голову вдоль длиннющего коридора, пересекающего здание
насквозь, к лестнице, ведущей на Парк-роу. Но как мы ни
спешили, мы опоздали. На площадке мы сразу же заглянули через
перила вниз и увидели, что и эта лестница объята пламенем от
первого до второго этажа, и на наших глазах огонь поднимался
все выше. Очевидно, пожар почти мгновенно распространился по
низу здания, и первый этаж, вероятно, был сплошь в огне.
Подбежали мужчина с пером и две девушки, и как раз когда мы
вместе обернулись и окинули взглядом коридор, который привел
нас сюда, языки пламени показались на той, оставленной нами
площадке. Тут только я ощутил, что и пол у нас под ногами
горячий.
Я схватился за ручку ближайшей двери - она оказалась
запертой, но в самом конце коридора виднелась дверь,
распахнутая настежь, и мы побежали туда. На двери значилось:
"Нью-Йорк обсервер", и мы влетели в большую комнату,
заставленную секретерами, письменными столами, конторскими
бюро для документов. Одно из окон было открыто, на нем
трепыхалась зеленая занавеска. На подоконнике, на
свежевыпавшем снегу, отпечатались следы чьих-то ног. Неужели
кто-нибудь вылез и прыгнул? Я выглянул, но никакого
распластанного тела внизу на тротуаре не заметил. Зато я
увидел толпу, собирающуюся у стены почтамта наискось через
Бродвей и в парке ратуши прямо напротив нас. Толпа росла прямо
на глазах; под нами на улице остановилась первая пожарная
машина, и два пожарника устремились с кишкой к гидранту, а
третий распрягал лошадей. Зазвонил колокол, и по Парк-роу
подъехала еще одна пожарная, а по ту сторону парка ратуши
из-за угла Бродвея и Мейл-стрит вывернула повозка с баграми и
лестницами, запряженная четверкой серых коней.
Все это я увидел за какую-то долю секунды; потом я глянул
снова на подоконник и заметил прямо под ним вывеску, которую
некогда читал с улицы, - "Нью-Йорк обсервер". Вывеска
крепилась к стене нижним краем, а верхний отклонялся
сантиметров на тридцать-сорок и удерживался на весу ржавой
проволокой. У меня не было ни малейшего представления,
выдержит ли вывеска нашу тяжесть, во всяком случае ее
приделывали не для того, чтобы служить нам опорой. Однако
Джулию она выдержит скорее, чем меня, и надо было бы выпустить
ее вперед, пока крепление не ослабло или даже не сорвалось от
моего веса.
- Вылезайте, Джулия! - сказал я. - Прямо на вывеску! И
ползите к дому "Таймс"!..
Но она закачала головой, плотно зажмурилась, и лицо ее
побелело. Так она и стояла с закрытыми глазами и все трясла
головой, и я понял, что тут ничего не поделаешь: есть люди,
просто неспособные преодолеть страх перед высотой. Другого
выхода теперь не оставалось, я вылез на подоконник и, присев,
уперся левой ногой в верхнюю кромку наклонной вывески, а затем
осторожно перенес на эту ногу всю свою тяжесть. Вывеска
выдержала. Тогда, вцепившись обеими руками в подоконник, я
опустил правую ногу в желоб между вывеской и стеной. Медленно
выпрямившись, я окончательно встал на вывеску и отнял руки от
подоконника. Ветер швырял жесткие снежинки в лицо и в глаза, и
- невероятно, но факт - несмотря на смертельный страх, что
вывеска вот-вот сорвется и я полечу вниз, я порадовался тому,
что на мне теплое пальто меховая шапка.
Джулия в своем темном пальто и капоре застыла у окна,
словно окаменела, не в силах отвести от меня взгляда. Прежде
чем она успела отступить назад, я протянул правую руку,
схватил ее за кисть и дернул к себе так сильно и так быстро,
что ей пришлось встать коленом на подоконник, иначе я попросту
перетащил бы ее на животе. Но я все тянул и тянул, и, чтобы не
упасть, ей пришлось опереться и на второе колено, а я все
тянул, теперь уже резкими короткими рывками, и, сама того не
желая, просто чтобы не нырнуть вперед головой, она перенесла
ноги через подоконник и очутилась на улице, не то встала, не
то сползла на вывеску чуть впереди меня, защищаясь свободной
рукой от колючего снега. Я заметил, как у самых ног Джулии
одна из проволочных петель распрямилась от напряжения, и крик-
нул:
- Не смотрите вниз! Ни в коем случае не смотрите вниз!
