долларов, - дал расписку и ней, вернул сумочку, и Джулия сухо
поинтересовалась, зачем ему наши деньги. - Вам, может, удрать
захочется, - ответил он, пожимая плечами. - А без денег-то
далеко не удерешь, а?..
Мы снова сели в экипаж, Бернс опять лицом к нам, доехали до
Пятой авеню и повернули на север.
- Куда мы едем? - спросил я.
- А ты не догадываешься?
- Нет, не догадываюсь.
- Тогда погоди - узнаешь...
Наконец, мы остановились между Сорок седьмой и Сорок
восьмой улицами; теперь я догадался, куда мы ехали, - и Джулия
тоже, как я понял по ее взгляду, - только по-прежнему не мог
представить себе зачем. Вот он прямо перед нами, только троту-
ар пересечь, особняк Эндрю Кармоди на Пятой авеню, со своей
великолепной, бронзовой и каменной, оградой и узким газоном
позади нее. Дверца экипажа открылась, кучер жестом предложил
нам выйти, приготовился взять Джулию за локоть, а Бернс меня -
за кисть... Неужели Кармоди, увидев, как мы с Джулией
выскочили из заколоченной комнаты бок о бок с конторой Джейка,
решил, что мы соучастники шантажа? И теперь намерен обвинить
нас в этом?
Дверь нам отворила горничная, девочка лет пятнадцати, не
больше, в длинном черном платье с рукавами, прикрывающими
запястья, огромном белом переднике и хитроумном кружевном
чепчике; щеки у нее рдели, будто их только что натерли.
- Входите, пожалуйста, джентльмены, входите, мисс, вас
ожидают, - сказала она с боязливой учтивостью.
Мы прошли через вестибюль, потом по короткому коридорчику,
выложенному блестящим паркетом, и, миновав высокую дверь,
попали в комнату, отличавшуюся от гостиной тети Ады как небо
от Земли. Эта была раза в четыре больше, по одну сторону
тянулся ряд застекленных дверей, и обставлена она была
французской мебелью в стиле, если не ошибаюсь, какого-то из
Людовиков - изящнейшей, элегантнейшей, легкой настолько, что,
казалось, ею и пользоваться нельзя. По стенам висели картины в
рамах, из сводчатых ниш смотрели белые мраморные бюсты. У окна
стоял большой белый с золотом рояль или, быть может,
клавикорды.
И в этой прекрасной комнате, выдержанной в мягких тонах,
как в тщательно подобранной декорации, у маленького камина с
белым верхом нас поджидала миссис Эндрю Кармоди в розовом
платье со свободными рукавами. Она небрежно играла сложенным
веером слоновой кости, а лицо у нее было такое же, как прошлой
ночью в ложе на благотворительном балу - спокойное, словно за
всю свою жизнь она никогда не ведала волнений.
- Добрый день, инспектор. Мистеру Кармоди уже сообщили, что
вы здесь, сию минуту он спустится...
Она удостоила Бернса улыбкой, игнорируя остальных с такой
легкостью, будто она и впрямь нас не видела.
- Добрый день, мадам Кармоди. Надеюсь, он не слишком
страдает?..
- Ожоги болезненные, тем не менее...
Она слегка шевельнула плечиком и послала инспектору еще
одну ослепительную улыбку, из которой явствовало, что беседа
окончена. Потом она подняла и раскрыла веер и обмахнулась раз
или два, и Бернс, чтобы как-то затушевать тот факт, что ему не
предложили сесть, нагнулся и принялся разглядывать мраморный
бюст Марии-Антуанетты.
Послышались медленные шаги, но, как только я повернулся
навстречу им, они сделались бесшумными; человек, весь
обмотанный бинтами, с трудом прошел по огромному ковру к
кожаному шезлонгу. Белые повязки пересекали лоб, закрывали с
обеих сторон виски и щеки, плотно охватывали шею. А нос и
узкие полоски кожи между носом и краями бинта были так
воспалены, так ужасно обожжены, что еще сохранившаяся пленочка
кожи, казалось, не в состоянии удержать кровь, готовую вот-вот
брызнуть наружу. Волосы сгорели начисто, вся голова была
воспалена и покрыта струпьями. Воспалены были и глаза, и он то
моргал ими часто-часто, то на несколько секунд закрывал их
совсем. Одна забинтованная рука висела на перевязи, пальцы,
торчащие из бинтов, вздулись и потрескались.
