разглядывали его, засунув в рот пальцы. Проскакал царский вестник;
перепуганная курица с пронзительным кудахтаньем метнулась через дорогу и
попала под копыта его коня. Проехал отряд копейщиков, одетых в шаровары,
чешуйчатые доспехи, остроконечные шлемы, украшенные у некоторых перьями, и
яркие полосатые плащи. Живописные наряды воинов изрядно запылились и
пропитались потом, а с языка у них то и дело срывались грубые шутки. За
глинобитными стенами прятались принадлежавшие аристократам большие дома и
неописуемо прекрасные сады, но при существующей экономической системе
позволить себе такую роскошь могли немногие. На девяносто процентов
Пасаргады были типичным восточным городом с безликими лачугами и
лабиринтом грязных улочек, по которым сновал люд в засаленных головных
платках и обтрепанных халатах, городом крикливых базарных торговцев,
нищих, выставляющих напоказ свои увечья, купцов, ведущих вереницы усталых
верблюдов и навьюченных сверх всякой меры ослов, собак, жадно роющихся в
кучах отбросов. Из харчевен доносилась музыка, похожая на вопли кошки,
попавшей в стиральную машину, люди изрыгали проклятья и размахивали
руками, напоминая ветряные мельницы... Интересно, откуда взялись эти
россказни о загадочном Востоке?
- Подайте милостыню, господин, подайте, во имя Света! Подайте, и вам
улыбнется Митра!..
- Постойте, господин! Бородой моего отца клянусь, из рук мастеров
никогда не выходило более прекрасного творения, чем эта уздечка! Вам,
счастливейшему из смертных, я предлагаю ее за смехотворную сумму...
- Сюда, мой господин, сюда! Всего через четыре дома отсюда находится
лучший караван-сарай во всей Персии - нет, в целом мире! Наши тюфяки
набиты лебединым пухом, вино моего отца достойно Деви, плов моей матери
славится во всех краях земли, а мои сестры - это три луны, которыми можно
насладиться всего за...
Эверард игнорировал призывы бегущих за ним юных зазывал. Один схватил
его за лодыжку, и он, выругавшись, пнул мальчишку, но тот только бесстыдно
ухмыльнулся. Эверард надеялся, что ему не придется останавливаться на
постоялом дворе: хотя персы и были гораздо чистоплотнее большинства
народов этой эпохи, насекомых хватало и здесь.
Не давало покоя ощущение беззащитности. Патрульные всегда старались
припасти туза в рукаве: парализующий ультразвуковой пистолет тридцатого
века и миниатюрную рацию, чтобы вызывать пространственно-временной
антигравитационный темпороллер. Но все это не годилось, потому что тебя
могли обыскать. Эверард был одет как грек: туника, сандалии, длинный
шерстяной плащ. На поясе висел меч, за спиной - шлем со щитом, вот и все
вооружение. Правда, оружие было из стали, в эти времена еще неизвестной.
Здесь не было филиалов Патруля, куда он мог обратиться, если бы попал в
беду, потому что эта относительно бедная и неспокойная переходная эпоха не
привлекла внимания Межвременной торговли; ближайшая региональная
штаб-квартира находилась в Персеполе, но и она отстояла от этого времени
на поколение.
Чем дальше он продвигался, тем реже попадались базары, улицы
становились шире, а дома - больше. Наконец он выбрался на площадь, с
четырех сторон окруженную дворцами. Над ограждавшими их стенами виднелись
верхушки ровно подстриженных деревьев. У стен сидели на корточках (стойку
"смирно" еще не изобрели) легко вооруженные юноши - часовые. Когда Эверард
приблизился, они поднялись, вскинув на всякий случай свои луки. Он мог бы
просто пересечь площадь, но вместо этого повернул и окликнул парня,
который был, по всей видимости, начальником караула.
- Приветствую тебя, господин, да прольется на тебя свет солнца, -
персидская речь, выученная под гипнозом всего за час, легко заструилась с
его языка. - Я ищу гостеприимства какого-нибудь великого человека, который
снизошел бы, чтобы выслушать мои безыскусные рассказы о путешествиях в
чужие земли.
