и ты будешь звать так же. А когда-то я был Звездным Разведчиком высшего
класса. В нашей работе класс присваивается за знания, опыт и заслуги. Но
еще существует градация по категориям. Вот категория-то и даруется за
способности, что даны каждому от рождения, от Бога, от папы с мамой и
развивались по мере продвижения к совершенству. В том числе за реакцию.
- И за отличный стул по утрам, - не упустил случая Грачик.
- У меня, к примеру, в пике формы была четвертая категория. А вот
Грачик имеет второй класс, но третью категорию. Его учили и готовили
лучше, чем меня. Я сам и учил.
- А первую категорию имеет лишь сам господь Бог, - сказал Грачик. -
Когда он тоже в пике формы.
- Сейчас ты... как бишь тебя... Кратов, являешься Звездным
Разведчиком девяносто девятого класса девяносто девятой категории. Когда
мы тебя пропустим через первую мясорубку, твоя категория, возможно, будет
выражаться одной цифрой. И тогда мы станем учить тебя быть хорошим
Звездным Разведчиком. И научим, если ты от нас не удерешь.
Грачик покосился на часы.
- Закругляйся, дед, - сказал он. - Мы потратили на него уже полчаса.
Се грядет скоро очередной пожиратель звигов. С таким же гордо воздетым
носом.
- Да, верно, - согласился Михеев. - В общем, так, Кратов. Парень ты
неплохой, и реакция у тебя действительно приличная. Гнать тебя из училища
никто не станет. Со временем из тебя проклюнется приличный звездоход. А
через три дня будет тебе и всему вашему курсу упомянутая мясорубка за
номером один. Планета Аид - у нас там полигон. Родным и близким скажешь,
что отправляешься в турпоход.
- Надолго? - спросил Костя, потихоньку оживая.
- На три месяца. Все едино связи с Землей у тебя никакой не будет. Да
и с нами тоже. Ну, вытащить тебя из передряги мы всегда сумеем. Но Аид -
это настоящая планета, а не психомодель, вроде Ущелья Звигов.
- Тренировка на выживание? - обрадовался Костя.
- Примерно. Перед десантированием ты пройдешь гипноблокаду и забудешь
о том, что рядом есть взрослые дяди, готовые в момент опасности взять тебя
под мышки и вынуть из пищевода нехорошего хищника. После Аида тоже будет
гипноблокада и даже ментокоррекция. Потому что многое из пережитого тебе
полезно будет забыть.
- Могу я знать содержание тренировки?
- Перед подружкой пофорсить?! - грозно взревел Грачик и тут же
расхохотался.
- В общих чертах, - сказал Михеев. - Вспомни Ущелье Звигов. Ты не
видел опасности, не был готов к ней. То есть, разумеется, ты ожидал
подвоха, но уделял внимание больше себе, чем звигам. От того, что ты
помнил о нереальности испытания и, выходит, был неверно ориентирован. А
еще от того, что чувства твои спали. У человека их немножко больше, чем
пять. Но в обычной обстановке они дремлют, над ними царит сознание,
интеллект. А после гипноблокады они в тебе проснутся. И, верится, больше
никогда не уснут.
Выходя из комнаты, Костя нос к носу столкнулся с незнакомым юношей,
бритоголовым, в темных очках и белой накидке. Собственно, они встречались
на приемных испытаниях, но как-то не возникало повода сойтись поближе.
- Извините, - произнес бритоголовый, придержав отпрянувшего Костю за
локоть. - Ну, как там?
- Ничего, - сказал Костя. - Впечатляюще.
"Ни пуха ни пера, пожиратель звигов", - подумал он и с легкой
завистью поглядел тому на ноги. Бритоголовый был босиком.
3
На своем гравитре Костя дважды обогнул шпилеобразное здание
Университета, заглядывая в окна сорок второго этажа. Встроенная система
защиты временами взбрыкивала и отбрасывала машину прочь от серых каменных
стен на безопасное расстояние. Ничего толком не рассмотрев, Костя швырнул
гравитр к земле, по-над старчески редкими кронами деревьев, на лужайку,
где студенты коротали свободное от занятий время.
На сей раз ему с ходу повезло.
