моря.
Послушаем же его собственный рассказ.
В УСТЬЕ ДЖЕЙМС-РИВЕР
- Грести-то умеешь? - шепотом спросил меня Вильям, мой новый
знакомый.
- Умею, - тоже шепотом ответил я.
- Ну тогда полный вперед!
Нащупав в темноте борт шлюпки, я прыгнул в нее и, пристроив в ногах
котомку со скудным своим скарбом, взялся за весла. Вильям с силой
оттолкнул лодку от берега и сел на руль. Лишь теперь, почувствовав, что мы
плывем, я смог наконец вздохнуть свободно - погоня осталась позади.
Едва мы отплыли от берега на несколько саженей, как нас подхватило
течение - было время отлива, и вода стремительным потоком мчалась вниз, к
устью Джеймс-Ривер.
Только что минула полночь. Напитанная мелким дождем мгла укрывала
реку и прибрежные строения Джеймстауна. Не слышалось ни единого звука,
кроме глухого плеска весел и журчания воды за бортом лодки. Январский
холод вирджинской ночи пробирал до костей.
Внезапно Вильяма стал душить безудержный кашель. Разогретый
несколькими стаканчиками грога, которыми я угостил его в портовом кабачке,
сейчас на холоде Вильям буквально задыхался. В промежутках между
приступами кашля он проклинал на чем свет стоит свое горло и пытался
зажимать рот полой куртки, но проку от этого было мало. Мы стали
опасаться, как бы шум не привлек к нам внимания речной стражи и не сорвал
побег. К счастью, мой избавитель вовремя перестал кашлять.
Впереди на берегу замерцал огонек: сторожевой пост таможенной охраны.
Я перестал грести - течение и без того несло нас в нужном направлении, к
устью реки, где стоял на якоре корабль - цель нашего ночного путешествия.
Откуда-то со стороны берега послышались окрики, но относились они, судя по
всему, не к нам. Незамеченными мы проплыли мимо сторожевого поста, а когда
огни его исчезли за излучиной реки, можно было вздохнуть спокойней.
Опасность осталась позади, впереди нас ждал спасительный корабль.
Немного спустя Вильям сплюнул через плечо и, прервав молчание,
заметил:
- Well, пронесло... Часика два еще погребешь...
Он наклонился ко мне и с несвойственной морскому волку мягкостью,
какой я не замечал в нем прежде за время нашего двухдневного знакомства,
спросил:
- Ну, как Джонни, малыш, у тебя душа не ушла в пятки?
- За мою душу не беспокойся, - огрызнулся я.
- Гром и молния! Тебя ждет каперское' судно, Джон! Это не игрушки - я
тебе говорил! Придется и грабить и убивать! А попадем в лапы к испанцам,
тут уж нам, как бог свят, не миновать виселицы.
[' Каперство (с середины XVII в. вплоть до 2-й половины XIX в.) -
узаконенные государством военные действия частных судов против
неприятельских судов, а также судов нейтральных стран, занимающихся
перевозкой грузов для неприятельского государства; морской разбой.]
Я перестал грести.
- Сражаться мне не привыкать, так что ты, Вильям, зря меня не пугай.
- Чудак ты, Джон! Я и не думаю тебя пугать. Но Старик у нас и впрямь
каналья и живодер! Такого капитана-зверя не сыскать на всем Карибском
море! Жизнь у нас на посудине - сущая каторга.
- Тебе же под силу? И другим под силу!
- Ха! Мы - другое дело! Мы с пеленок в морской купели... А ты -
сухопутная крыса...
Я вспыхнул:
- Эй, Вильям, ну ты, полегче! Я немало поскитался по лесам Вирджинии
и не раз смотрел в глаза смерти. Ты же знаешь, почему я бегу!
- Ну ладно, ладно, знаю...
А бежал я от мести вирджинских плантаторов - английских лордов.
Почти тридцать лет назад отец мой, переселенец, в поисках земли
обетованной отправился с семьей к западным границам Вирджинии и там, в
непроходимых лесах у подножия Аллеганского плато, поставил себе хижину.
