твою жизнь впервые вошла Галактика.
- Мне было тогда восемнадцать лет, - улыбнулся Кратов. - Я был всего
лишь маленькой прожорливой личинкой, которая страстно мечтала стать
прекрасной бабочкой.
- Я понял твою метафору. И думаю, что мечтания личинки весьма близки
к осуществлению. По крайней мере, если судить по куколке...
- Ты чересчур добр ко мне, учитель. Я совершал много ошибок. Гораздо
больше, чем следовало бы.
- Если бы тебе знать, сколько ошибок совершают тектоны! Вот мы
увидели тебя. Но, к сожалению, с опозданием. И это также одна из наших
ошибок, исправить которую ты поможешь нам своими воспоминаниями.
- Я готов отдать вам свою память в полное распоряжение. Скопируйте
ее, изучите слой за слоем, деталь за деталью...
- Символы и образы, хранимые мозгом, туманны и разобщены. Они словно
драгоценные реликвии, которые молчат перед посторонним посетителем. Но
приходит хозяин, берет в руки любую вещь и рассказывает о ней удивительные
истории. Так и память. Она хранит не только реликвии, но и правила
обращения с ними, и правила для этих правил. Понять из копии твоей памяти
то, что ты мог бы поведать двумя словами, займет у нас едва ли не
вечность. И потом, есть воспоминания, права на доступ к которым не имеет
никто, кроме их обладателя. Ты сам решишь, о чем рассказать нам.
- Мне придется покинуть Сфазис?
- Здесь ты не сможешь спокойно вспоминать. Вокруг тебя будет кипеть
близкая, привычная, захватывающая тебя работа. И ты не сумеешь остаться
сторонним наблюдателем. Есть единственное место в Галактике, где ничто не
помешает тебе. Где память твоя будет свободна. Это Земля.
- Но я не жил на Земле много лет.
- Там твой дом. Ты не чужой своей планете, - в холодном голосе
тектона послышалась горечь.
Кратов молчал. Ему было невыносимо тяжко в сдавившей плечи накидке,
при каждом вздохе тектона ледяной пот змейками скользил между лопаток, а
сердце трепыхалось в груди, как чумное. Но он не мог немедленно
повернуться и уйти прочь. Что-то говорило ему: Горный Гребень не хочет,
чтобы он ушел. Наступил тот редкий момент, когда мудрому тектону стало
наплевать на быстротечное время, и нужно ему только одно - побыть наедине
с другим существом, пусть ни капли на него не похожим, но все же очень
близким. И в этом чужом по крови и плоти существе узнать себя. Молодого,
свободного, исполненного беззаботных мечтаний.
Горный Гребень тоже молчал. Кольчуга на его груди теперь волновалась
совсем редко, и глаза-огоньки мерцали тоскливым голубым светом.
Всякий раз, когда Кратов бросал в темную воду пруда камешек, на
всплеск поднимались большие, начисто утратившие от жадности страх и
совесть рыбины. И, не обнаружив ничего съедобного, с обидой высовывали
наружу ослизлые морды.
- Пшли отсюда! - прикрикнул на них Кратов, но рыбины не понимали и
продолжали ревниво следить за его движениями.
С деликатным шорохом расступились камыши, и рядом возник Григорий
Матвеевич. Он на цыпочках приблизился к Кратову и предупредительно замер
за его спиной.
- Костя, - позвал он, откашлявшись. - Вы никого не хотите видеть, ото
всех прячетесь. Что произошло?
- Бог с вами, - смущенно сказал Кратов. - Я всегда бываю здесь в это
время дня. И мне сейчас просто необходимо поразмыслить в тишине.
Энграф вторично откашлялся и спросил звучным голосом:
- Могу я разделить ваше уединение, коллега?
- Сделайте одолжение, Григорий Матвеевич. Мне подвинуться?
- Нет, благодарю вас. Это из старозаветного анекдота про двух
шотландцев, если не ошибаюсь... Так вы улетаете на Землю, Костя?
- Кажется, да, - произнес Кратов и вздохнул. - А вы уже знаете?