- Да умножатся твои дни, - ответил страж.
Эверард вспомнил, что предлагать персам бакшиш нельзя: соплеменники
Кира были гордым и суровым народом охотников, пастухов и воинов. Их речь
отличалась той исполненной достоинства вежливостью, которая была
свойственна людям такого типа во все времена.
- Я служу Крезу Лидийскому, слуге Великого Царя. Он не откажет в
пристанище...
- Меандру из Афин, - подсказал Эверард.
Вымышленное греческое происхождение должно было объяснить его крепкую
фигуру, светлую кожу и коротко стриженные волосы. Однако для большей
достоверности ему пришлось налепить на подбородок вандейковскую бородку.
Греки путешествовали и до Геродота, поэтому афинянин в этом качестве не
показался бы здесь эксцентричным чудаком. С другой стороны, до Марафонской
битвы оставалось еще полвека, и европейцы попадали сюда не настолько
часто, чтобы не вызвать к себе интереса.
Появился раб, который отыскал дворецкого, который, в свою очередь,
послал другого раба, и тот впустил чужеземца в ворота. Сад за стеной,
зеленый и прохладный, оправдал надежды Эверарда: за сохранность багажа в
этом доме опасаться нечего, еда и питье здесь должны быть хороши, а сам
Крез обязательно захочет поподробнее расспросить гостя. "Тебе везет,
парень", - подбодрил себя Эверард, наслаждаясь горячей ванной,
благовониями, свежей одеждой, принесенными в его просто обставленную
комнату финиками и вином, мягким ложем и красивым видом из окна. Ему не
хватало только сигары.
Только сигары - из достижимых вещей.
Конечно, если Кит мертв и это непоправимо...
- К чертям собачьим, - пробормотал Эверард. - Брось эти мысли,
приятель!
4
После заката похолодало. Во дворце зажгли лампы (это был целый
ритуал, потому что огонь считался священным) и раздули жаровни. Раб пал
перед Эверардом ниц и сообщил, что обед подан. Эверард спустился за ним в
длинный зал, украшенный яркими фресками, изображавшими Солнце и Быка
Митры, прошел мимо двух копьеносцев и оказался в небольшой, ярко
освещенной комнате, устланной коврами и благоухавшей ладаном. Два ложа
были по эллинскому обычаю придвинуты к столу, уставленному совсем не
эллинскими серебряными и золотыми блюдами; рабы-прислужники стояли
наготове в глубине комнаты, а за дверями, ведущими во внутренние покои,
слышалась музыка, похожая на китайскую.
Крез Лидийский милостиво кивнул ему. Когда-то он был статен и красив,
но за несколько лет, что минули после потери его вошедших в поговорки
богатства и могущества, сильно постарел. Длинноволосый и седобородый, он
был одет в греческую хламиду, но, по персидскому обычаю, пользовался
румянами.
- Радуйся, Меандр Афинский, - произнес он по-гречески и подставил
Эверарду щеку для поцелуя.
Хотя от Креза и несло чесноком, патрульный, следуя указанию, коснулся
щеки губами. Со стороны Креза это было очень любезно: таким образом он
показал, что положение Меандра лишь слегка ниже его собственного.
- Радуйся, господин. Благодарю тебя за твою доброту.
- Эта уединенная трапеза не должна оскорбить тебя, - сказал бывший
царь. - Я подумал... - он замялся, - я всегда считал, что состою в близком
родстве с греками, и мы могли бы поговорить о серьезных вещах...
- Мой господин оказывает мне слишком большую честь.
После положенных церемоний они наконец приступили к еде. Эверард
разразился заранее приготовленной байкой о своих путешествиях; время от
времени Крез озадачивал его каким-нибудь неожиданным вопросом, но
патрульный быстро научился избегать опасных тем.
