но попробуй докажи им, что Земля краше их лысого Титанума! Или, к примеру,
Гай Зарубин - эктон, родился и вырос на галактической базе. Он не
понимает, как можно привязаться душой к какой-то одной планете, когда нет
ничего лучше безбрежных космических просторов. Ну, я не такой. И потом, у
меня на Земле есть ты. Мой самый надежный якорь.
- А мы правда будем надолго расставаться?
- Правда... Я мечтаю о настоящем деле. О таком, где сгодится все мое
умение, все силы без остатка. Вот бы попасть в страйдеры, как Игорь! Это
на пределе, для настоящих мужчин. Передний край, тонкая жердочка над
пропастью... Но страйдеры улетают надолго. Иногда на годы. Случается, и
навсегда.
- Нет... Не хочу! Ненавижу это слово "навсегда"! Обещай мне, что ты
будешь ВСЕГДА возвращаться ко мне. Обещаешь?
- Обещаю, - улыбнулся Костя. -
Если бы после встречи
Расставаний
Не бывало,
Наверное, тогда бы
Ты меня не любила.
[Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]
- Что тут смешного?.. Ну вот, пожалуйста, сейчас зареву, - сердито
сказала Юлия.
- Юлька! - закричал Костя, бросаясь в кабину. - Да ты что?! Из-за
меня?
- А то из-за кого же!
- Ну, не надо, - попросил Костя, прижимая ее к себе. - Я же еще тут.
И у нас все будет прекрасно. А хочешь, я тебе спою? Только ты не пугайся.
Или на ушах станцую?
- Хочу, - сказала девушка и всхлипнула.
ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ
По улице шел клоун и вовсю дурачился. Поминутно запинался за
собственные просторные ботинки, с приготовленными на все случаи жизни
прибаутками встревал в каждый разговор, корчил рожи тем, до кого не мог
добраться. При нем был огромный полупрозрачный мяч с нарисованной пестрой
физиономией, в точности воспроизводившей клоунский грим. Мяч жил своей
жизнью, независимо от воли хозяина, артачился, выскакивал из его объятий и
летел в сторону случайных прохожих. Те со смехом подыгрывали клоуну:
отпихивали норовистый мяч обратно или уворачивались от него в меру
ловкости... За какие-то минуты уличный чудак успел рассказать свой анекдот
и выслушать ответный в одной компании, спеть ерническую песенку-нескладуху
в другой, поплясать с двумя сосредоточенными, лишь недавно выучившимися
ходить близнецами, похоже передразнить грустную девушку за столиком
летнего кафе и пробудить на ее лице тень улыбки - впрочем, скоро угасшую.
Кратов сидел через два ряда столиков от девушки и вот уже полчаса
набирался смелости подойти к ней и расспросить о причинах дурного
настроения в такой ясный день. Более всего ему мешало сознание того, что и
сам он, верно, выглядел не слишком-то жизнерадостно. И потом, бывают
минуты, когда никакие усилия окружающих не способны вернуть доброе
расположение духа, никого не хочется видеть и ничего не можется делать...
Но, с другой стороны, если есть острое желание побыть в одиночестве, то
городские улицы для этого не самое подходящее место. Следовательно, хмурая
девушка все же нуждается в обществе и даже, возможно, ищет поддержки.
Удовлетворенный такой логикой, Кратов набрал в грудь побольше воздуха
и уже совсем было отважился встать из плетеного кресла. Но в этот миг
боковым зрением заметил летящий в его сторону строптивый клоунский мяч.
Рука сама собой вскинулась навстречу нежданной угрозе. Напоровшись на
сомкнувшиеся в наконечник копья пальцы, мяч с грохотом взорвался. В
воздухе распустилось облачко розового дыма. Оттуда, неумело трепыхая
крылышками, на столик перед самым носом Кратова выпал чистенький белый
петушок, озадаченно кукарекнул и присел на гузку.
- Ну, что же ты, - укоризненно сказал клоун, снимая с
баклажанно-лилового носа вялый лоскуток от лопнувшего мяча. - Неужели
напугался? Куда я теперь без мяча...
Он бухнулся в кресло напротив предельно смущенного Кратова, поманил
пальцем квелого петушка, но тот отрицательно покрутил головой.
