не так ли?
- О да, разумеется, сэр.
- Вот и отлично. Поверьте, мы все ценим вашу заботу. Ни
один карманник, ни один смутьян не сунулся на биржу с тех пор,
как вы установили патруль на Джон-стрит. А теперь вы, пожалуй,
можете идти, инспектор. Полагаю, вы приложите все силы к тому,
чтобы не дать этой парочке ускользнуть от правосудия. Когда
они получат по заслугам, тогда... тогда приходите ко мне в
контору.
- Считайте, что дело сделано, сэр.
Как зачарованный вслушивался я в их диалог: они торговались
относительно нашей судьбы. Мной владел страх. Но Джулии я
послал ободряющую улыбку, и это не было наигрышем: мы,
безусловно, попали в беду, но что, в сущности, сможет Кармоди
доказать перед судом? Его слово против нашего - и только;
инспектора Бернса он, может, и убедил, но на суде ему
предстоит задача куда сложнее.
Не прошло и минуты, как я убедился, что Бернс и сам
понимает шаткость своей позиции, и у меня даже поднялось
настроение. Нас вывели из дома - сержант шагал между нами,
крепко зажав нам локти. Бернс немного отстал, но на тротуаре
вышел вперед и потянулся к дверце экипажа. Потом, придерживая
дверцу рукой, повернулся к нам с задумчивым видом.
- На суде один скажет - черное, другой - белое. У тебя в
комнате нашли деньги, вас обоих опознал Томпсон. А вокруг
Кармоди душок скандала, связанного с "шайкой Твида", не так
ли? И деньги, чтоб откупиться от шантажа, он все-таки принес,
пусть и немного. - Секунду-другую он молчал, вглядываясь в
наши лица, потом распахнул дверцу: - Влезай-ка, сержант!..
Сержант удивился, но отпустил нас и сделал, как ему
приказывали. Бернс повернулся к экипажу спиной и тихо, чтобы
не услышали ни сержант, ни кучер, проговорил:
- Права, значит, тебе подавай. Гарантированные
конституцией... - Звучало это так, словно подобная мысль
позабавила его своей новизной. - Ладно. Забирать вас, пожалуй,
и в самом деле рановато. Сначала надо подобрать еще улики. -
Он выдержал паузу, затем вроде бы пришел к окончательному
решению. - Ну, вот что, проваливайте. Но смотрите мне, города
не покидать, понятно?..
Мы уставились на него, не вполне уверенные, что правильно
его поняли.
- Ну-ну, шагайте, - повторил он почти добродушно и
улыбнулся Джулии чуть ли не отеческой улыбкой, ласковой,
насколько позволяло его огрубев шее лицо.
"Какой же смысл ждать, пока он не передумает?" - решил я,
схватил Джулию за руку и поспешно потащил ее прочь, на юг по
Пятой авеню, в сторону, противоположную той, куда мог бы
тронуться экипаж. Мы сделали десять шагов, двадцать, тридцать.
В конце концов я не выдержал и оглянулся. Бернс по-прежнему
стоял подле экипажа и наблюдал на нами.
- Сержант! - вдруг заорал он во всю мочь и, рванув дверцу,
показал своему подчиненному на нас пальцем. - Арестованные
убегают!..
Я остановился, сжав рукой руку Джулии и развернув ее к
себе, мы остолбенело уставились на инспектора - мозг
отказывался понять, что происходит. Из окошка экипажа
показалась голова сержанта в каске, и он тоже вытянул в нашу
сторону палец. Нет, не палец - я увидел вспышку, услышал
грохот и мимо, с визгом разорвав воздух у самой моей головы,
пролетела пуля.