- Воистину, времена меняются, и тебе посчастливилось прибыть сюда на
заре новой эпохи, - сказал Крез. - Никогда еще мир не знал более славного
царя, чем... - И так далее, и тому подобное. Все это явно предназначалось
для ушей слуг, бывших одновременно царскими шпионами, хотя в данном случае
Крез не грешил против истины.
- Сами боги удостоили нашего царя своим покровительством, - продолжал
Крез. - Если бы я знал, как благоволят они к нему - я хочу сказать, знай
я, что это правда, а не сказки, - никогда не посмел бы я встать у него на
пути. Сомнений быть не может, он - избранник богов.
Эверард, демонстрируя свое греческое происхождение, разбавлял вино
водой, сожалея, что не выбрал какой-нибудь другой, менее воздержанный
народ.
- А что это за история, мой господин? - поинтересовался он. - Я знал
только, что Великий Царь - сын Камбиза, который владел этой провинцией и
был вассалом Астиага Мидийского. А что еще?
Крез наклонился вперед. Его глаза, в которых отражалось дрожащее
пламя светильников, приобрели удивительное выражение, называвшееся
когда-то дионисийским и давно позабытое ко временам Эверарда: в них
читались ужас и восторг одновременно.
- Слушай и расскажи об этом своим соотечественникам, - начал он. -
Астиаг выдал свою дочь Мандану за Камбиза, ибо он знал, что персам не по
душе его тяжкое иго, и хотел связать их вождей со своим родом. Но Камбиз
заболел и ослаб. Если бы он умер, а его маленький сын Кир занял престол в
Аншане, то установилось бы опасное регентство персидской знати, не имевшей
обязательств перед Астиагом. Вдобавок сны предвещали царю Мидии, что Кир
погубит его империю. Поэтому Астиаг повелел царскому оку Аурвагошу (Крез,
переделывавший все местные имена на греческий лад, назвал Аурвагоша
Гарпагом), который был его родичем, избавиться от царевича. Гарпаг,
невзирая на протесты царицы Манданы, отнял у нее ребенка; Камбиз был
слишком болен, чтобы помочь жене, да и в любом случае Персия не могла
восстать без предварительной подготовки. Но Гарпаг не смог решиться на
злое дело. Он подменил царевича мертворожденным сыном горца-пастуха, взяв
с того клятву, что он будет молчать. Мертвый ребенок был завернут в
пеленки царевича и оставлен на склоне холма; затем вызвали мидийских
придворных, которые засвидетельствовали исполнение приказа, после чего
ребенка похоронили. Кир, наш правитель, воспитывался как пастух. Камбиз
прожил еще двадцать лет: сыновей у него больше не было, не было и силы,
чтобы отомстить за первенца. И когда он оказался при смерти, у него не
было наследника, которому персы считали бы себя обязанными повиноваться.
Астиаг снова забеспокоился. В этот момент и объявился Кир; его личность
установили благодаря нескольким приметам. Астиаг, втайне жалея о
содеянном, радушно принял его и подтвердил, что он - наследник Камбиза. На
протяжении пяти лет Кир оставался вассалом, но выносить тиранию мидян с
каждым годом становилось для него все труднее. Тем временем Гарпаг в
Экбатанах хотел отомстить за ужасное злодеяние: в наказание за
непослушание Астиаг заставил его убить и съесть собственного сына. Гарпаг
и еще несколько знатных мидян организовали заговор. Они избрали своим
вождем Кира, Персия восстала, и после трехлетней войны Кир стал правителем
двух народов. С тех пор он, конечно, подчинил себе и много других народов.
Разве боги когда-нибудь выражали свою волю яснее?
Некоторое время Эверард лежал не шевелясь и вслушивался в сухой
шелест листьев в саду, продуваемом холодным осенним ветром.
- Неужели это правда, а не слухи? - переспросил он.
- С тех пор как я нахожусь при персидском дворе, я получил достаточно
доказательств. Сам царь подтвердил, что это истинная правда, то же самое
сделали Гарпаг и другие участники событий.
Лидиец наверняка не лгал: ведь он сослался на свидетельство своего
правителя, а знатные персы были правдивы до фанатизма. И все же за годы