- Я т-тебя! - притворно рассердился клоун.
Петух неохотно привстал, из-под него выкатилось голубое, отчего-то
круглое яйцо с шутовской личиной на боку.
- А ведь ты нездешний, - заметил клоун.
- Верно, - кивнул Кратов. - Я прилетел только вчера.
- Издалека?
- Со Сфазиса.
- Где это?
- Моя фамилия Кратов, - помолчав, сказал Кратов.
Клоун пожал плечами.
- А моя - Астахов, - сказал он. - Вообще-то я медик. У тебя ничего не
болит? Что-то мне цвет твоего лица не нравится. Непривычный.
- На себя посмотри, - хмыкнул Кратов.
Астахов покосился в собственную ладонь, словно в зеркальце, поправил
нос и взбил рыжие патлы.
- Блеск, - произнес он с удовлетворением. - Как живой. Вообрази:
просыпаюсь утром и чувствую, что сейчас в мою дурную башку придет решение.
Что вот-вот, с минуты на минуту я поймаю этот дьяволов гиперфактор
трансляции за хвост. Или, там, за хобот. Знаешь, я даже дышать перестал.
Лежу с закрытыми глазами и жду...
- Поймал? - с интересом спросил Кратов.
- Минут двадцать пролежал, - сказал Астахов горделиво. - И только он,
скалдырник, забрезжил в тумане, я его - хвать!.. Ты как, представляешь, о
чем речь?
- Трансляция - это что-то из лингвистики, - неуверенно предположил
Кратов.
- Возможно. Но вообще-то это генетика. Так вот, поймал я его,
утрамбовал, ленточкой с бантиком перевязал, всех друзей обтрезвонил. Ну,
говорят они мне, ты, Степан, голова. Ты, говорят, нам целый месяц выгадал.
Как начали меня хором славить! Выглянул я в окно - люди куда-то спешат,
серьезные, скучные, никому и дела нет до моего гиперфактора. Нет, думаю,
так просто вы не уйдете. Сейчас вы у меня, голубчики, развеселитесь!.. -
Он потыкал пальцем заметно увеличившееся в размерах яйцо, из которого,
по-видимому, должен был произрасти новый мяч. - Так ты не ответил на мой
вопрос.
- У меня загар особенный, - пояснил Кратов. - Космический.
- Получается, ты оттуда? - Астахов наморщил лоб. - Ах, Сфазис... Боже
мой, так ты ксенолог, как же я сразу не догадался! Слушай, - сказал он
доверительно. - Очень жаль, что у тебя ничего не болит. Я бы тебя в два
счета вылечил. Вы, ксенологи, всегда аномально здоровые. А я очень хороший
медик, но никто об этом не знает. Представляешь, какая тоска: уйма людей,
и ни у кого ничего не болит! Я потому и в генетику ударился, там есть еще
где разгуляться. Вон, близнецы все еще рождаются, я как раз за ними
наблюдаю. Может быть, у тебя в генах что-нибудь не так? А то я бы
выправил... Нас, медиков, на город была тысяча с лишним человек, сейчас
больше половины к вам в Галактику подалось - там травматизм выше. А
остальные от скуки выбрали всю исследовательскую тематику на три года
вперед, я едва успел себе гиперфакторы отхватить. К концу сезона все,
сколько их есть, изловлю, и если в этом городе никто не заболеет сыпным
тифом, сам себе привью какую-нибудь дрянь. Ну, не хочу я никуда с Земли!
Не лежит у меня сердце к межзвездному эфиру, что же мне делать?.. Все
равно твой вид мне не нравится. Какой-то ты неприкаянный. У тебя в городе
есть знакомые?
- Ни души.
- Так ты что же - совсем один?!
- У меня в Садовом Поясе живет мама. Я, собственно, у нее
остановился.
- Блеск! - обрадовался Астахов. - Как тебя... Кратов! Мы этой ночью
решили учинить налет на озера, отпраздновать мой гиперфактор. Мы бы и днем
туда улетели, но пятеро ребят тоже надеются успеть до вечера расколоть
свои орешки. Не пойму только, зачем только они спешат: удовольствие надо
тянуть до последнего. Ну, естественно, нынче нам не спать... Давай с нами,
а? Будут, между прочим, не одни медики и не исключительно мужчины, это я
обещаю. Итак, я тебя жду в транспарке на нижнем ярусе в одиннадцать
вечера!