Он опустился в шезлонг и откинулся назад, будто выбившись
из сил. На нем были черные брюки в легкую светлую полоску и
синий шлафрок с плетеной окантовкой. На складном столике возле
шезлонга стояли стакан, графин, тут же лежали открытая
коробочка с пилюлями и градусник. Какое-то время хозяин молча
лежал с закрытыми глазами, потом взглянул на нас, произнес:
"Как..." - но закашлялся, надрывно, с хрипом. При следующей
попытке заговорить он снизил голос почти до шепота, лишь бы не
закашляться снова:
- Как видите, я получил ожоги. Во вчерашнем пожаре. Великое
счастье, что выбрался оттуда живым...
Внезапно он резко втянул в себя воздух, поднял руки к
груди, словно собираясь закашляться вновь, но судорожно
сглотнул и подавил кашель. Опять полежал секунды две-три с
закрытыми глазами, потом раскрыл их, глянул на Джулию, глянул
на меня и кивнул Бернсу несколько раз кряду.
- Они самые и есть, - сказал, почти прошептал он. -
Спасибо, инспектор. Садитесь, пожалуйста.
- Ах, да, - произнес Бернс таким тоном, будто оставался на
ногах исключительно по рассеянности. - А теперь, сэр, прошу
вас рассказать все, как было...
Мы с Джулией остались стоять, а хозяин поведал Бернсу о
письме Пикеринга и о встрече в парке ратуши.
- Я нисколько не сомневался, что какие-то документы у него
могут быть. В качестве подрядчика я честно выполнял для
муниципалитета ряд работ, и денежные ведомости, без сомнения,
сохранились. Отнюдь не все, что делалось для города, пока Твид
был у власти, делалось бесчестными методами...
- Само собой.
- И тем не менее его документы имели для меня известную
ценность. Я веду сейчас кое-какие переговоры довольно
деликатного свойства - речь идет о миллионах, и любая сплетня
или клевета, пусть самая голословная, может сорвать все дело.
Так что я сразу же установил за ним слежку. Пикеринг даже не
пытался улизнуть от нанятого мной сыщика, и тот без труда
установил его адрес - дом девятнадцать на Грэмерси-парк.
Заодно я просил выяснить фамилии и других жильцов дома. Мне
представлялось, что среди них могут быть соучастники этого
нелепого заговора. Вчера утром я встретился с Пикерингом, и
тот повел меня в свою тайную контору в бывшем здании "Всего
мира". Я принес с собой тысячу долларов наличными, я хотел
заплатить, просто чтобы избавиться от него. Запроси он на цент
больше - я сообщил бы вам его адрес и потребовал бы арестовать
его.
- И правильно сделали бы, - отозвался Бернс.
"А ведь неплохо придумано", - решил я; окажись я на месте
Кармоди, я, наверно, приправил бы факты таким же соусом. Время
от времени заходясь кашлем, он продолжал свой рассказ:
Пикеринг-де нехотя согласился на тысячу долларов, понимая,
видимо, что никаких доказательств чьих-либо злоупотреблений у
него, по существу, нет; Пикеринг упомянул, почему заколочен
дверной проем в соседнее помещение; Пикеринг уже вытаскивал из
своих ящиков документы в обмен на тысячу долларов, но тут в
шахте лифта каким-то образом возник пожар. И вдруг, к
совершенному удивлению Кармоди, мы - он указал на нас пальцем
- ворвались в контору через заколоченную дверь, я бросился на
Пикеринга и начал с ним бороться, а Джулия принялась
запихивать деньги за пазуху. До Кармоди уже доносился треск
огня, вверх по шахте катились клубы дыма, слышались крики
"Пожар!.." и топот людей, бегущих со всех ног; пришлось ему
самому бежать, спасая свою жизнь...