Корчуя лес, под постоянной угрозой нападения со стороны индейцев, в
противоборстве с хищным зверьем и враждебной природой, он пережил тяжкие
годы, преодолел наконец все тяготы и стал пожинать достойные своего труда
плоды. Со временем по его стопам сюда потянулись и другие. По соседству
стали возникать все новые фактории. Долина оказалась счастливой -
расцвела, наполнилась жизнью и достатком. И вот тогда-то, а случилось это
год назад, грянул гром с ясного неба. В долину явились сатрапы лорда
Дунбура, чтобы отнять у нас землю, ссылаясь на какой-то королевский указ,
по которому эти земли якобы еще несколько десятилетий назад были дарованы
роду Дунбуров. В ответ на этот явный произвол мы подали петицию
колониальным властям в Джеймстауне. Но там тоже заправляли аристократы и
вельможи, прихвостни лорда Дунбура, и справедливости мы не добились. Когда
сатрапы алчного лорда вновь явились в долину, чтобы согнать нас с нашей
земли, мы, десятка два пионеров, объединившись, встретили их ружейным
огнем. Я был одним из зачинщиков.
Власти, опасаясь, как бы бунт не распространился по всей округе, как
это случилось полвека назад, во времена Бэкона, тут же бросили против нас
превосходящие силы, быстро нас разгромили, подавив выступление с
неслыханной жестокостью. Не скупились и на виселицы. За мою голову
назначили награду. Меня обложили со всех сторон, как зверя, и открытым для
меня оставался единственный путь - в столицу, в Джеймстаун. Туда я и
бежал, найдя пристанище в корчме на берегу реки.
Добрые люди помогли мне, познакомили с Вильямом, матросом с
каперского судна, стоявшего на якоре в устье Джеймс-Ривер. На корабле
постоянно нужны были люди, а Вильяму я пришелся по душе, и он охотно
согласился тайком доставить меня на борт.
Вот так и оказались мы дождливой январской ночью в лодке, неслышно
скользившей вниз по реке.
Прошло больше двух часов, когда голос Вильяма внезапно вывел меня из
задумчивости:
- Посмотри, впереди что-то чернеет!..
Это был наш корабль. Окриком мы дали знать о своем прибытии. Сверху
сбросили веревочный трап, и по нему мы вскарабкались на палубу. Вильям
провел меня в матросский кубрик и велел ложиться спать.
На рассвете он разбудил меня и повел к боцману. Более похожий на
какое-то лохматое чудище, чем на человеческое существо, боцман окинул меня
мрачным взглядом, бесцеремонно ощупал мои мышцы, потом презрительно
сплюнул за борт и, ворча что-то себе под нос, велел следовать за собой.
- Как тебя? - спросил он через плечо.
Я не понял, что его интересует.
- Как тебя зовут, скотина? - рявкнул он.
- Ян, - назвался я своим польским именем; так звали меня дома и все
соседи.
- Как? - скорчил гримасу боцман.
- Джон, - послушно поправился я, назвав свое английское имя.
- То-то, так и говори по-человечески! - буркнул боцман.
Он подвел меня к каюте капитана и втолкнул внутрь. Капитан, жирный
как боров, с выпученными глазами и пронзительным взглядом, сидел за
столом, накрытым к завтраку, но занят был не едой. Подле него стояли два
юных индейца, его рабы, как узнал я позже. Старшего из них, парня лет
двадцати, капитан с диким остервенением хлестал плеткой по голове. Когда
мы вошли, он остановился, но руки не опустил и лишь искоса бросил на нас
злобный взгляд.
- Новый матрос Джон, - просипел боцман с нотой иронии в голосе.
Капитан гневно мотнул головой и велел нам убираться ко всем чертям.
Боцман, схватив меня за шиворот, вытолкнул на палубу и поспешно притворил
за собой дверь каюты.
- Повезло тебе, каналья! - прохрипел он. - Старик был добр...
Меня так и подмывало спросить, в чем состояли мое везение, доброта
капитана и что означала эта сцена дикой расправы над индейцем, но боцман,
не дав мне раскрыть рта и сунув в руки ведро и швабру с тряпкой, велел
драить палубу.