Теперь мозг наконец отдал необходимый приказ, и мы
бросились бежать, спасая свою жизнь, а револьвер грохнул
снова, пуля взвизгнула и отбила осколок с балюстрады каменного
особняка как раз перед нами. И в третий раз прозвучал
поразительно громкий выстрел, но мы уже добежали до угла; я
успел оглянуться через плечо назад - Бернс очутился на
мостовой и, схватив сержанта за кисть, выворачивал дуло
револьвера вверх, разумеется, не для того, чтобы спасти нас, а
потому, что вокруг было слишком много людей, испуганно
застывших при звуке выстрелов.
Мы оказались на Сорок седьмой улице. Джулия одной рукой
подобрала юбку, люди таращились на нас, а мы бежали, бежали
изо всех сил. Какой-то человек вдруг отделился от подъезда
отеля "Виндзор" на той стороне улицы и бросился по булыжнику
нам наперерез, вытянув руку жестом, означающим "стой", и крича
нечто невнятное. Но я поднял кулак, он поспешно остановился у
обочины и позволил нам проскочить мимо. Квартал оказался
длинным - бесконечный ряд одинаковых домов из бурого
песчаника, и где-то в середине его Джулия выдохнула с трудом:
"Не могу больше..." Мы перешли на шаг, и я опять оглянулся.
Множество людей смотрело нам вслед с тротуара, из окошек карет
и с облучков повозок и фургонов, но никто больше за нами не
гнался и нигде не было видно ни Бернса, ни сержанта, чего уж я
вовсе не мог понять.
Наконец мы добрались до Мэдисон-авеню. У перекрестка
появилась конка, идущая в южном направлении, я на ходу
подсадил Джулию и сам вскочил следом. Конка двигалась не
быстрее пешехода: бегом мы обогнали бы ее, но об этом не
стоило и думать, к тому же здесь мы привлекали гораздо меньше
внимания. Я заплатил за проезд, мы опустились на скамью и
перевели дух, глядя в окно и вообще стараясь выглядеть по
возможности неприметными. Но никому до нас и дела не было:
пассажиры сидели, глазели на тихую улицу, кашляли, зевали,
входили, выходили, шурша по толстому слою устилающей пол
соломы - предполагалось, что она помогает обогреть ноги,
только тепла она не давала никакого.
Подъехали к Сорок второй улице, как всегда шумной и
суетливой; посреди улицы стояли два полицейских и регулировали
движение. Один был долговязый, другой низкорослый, но оба
отрастили себе солидные животы, выпиравшие из-под синих
форменных шинелей. Конка сворачивала на восток, на Сорок
вторую, и длинный фараон, стоявший у самых рельсов, посмотрел
в нашу сторону, затем снял с головы шлем и заглянул в него. Мы
поравнялись с ним, и я полюбопытствовал: что это он там
разглядывает? Никогда в жизни, пожалуй, не был я так изумлен.
Там, на дне фетрового шлема, лежало мое собственное
изображение.
Рядом лежала и карточка Джулии - те самые полицейские
снимки, что мы уже видели, но наклеенные на толстый картон.
Только теперь я понял, почему фотограф буквально опрометью
выскочил из подвальной комнатушки со своими пластинками. С той
самой секунды он со всей скоростью, на какую был способен,
множил и множил наши портреты. Мы еще тряслись в экипаже, мы
слушали Кармоди, Бернса, Томпсона, а наши портреты уже
раздавали в срочном порядке всем дежурным полицейским в
городе: приказ разыскать и задержать нас Бернс отдал, еще
когда мы были в его руках!..
Поймавшему нас обещали, видимо, продвижение по службе. Меня
и фараона разделяло только стекло; наши взгляды встретились,
он узнал меня и - поразительная история! - откровенно
перепугался. Уж не знаю, что ему там наговорили про то, какой
я опасный преступник, но вагон проехал мимо, прежде чем он
опомнился и поспешно окликнул своего напарника. Тот крикнул
что-то в ответ - слов я, разумеется, не разобрал - и они
вдвоем побежали за нами по самой середине улицы.
Они бежали метрах в шести за конкой, бежали тяжело и