Просто идите!..
Этот дом и дом "Таймс" были построены стена к стене,
соприкасаясь или почти соприкасаясь друг с другом - щель между
ними не составляла и сантиметра. Двойная, без окон и дверей,
каменная стена - надежная преграда огню, и, действительно, в
доме впереди никаких признаков пожара не было. Зато из-под
наших ног, пока мы ползли высоко над улицей, поднимались к
небу потоки тепла: наклонная вывеска частично отражала их, но
наружный ее край, за который мы придерживались руками,
оказался почти раскаленным. Джулия двигалась медленнее меня,
ей мешали ее бесчисленные юбки, и мне пришлось опять
остановиться, и вновь до моего сознания стало доходить то, что
творится на улице и в парке. Я увидел пожарников, бегущих с
лестницами, и других, стоящих попарно с медленными
брандспойтами и направляющих толстые белые струи в огонь; их
черные резиновые куртки тоже побелели от намерзающей воды.
Полицейские натягивали канаты, оттесняя зевак с мостовой на
тротуар на противоположной стороне Парк-роу. Мне показалось
странным, что многие в толпе раскрыли зонты, защищаясь от
снега, и непонятно почему, но только вид на эти черные зонты
сверху заставил меня по-настоящему осознать, на какой я сейчас
высоте.
Мои наблюдения продолжались всего секунду-две - Джулия
успела проползти не больше метра. А на подоконнике, откуда мы
начали свой путь, уже стояли тесной кучкой мужчина и две
девушки, бежавшие за нами. Мужчина вытянул руку, не разрешая
девушкам вылезти на вывеску, понимая, должно быть, что она
сорвется и упадет от тяжести еще хотя бы одного человека. Он
перехватил мой взгляд и нетерпеливым жестом показал, чтобы мы
поторапливались.
И тут Джулия замерла, скрючившись у самого конца вывески, и
я вытянул шею, чтобы посмотреть, в чем дело. Этажи в доме
"Таймс" были чуть выше, чем в нашем, и вывеска на том третьем
этаже располагалась соответственно выше нашей. Та вывеска была
короткой, всего на два окна, и я даже смог прочесть надпись
черными буквами по белому фону: "Дж. Уолтер Томпсон, агент по
рекламе". Между вывесками оставался примерно полуметровый
разрыв, и Джулия застыла у конца нашей вывески, не решаясь
переступить через пустоту.
Наша вывеска начала сильно дрожать, и я оглянулся: одна из
девушек, стоявших на подоконнике, с перекошенным от страха
лицом спустила на вывеску ногу и собиралась вот-вот встать на
нее. Как только это случится, вывеска сорвется и упадет; тут
не было никакого сомнения. И Джулия оглянулась тоже, увидела,
что увидел я, и поняла, что понял я. Она стремительно
выпрямилась и - уверен, что глаза у нее были крепко зажмурены,
- слепо шагнула правой ногой вперед и вверх через разрыв. Нога
ударилась в стену здания "Таймс" и соскользнула в желоб между
стеной и вывеской. Она оторвала левую ногу от нашей вывески,
перекинулась через промежуток всем телом и стала на ощупь
искать опору для левой ноги. Ни за что на свете не хотел бы я
еще раз стать свидетелем такой сцены: нога Джулии вслепую
опускалась на заснеженную кромку вывески, и если бы она
промахнулась, то неизбежно свалилась бы через край вниз. Но
нога нащупала кромку, чуть вильнула на скользком снегу, потом
правая ладонь шлепнулась о стену дома, и Джулия замерла, пока-
чиваясь, чтобы сохранить равновесие. Потом она наклонилась,
почти упала вперед - она помнила обо мне даже невзирая на
владеющий ею ужас - и поползла дальше, освобождая для меня
место.