- Я и обязан знать все, как старший в миссии. Но если быть
откровенным, то примерно за час до вашего возвращения со мной вновь
связался уважаемый посредник Шервушарвал и передал просьбу одного из
тектонов, по имени Колючий Снег Пустых Вершин... Не правда ли, у тектонов
всегда очень образные имена.
- А вы не задумывались над тем, какие ассоциации будят эти образы?
- Признаться, нет. Мы вообще мало задумываемся над деятельностью
тектонов. Благоговение перед их мудростью, красивые и страшные легенды
недалеких наших предков, переживших настоящее потрясение при первом
контакте с разумом Галактики... В их именах, на мой взгляд, есть некоторый
привкус отчужденности.
- Легенды! Эти легенды существуют бок о бок с нами. Их можно увидеть,
но мы не хотим. Их можно потрогать, но мы боимся прослыть наглецами. И
сами воздвигаем вокруг них искусственный барьер тайны - некую, будто бы
недоступную нашему пониманию иллюзорную реальность, майю... А они живые.
Они двигаются, думают, даже ошибаются. И страдают из-за своих ошибок,
поверьте, не меньше нас, людей, обремененных несовершенной плотью и
движимых необузданными порывами своего варварского ума. Одиночество - вот
что скрыто за их именами. Каждый тектон, вне зависимости от того, сколько
в его имени составляющих, носит одно-единственное имя - Одиночество.
- Вы серьезно полагаете, что они нуждаются в обществе...
- Уж договаривайте, Григорий Матвеевич. В обществе существ низшего
порядка? Они нас такими не считают. Мы чересчур значительную часть нашей
истории посвятили войнам, и в нас где-то на уровне инстинктов укоренилось
преклонение перед полководцами...
- Был еще такой термин - "субординация", - мечтательно заведя очи,
сказал Энграф.
- ...И вот этот самый инстинкт нет-нет да и прорежется в нас
нынешних. Тогда мы начинаем успокаивать себя: действия старших - по
разуму, по возрасту, по общественному ли положению - не обсуждаются, и
чуть что прячемся за эту спасительную мысль, как за ширму. Подсознательно
уговорив себя, что превосходство в интеллекте непременно подразумевает
пренебрежение, хотя бы и в самой мягкой форме, ведем себя соответственно
нами же избранным правилам игры. Однако маскируем свой комплекс
неполноценности всякими рассуждениями о пиетете да о скромности. Думаем,
будто бы, обращаясь к нам со словами "брат", "друг", они лишь соблюдают
дипломатический этикет. И что все их просьбы на самом деле есть приказы
полководцев солдатам. А они искренне видят в нас братьев, и воля братьев
для них первый закон! Мы сами отгородились от них и тем обрекли их на
одиночество. - Кратов поморщился, со внезапной отчетливостью припомнив
последние минуты в пещере Горного Гребня. - Тектоны любят рассуждать о
времени. Так гласят легенды, и я убедился в их истинности. Тектоны
действительно ощущают себя в постоянном цейтноте. Но как же тогда они
должны хотеть затормозить этот непрерывный бег! А мы, именно мы лишаем их
такой возможности.
Энграф саркастически усмехнулся.
- Вы еще мальчик, Костя, - сказал он. - Мальчик резвый, кудрявый,
влюбленный. Сорока с лишним лет от роду. В вас бушуют эмоции. Это и
хорошо... Вы проецируете свою личность на партнеров по контакту,
приписываете им собственные переживания, очеловечиваете нелюдей, отважно
пренебрегая их принципиально иной природой, а следовательно - и строем
мышления. Когда-то это расценивалось в среде ксенологов как недопустимая
ошибка. Мол, нелюдь - нелюдь и есть. Но я думаю, что для человека это
неизбежно. И это один из кратчайших и вернейших путей пробудить в себе
симпатию к собеседнику. А значит - понять его... Тектоны - не люди, Костя.