Он опять захлебнулся кашлем, и миссис Кармоди, метнув на
нас уничтожающий взгляд, торопливо подошла и поднесла к его
губам стакан воды. В полнейшем недоумении я посмотрел на него,
потом на Джулию - она недоумевала не меньше моего. Зачем
Кармоди понадобилось впутывать нас в эту историю? Нет,
пожалуй, я улавливал причину, хоть и выраженную лишь намеком:
гневно потрясая забинтованной головой и оттолкнув стакан,
Кармоди выпрямился и шезлонге и проговорил резким шепотом,
равнозначным крику:
- Я выбрался по лестнице к выходу на Нассау-стрит. По всей
вероятности, одним из самых последних. Ценой жестких ожогов
лица, головы и руки. Мой врач сказал, что теперь я останусь
обезображен до конца дней своих... - Голос его был исполнен
горечи. Краснота и шрамы, добавил он, сохранятся на лице
навсегда, борода, усы, да и вообще волосы исчезнут почти без
следа. - И они в том повинны!..
Он свирепо ткнул в нашу сторону пальцем: кажется, он и
вправду убедил себя, что это так, и, уж во всяком случае,
ненавидел нас за то, что испытывал ужасную боль. Нет сомнения,
заявил он в заключение, мы знали о планах Пикеринга. Так оно,
собственно, и было, по крайней мере я знал. Из обитателей
дома, где жил Пикеринг, мы единственные походили по приметам
на тех, кто ворвался накануне к ним в контору, - потому-то
Кармоди и просил инспектора Бернса доставить нас на очную
ставку.
- И если Пикеринг, - Кармоди откинулся в шезлонге, - до сих
пор не обнаружен, то они повинны в его смерти. Если бы не они,
он мог бы спастись вместе со мной.
Бернс повернулся и пристально посмотрел на нас.
- Пикеринг не обнаружен.
- Тогда перед вами его убийцы.
В жизни не встречал я такой дикой злобы, какой сверкнули
полускрытые бинтами, покрасневшие глаза. Имело ли смысл
протестовать, говорить, что пожар начал он, а не мы, что с
Пикерингом боролся он, а не мы, что смерть Пикеринга - на его
совести? Я хотел было выкрикнуть это ему в лицо, но как же
объяснить в таком случае, почему мы прятались в соседней
комнате? Рассказать Бернсу о Данцигере и о проекте? Никакого
объяснения нашему поведению я не находил.
- Ну? - обратился ко мне Бернс. - Хотите что-нибудь мне
сказать?..
Я немного подумал и покачал головой.
У входной двери зазвенел звонок. Мы услышали, как дверь
отворилась, до нас донесся голос горничной и другой, мужской.
Шаги все ближе и ближе, горничная замерла на пороге, а к нам в
гостиную вошел полицейский, который оставался у дома N19 на
Грэмерси-парк. Держа шлем под мышкой, он отвесил поклон,
смиренно опустив голову, потом отступил на шаг и поднял палец
к усам, чтобы их пригладить. Забинтованная голова в шезлонге
царственно кивнула в ответ, миссис Кармоди снисходительно
наклонила головку. Приветственная церемония заняла несколько
секунд, и, если бы я даже не догадывался ни о чем раньше,
теперь я понял бы со всей очевидностью, что здесь обитают
деньги и власть - и оба блюстителя порядка отдают себе в том
отчет.
- Ну? - произнес Бернс снова и тем самым сразу определил
свое положение в гостиной, недосягаемое для обыкновенного
полицейского служаки.
- Так точно, сэр, - ответил сержант, расстегивая две медные
пуговицы как раз над ремнем. Сунул руку за борт шинели и,
повинуясь актерскому инстинкту, шагнул, не вынимая руки,
к столику рядом с шезлонгом Кармоди. И только тут достал
из-под шинели толстую пачку зелененьких купюр, перехваченных
бумажными лентами, и шлепнул ею о столик.
- Нашел у него в комнате, сэр. - Он кивнул в мою сторону. -
Хозяйка показала мне, где его комната, и деньги были в
саквояже, спрятаны под бельем...
Я буквально онемел от изумления. Бернс подошел к столику,
наклонился и внимательно отсмотрел купюры.
- Это ваши деньги, сэр?
Забинтованная голова повернулась - похоже, что движение
причинило Кармоди боль, - и воспаленные глаза уставились на
пачку, часто мигая.
- Да, билеты были помечены. Мой банк опознает их все до
единого.
Бернс взял деньги со стола, запихнул их во внутренний
карман и приблизился к нам с Джулией.