Однако я медлил. Я добрался до самого конца своей вывески и
ждал: не было никакой уверенности, что вывеска Джулии выдержит
нас обоих, зато та, на которой стоял я, безусловно, выдержит
двоих. Оглянувшись еще раз, я увидел, что по ней уже ползет
первая из девушек. А Джулия тем временем достигла ближайшего
окна, и не успел я подумать: а открыто ли оно? - оттуда
протянулись две руки, схватили ее под мышки, приподняли и
втащили внутрь, только ноги слегка брыкнулись на лету.
Тогда я поднялся в рост, переступил через разрыв и быстро
двинулся к тому же окну. У самого окна я оглянулся в последний
раз и увидел сквозь снегопад, что и вторая девушка быстро
лезет по вывеске, а мужчина все ждет на подоконнике своей
очереди; из окна валил дым и даже, мне показалось, выбилось
пламя, жара там должна была быть невыносимой. Я приветственно
помахал ему рукой, надеясь подбодрить его, - самообладанием он
отличался отменным. Но сам я уже достиг цели, и тот же
человек, молодой и бородатый, что помог Джулии, помог и мне, и
мы с ней были теперь в безопасности.
Я обнял ее рукой за талию и улыбнулся ей от всей души, а
она прижалась ко мне, склонив голову мне на грудь. Взгляда она
не опускала, смотрела на меня и, полусмеясь, полуплача,
беспрерывно шептала: "Слава богу, слава богу, слава богу..."
Свободной рукой я пожал руку мужчине, который нас втащил. Это
оказался мистер Томпсон, хозяин кабинета. Тут же стояли и
весело посмеивались еще двое, и одного из них я признал:
доктор Прайм из "Обсервера", тот самый, что на днях подсказал
мне, как найти дворника. Выяснилось, что и он и второй человек
с ним рядом перебрались сюда по вывеске, как и мы.
Томпсон снова двинулся к окну, чтобы помочь первой из
девушек, а мы с Джулией вышли в коридор. Навстречу нам попался
человек в рубашке, на бегу натягивающий пиджак. Он нас
окликнул, как раз когда мы повернули на лестницу: он-де
репортер из "Таймс" и не мы ли только что спаслись из горящего
дома по вывеске - он наблюдал за нами с улицы. Я ответил -
нет, они все в кабинете Томпсона. И мы с Джулией сбежали по
лестнице вниз, на улицу.
Я сохранил - и, наверно, буду хранить всегда - газету
"Нью-Йорк таймс", вышедшую на следующее утро, 1 февраля 1882
года. Вся первая страница и большая часть второй отданы
репортажу с этого страшного пожара. Не испытываю желания
описывать, что мы с Джулией увидели с улицы, лучше приведу
дословно выдержку из газеты:
"...в окнах верхних этажей... теснились человеческие
фигуры. Искаженные ужасом лица мужчин и женщин были устремлены
сквозь дым на собравшихся внизу; руки тянулись с мольбой о
помощи, голоса взывали о спасении. Пламя и дым придавали лицам
потусторонний вид, а крики, смешиваясь с ревом огня и хриплой
перекличкой пожарных, доносились к волнующейся внизу толпе,
как голоса из могилы. Пожарные бесстрашно рисковали жизнью,
стремясь помочь отрезанным от земли страдальцам, однако, как
ни расторопно они действовали, задыхающимся людям в горящем
здании казалось, что те передвигаются слишком медленно. Огонь
столь стремительно делал свое дело, что пробиться к погибающим
через лестничные клетки оказалось совершенно невозможным.
Пожарные ставили раздвижные лестницы, но лестницы доходили
лишь до третьего этажа, а чтобы их нарастить, требовалось
время. Обреченные воочию видели, как к ним неуклонно и
неотвратимо приближается смерть и приготовления, ведомые ради
их спасения, казались им воистину бесконечными..."
Вряд ли кому-либо в наше время доводилось видеть что-либо
подобное. Каменными были только наружные стены здания, все
остальное - полы, оконные рамы, двери - было из дерева. Из
дерева же была почти вся мебель в комнатах и даже стены и
потолки - сетчатая дранка под штукатуркой. И все это дерево за
многие годы стало сухим, как порох. Огонь, охватив весь первый