Заслышав прерывистый посвист снижающегося гравитра, Юлия спокойно
подняла голову от рябившего экрана видеала.
- Ты спятил, - сказала она убежденно.
- Угу, - радостно подтвердил Костя, вываливаясь из кабины на мураву к
ее ногам.
- У меня совсем нет на тебя времени, - продолжала Юлия сердито. -
Через полчаса я иду беседовать с Шилохвостом.
- Ничего, я подожду, - сказал Костя. - Не век же ты с ним станешь
секретничать. У меня в запасе целый день, вечер и, в общем-то, ночь. А он
молодой, этот твой Винтокрыл?
- Что-нибудь стряслось? - строго спросила Юлия.
- Угу, - сказал Костя, забирая у нее видеал, в бешеном темпе менявший
замысловатые цветные картинки. - Это что за фигня? Неужели сломался?
- Ты ничего не понимаешь, - сказала Юлия и потянула видеал к себе. -
Это метаморфные топограммы. А профессор Шилохвост - виднейший специалист
по ним.
- Наверное, человечеству никак не обойтись без этих ваших...
топоморфных метаграмм, - с сомнением произнес Костя.
- А ты думал!
- Юлька, я уезжаю! - наконец объявил Костя, улыбаясь во весь рот.
- Куда еще?.. Ах нет, так спрашивать нельзя, плохая примета. Надолго?
- В турпоход со всем курсом, на три месяца.
- НА СКОЛЬКО?!
- А что страшного-то?
- Вот прекрасно! - туча рыжего огня всколыхнулась вокруг головы
девушки. - И что я должна буду делать одна все это время?
- Уж ты останешься одна, ждите, - хмыкнул Костя. - А профессор
Дубонос?.. Учиться ты будешь! Хорошеть. И отдыхать от меня.
- Странные у вас турпоходы, - Юлия спихнула видеал с колен и
придвинулась к порозовевшему от удовольствия Косте поближе. - Наверное, ты
что-то скрываешь от меня. А тебе не стыдно обманывать?
- Да никого я не обманываю! - Костя отвел взгляд на мельтешившие
топограммы. - Ну разве что чуть-чуть.
- А стыдно тебе тоже чуть-чуть?
- Нет, стыдно-то мне как раз на всю катушку...
- И часто у тебя предвидятся такие турпоходы?
- Подозреваю, что всю жизнь.
- Мне это не нравится, - сказала девушка решительно. - Ты хотя бы
соображаешь, что за три месяца я могу не только отдохнуть от тебя, но и
вовсе отвыкнуть? Примириться с тем, что тебя нет?!
- Не надо! - Костя замахал руками. - Отвыкать не надо. Я не хочу,
чтобы ты от меня отвыкала!
Юлия резко отстранилась и одним движением оказалась на ногах,
торопливо одергивая свой ярко-синий сарафан. Костя, ничего не понимая,
тоже на всякий случай встал.
Мимо них неторопливо шествовал могучего вида черноволосый мужчина в
просторном светлом костюме, больше напоминавшем пижаму. Замечательным в
его облике было то, что борода, скрывавшая половину лица, отчего-то имела
чисто-серебристый цвет. Создавалось впечатление, что странный этот человек
ничего не видел вокруг себя, да и шел в общем-то не разбирая дороги.
Когда он поравнялся с молодыми людьми, Костя с удивлением отметил,
что Юлия побледнела и едва ли не перестала дышать.
- Ты что? - спросил он шепотом.
- Это он, - одними губами, контрастно алыми на беломраморном лице,
сказала Юлия. - Шилохвост. Он сейчас не здесь.
- А где же? - с неуклюжей иронией полюбопытствовал Костя.
- В своем мире. Он сконструировал собственный мир, наполнил его
иными, чуждыми для нас топограммами. И путешествует по нему. Такой мир
важно создать, а дальше он начинает жить самостоятельной жизнью и
диктовать творцу собственные законы. Когда-нибудь Шилохвост погрузится в
него настолько глубоко, что не сможет вернуться. Я тоже хочу туда, только
заглянуть... одним глазком...
- Я не пущу тебя, - озадаченно сказал Костя.
- А мне и не дано, - с тоской произнесла девушка. - Ну, я пойду.