- Ничего не получится, - вздохнул Кратов. - Дела.
- Какие могут быть дела у ксенолога на Земле?! Ну, как пожелаешь. Я
тебя все-таки почему-то жду. Мало ли что, вдруг ты к вечеру все дела
переделаешь. Или ты тоже намерен растянуть удовольствие? - Астахов
перегнулся через стол к самому уху Кратова и зашептал: - К той девушке
можешь не подходить. С ней все в порядке. Ее друг сегодня сдает выпускной
экзамен - сейчас же в лицеях пора экзаменов. А она трясется. Ничего, такие
переживания полезны.
- Откуда ты знаешь?
- Я все знаю, - Астахов подмигнул. - Я медик. А лишь потом клоун.
Он подхватил выросшее до размеров арбуза голубое яйцо и пошел прочь
умелой чарли-чаплинской походкой. Петушок недовольно заквохтал, ссыпался
со стола и засеменил следом.
Кратов с сожалением покосился на грустную девушку. Помочь ей он и в
самом деле ничем не мог. Да и наивно было с его стороны полагать, будто у
такой славной девушки не окажется друга, ее ровесника, с которым у нее
общие интересы, общие воспоминания, может быть - общее детство. Для
звездохода это, конечно, не повод к отступлению, но означенное "общее"
запросто перетянет на любых весах те личные достоинства, которые мог бы
предложить ей он, звездный скиталец сорока с лишним лет и безо всякого
опыта земной жизни. Хотя опыт все же был, но очень давний и потому
малопригодный в данной ситуации.
Рассиживаться в кафе более не имело смысла. Джулеп был давно допит,
пирожное растаяло. Кратов ушел бродить по бесконечным кольцевым улицам
города, которого не было здесь, когда он улетал к звездам.
Он не заметил, как добрался до самого края жилого яруса. Далеко внизу
слаженно колыхались на ветру плотные кроны Садового Пояса, а где-то возле
самой линии горизонта бликовали на солнце зеркала озер. Кратов облокотился
на парапет и попытался разглядеть среди зелени крышу своего дома.
Бесполезно. Он не чинил эту крышу целую вечность и уже забыл, как она
выглядела в ту пору.
О человеке, что ушел однажды
Из Есину и скрылся среди гор,
Ступив в глубокий снег, -
Об этом человеке
Не слышно ничего с тех давних пор...
[Мибу Тадаминэ. Пер. с яп. А.Глускиной]
"Это про меня, - подумал он. - Это я ушел, а сейчас вернулся. И
некому меня расспросить о том, где я был и что видел. Потому что не
осталось никого в этих местах, кому я был бы интересен. Только мама. Но и
она ни о чем не расспрашивает".
Домой Кратов вернулся затемно. Шел пешком, старательно обходя
молодые, до колен, деревца и все время теряя в сумерках змеящуюся
тропинку. За его спиной полыхал тысячами огней, нависая над Садовым Поясом
огромной елочной игрушкой, Оронго - город, воспринявший от прежнего
крохотного поселка лишь имя и ничего больше, Он жил собственной жизнью,
бурной и не совсем понятной, но ни единого звука не долетало вниз, даже
разноцветье огней почти не проникало под зеленый полог. Садовый Пояс
тихонько дремал у подножия города, как лохматый добродушный пес,
уткнувшийся носом в ботинки хозяина. Только изредка где-то над головой
возникал слабый посвист проносящихся в ночном небе гравитров, и тогда на
миг предупредительно смолкал слаженный хор цикад.
На веранде замаячил слабый колеблющийся клубочек света.
- Костик, это ты? - спросила Ольга Олеговна, приподнимая повыше
ладонь, откуда истекало это странное свечение.
- Я, мама. - Кратов осторожно взял ее за тонкое, хрупкое запястье. -
Что это? Никогда такого не видел.
- Светляк. Его зовут Люцифер. Он живет здесь в саду, а по ночам