Так я начал свою службу на каперском корабле, безмерно довольный, что
мне удалось покинуть землю Америки и уйти от преследователей.
ПИРАТСКИЙ КОРАБЛЬ
Корабль носил название "Добрая Надежда" и представлял собой
трехмачтовую бригантину. На якоре он простоял еще несколько дней. Я стал
уже опасаться, как бы вирджинские власти не пронюхали о моем пребывании на
борту, но Вильям, старый дока, утешил меня:
- Сюда попал, считай, заживо похоронен... Им теперь тебя не
сыскать...
И впрямь меня никто не искал, а вскоре мы подняли якорь и вышли в
море.
На корабле царил жесточайший произвол: за малейший проступок тут же
следовало наказание. Команда являла собой сборище отпетых головорезов, но
все как огня боялись капитана. На меня, как на новичка, сваливали самые
тяжелые работы. Передышки не было от рассвета до самой глубокой ночи, и
если бы не дружеская рука и ободряющее слово Вильяма, не знаю, как смог бы
я перенести этот первый, самый трудный период своего плавания. У Вильяма
было хотя и грубое, но честное сердце. Лет на двадцать старше меня, он тем
не менее питал ко мне поистине дружескую привязанность. Чуть ли не каждый
день перед сном мы вели с ним долгие задушевные беседы.
Когда на корабле узнали, что почти четверть века своей жизни я провел
в суровых лесах Вирджинии и слыл там искусным охотником, отношение ко мне
несколько улучшилось и мной уже не помыкали, как прежде. Боцман приставил
меня к пушке Вильяма, велев ему сделать из меня толкового канонира. Орудий
на борту корабля было множество.
- Целая плавучая крепость! - высказал я однажды приятелю свое
удивление.
- Сто чертей, а ты как думал? Мы же не на бал собрались.
В трюмах корабля я обнаружил отсеки, напоминавшие тюремные казематы,
тем более что в них грудами были свалены кандалы.
- Для чего здесь столько кандалов? - спросил я Вильяма.
- Для людей, - ответил тот без обиняков.
- Для людей? Ты что, шутишь?
- И не думаю!
- Для каких людей?
- А всяких: негров, индейцев, метисов, датчан, французов, голландцев,
португальцев, испанцев - всяких, какие попадутся к нам в лапы, кроме,
конечно, своих земляков - англичан.
- А что мы с ними станем делать?
- Как что? Негров и разных прочих цветных продадим в рабство на наши
плантации, а с европейцев сдерем солидный выкуп.
- Но это же разбой!
- Да ну?! - Вильям весело расхохотался.
Чем яснее становилась мне цель нашего плавания, тем более я
прозревал: я попал не на обычное каперское судно, а на самый настоящий
пиратский корабль.
Выйдя в открытое море, мы взяли курс на юг, на Малые Антильские
острова и северное побережье Южной Америки. Рыская между островами, мы
готовились к набегам на небольшие селения, чтобы грабить всех, кто попадет
под руку. Подкарауливая в укромных морских закоулках проплывающие суда, мы
ждали богатой пиратской добычи, особенно тщательно следя за невольничьими
судами, плывшими из Африки.
Таков был этот достопочтенный корабль, на который забросила меня злая
судьба.
Попав на его борт, я лишился всяких путей к отступлению. Мышеловка
захлопнулась. С волками жить, как говорит пословица, - по-волчьи выть.
Когда я пытался укорять Вильяма в том, что он заранее не предостерег
меня, в его голубых глазах читалось искреннее изумление.
- Эй, Джонни, гром и молния, как же так? - говорил он с укоризной. -
Разве я скрывал от тебя, что это каперский корабль и нам придется
сражаться и грабить? Скажи, скрывал или не скрывал?
- Нет, но...
- Вот то-то... А потом, ты же в этих своих лесах на западе тоже
устраивал всякие бунты. Разве ты не бунтовал против колониальных властей и
не был сам зачинщиком? Был, был, Джонни, не отпирайся. Потому-то тебя и
хотели повесить и травили, как дикого зверя! Ты ведь был там отчаянным и
храбрым парнем. Был, сознавайся?