- Юлька! Подожди! Где мне тебя ждать?
- Ждать? - переспросила она рассеянно. - Ах да, день, вечер и ночь...
Здесь. Часа через четыре. Или пять. В общем, жди...
- Ну вот, - Костя горестно вздохнул. - Встретились, называется.
Значит это - умри?
Только пришел я,
И уже прогоняешь.
Ах, уж не по силам мне жить, -
Чувствую я...
[Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]
Юлия не слушала его. Она уходила, неотрывно глядя в широкую спину
блуждавшего среди своих топограмм профессора Шилохвоста. Не отставая от
него ни на шаг и в то же время ни на шаг не сокращая разделявшего их
расстояния. Казалось, и она тоже внезапно углубилась в какой-то свой мир.
Быть может - не такой изощренно причудливый, но наверняка отличный от
всего, что можно представить постороннему воображению. Возможно даже,
обволакивающий это таинственное инобытие Шилохвоста, подобно тому, как
тонкая кожура атмосферы укрывает собой прекрасный плод - живую твердь
планеты...
Костя унес забытый девушкой видеал в тень своего гравитра. Некоторое
время он следил за игрой топограмм на плоском экранчике. Потом, отчаявшись
что-либо понять, переключился на мультяшки.
4
Ночью пошел дождь и похолодало. Прыглец перебрался поближе к
основанию ветки и натянул на плечи сырую шкуру мохнача, которую повсюду
таскал за собой. Теперь шкура особенно пригодилась, хотя ногам по-прежнему
было зябко. Жирные ледяные капли насквозь пронизывали густую крону дерева,
соскальзывали с листка на листок, не задерживаясь на шероховатостях
ствола, падали Прыглецу на макушку и уже оттуда норовили просочиться под
шкуру. Это был Плохой Дождь, хотя деревья любили его, и трава любила его и
росла после него как очумелая.
Храпуница, которая стерегла Прыглеца внизу, кружила возле ствола.
Петляла в резун-траве, но иззубренные листья не брали ее, ломались о
свалявшуюся шерсть, до мяса не доставали. Изредка храпуница припадала на
переднюю пару лап, уткнув многозубую пасть в землю, и принималась громко
икать и храпеть от нетерпения и досады. Очень уж ей хотелось пожрать
Прыглеца.
Здесь их желания совпадали: Прыглецу тоже хотелось пожрать храпуницу.
Но для этого ему надо было дождаться восхода луны, потому что храпуница,
завидя луну, совсем дурела, делалась неловкой и нечуткой. Становилась на
задние лапы, сучила остальными в воздухе и храпела на мутный ущербный диск
в просвете между ночными облаками, ничего не видя и не слыша вокруг себя.
Тогда Прыглец мог бы слезть с дерева, подойти к храпунице и убить ее
ударом в нежное место между пластинами панциря, утыканного длинной жесткой
шерстью. А затем пожрать.
Но облака не расступались, и луна не светила храпунице. Тучи Плохого
Дождя заволокли все небо. Где там пробиться луне?..
Медленные и злые мысли шевелились в голове Прыглеца: "Надо луну...
пожрать храпуницу... плохой Плохой Дождь..." И это шевеление не давало ему
уснуть. Во сне Прыглец мог отпуститься от ветки и упасть вниз - туда, где
сердилась храпуница. А ей только того и надо. Она-то никогда не спит. И
никто в этих местах никогда не спит. Ни один зверь, ни одна птица. Кроме
Прыглеца, Ходуна и тех, кто в сухую погоду приходит к Реке с другого ее
берега.
Прыглец не любил спать. Не потому что боялся: когда ему удавалось
соорудить в кроне дерева прочное гнездо, можно было не опасаться упасть.
Разве что приползет змея и, сослепу не разобрав, начнет душить... Во сне
Прыглецу иногда виделись очень странные вещи, чужие и непонятные. А он не
терпел того, что не понимал. Прошлой ночью ему снились огромные утесы,
сплошь изрытые норами и гнездами. И что-де Прыглец живет в одной такой
норе. И что подползает он к лазу, а перед ним - бездонная пропасть. И
где-то внизу кружат невиданные птицы, перекликаясь незнакомыми голосами...