Они мыслят и чувствуют не так, как мы с вами. Нам ли дано осознать
движущие мотивы их поступков? Общаясь с нами и нам подобными, они попросту
переходят на доступный нам уровень мышления, который есть малое
подмножество естественно присущего им уровня. А вы сейчас высказали всего
лишь частную, хотя и любопытную, ксенологическую гипотезу. Чем вы всегда
меня подкупали - так это способностью с ходу, без артподготовки,
генерировать ксенологические гипотезы. Но вряд ли кто осмелится в
обозримом будущем проверить вашу правоту. Нам пока нечего сказать
тектонам. И трудно понять их слова, обращенные к нам.
- Особенно когда они сопровождены "дыханием тектона", - буркнул
Кратов. - Предки были правы: это банальный инфразвук. Вроде наших
"шатагхни", инфрагенераторов, знаете?
- Признаться, не доводилось испытывать на себе, - сказал Григорий
Матвеевич сдержанно.
- А мне доводилось. В пору своей буйной юности. Неприятное, надо
заметить, ощущение. Но я ждал чего-то похожего и потому к концу нашей
беседы почти не обращал на него внимания. Господи, да с чего мы взяли, что
у тектонов атрофированы все чувства?! Что им будто бы нелюбопытно слушать
о нашей Земле, что им безынтересно побывать на ней... Разве кто-нибудь
хотя бы раз рискнул пригласить тектона в гости?
- Эмоции, Костя, эмоции, - сказал Энграф. - А где строгая научная
оценка фактов? Ведь вы сподобились редчайшей возможности общаться с
представителем высшего интеллектуального звена Галактического Братства. И
для земной ксенологии ваша информация бесценна. Надеюсь, вы не преминете
составить подробный отчет о рандеву, опустив по необходимости содержание
самой беседы, а также снизив эмоциональный накал?
- Не премину, - фыркнул Кратов. - На досуге. Теперь и оно - эпизод
моих мемуаров. Но будет это непросто. Попробуйте-ка составить отчет в
ксенологической нотации о ваших каждодневных препирательствах с Руточкой
на предмет полезных физических нагрузок!.. Так что же интересного сообщил
вам коллега Шервушарвал?
- Нижеследующее, - сказал Григорий Матвеевич. - Колючий Снег Пустых
Вершин убедительно просил руководство земного представительства на Сфазисе
не препятствовать вашему желанию - буде таковое возникнет - на время
оставить свой пост и возвратиться на Землю. Любые ваши поступки,
присовокупил тектон, должны расцениваться как направленные на благо
Галактического Братства.
- И что же вы? - полюбопытствовал Кратов.
- Грешно вам... Разумеется, мы отнеслись к просьбе тектона с
пониманием! Что занятно, Костя: в это время ваша конфиденциальная беседа с
Горным Гребнем была в самом разгаре. И, полагаю, каждое ваше слово
немедленно становилось ведомо всему Совету тектонов. А вы говорите - в
гости пригласить.
- Я знал об этом. Горный Гребень не скрывал своей постоянной связи с
другими тектонами. Мне лишь почудилось, что перед самым расставанием он
все же разорвал ее... Это пустяки, Григорий Матвеевич. Мне нечего было
таить от Совета тектонов. И всем нам - тоже. Тектоны - общность более
высокого порядка, чем раса, биологический вид. По сути, мы имеем дело с
единым сверхорганизмом, сверхинтеллектом под названием "Совет тектонов".
Согласитесь, было бы удивительно, если бы правая рука этого сверхорганизма
не ведала, что творит левая.
- Замечательно, - улыбнулся Энграф. - Как-нибудь пригласите на чашку
чая левую пятку этого сверхорганизма... Вы упрямец, Костя, и это также не
самая дурная черта вашего характера, есть и похуже. Только примите к
сведению мою ремарку: тектоны, при всем их очаровании, не люди. Повторяю:
не люди! И никогда не станут мыслить и поступать по-человечески, как бы
нам того ни хотелось. Для них это много-много шагов назад по эволюционной
лесенке. И то, к чему все мы с исторической неизбежностью придем - я имею
в виду пангалактическую культуру или, как принято величать ее среди
дилетантов, Единый Разум Галактики, - так вот, культура эта будет
нечеловеческой. Как ни обидно вашему, да и моему, поверьте, человеческому
самолюбию. Тем не менее, этот досадный для всякого антропоцентриста факт
