класса М8. Расстояние от Солнца 7,7 светового года.
Светимость в две тысячи раз меньше солнечной. Время полета
от Земли на звездолетах класса "Каскад" - 89 суток.
Реста - вторая планета системы. Радиус равен лунному,
атмосферы нет. Средняя температура минус 140 по Цельсию.
Оборот вокруг оси 37 часов, звездный год 56 суток.
Расстояние от светила 20 миллионов километров.
Из "Справочника астронавигатора", 2110 год
ПРИБЫТИЕ
Сначала я не понял. Не могло этого быть. Нелепо. Сеанс связи давно
закончился, а я все повторял про себя: "Астахова нет. Игорь Константинович
Астахов погиб две недели назад..."
Я так надеялся на эту встречу! Представлялось: я выбираюсь из
посадочной капсулы, Астахов стоит у кромки поля. Мы долго смотрим друг на
друга, не решаясь сказать ненужные, в общем, слова приветствия. Мы не
простились пятнадцать лет назад и теперь продолжим старый незаконченный
разговор.
Я был тогда мальчишкой, не способным принять какие-то научные или
бытовые условности. Может быть, это и сблизило нас с Игорем
Константиновичем? Школьный учитель физики, он в свои сорок лет тоже
выглядел мальчишкой. У него была цель - красивая на словах и недостижимая
на деле. Он шел к ней с упорством, которое и возможно только в детстве,
когда не знаешь, чем грозит крутизна дорог. Пешком к звездам - в этих
словах было для меня больше содержания, чем в сотне учебников. Он хотел
достичь звезд - без ракет, без генераторов Кедрина. Я тоже мечтал об этом:
кто не летает во сне в двенадцать лет!
Я стал космонавтом - вопреки Астахову или благодаря ему. Несбывшуюся
мечту моего учителя я запрятал глубоко, и она давала знать о себе только
тем, что иногда, на Земле, на Базе или в полете работа вдруг утрачивала
для меня смысл. Звезды обретали призрачность далеких маяков, и тогда я
кидался, как говорили ребята, в "шабаш воображения", выдумывая и решая
самые несусветные задачи, не имевшие к астронавигации ни малейшего
отношения. Они обладали единственной прелестью: были красивы, как мечта
Астахова - пешком к звездам. И так же нереальны. Хотя каждая из них
казалась мне потенциальным открытием.
"Как делаются открытия? - думал я. - Ткнул пальцем в небо и попал в
журавля. А мог попасть в пустоту. Работают люди, изводят тонны
мыслительной руды, а открытие - как журавль в небе. Летает себе, а потом,
будто решив покинуть на время непрочную синеву, садится вам на плечо и
смотрит в глаза - вот я..."
В архивах Института футурологии я нашел два письма Астахова. Сродство
характеров сказалось: мы шли к одной цели. Судя по письмам, методика
открытий занимала и его. Игорь Константинович работал, как я выяснил, на
строительстве ПИМПа - Полигона исследования мировых постоянных, далеко от
Земли, и в этом смысле мечта его сбылась, он достиг звезд. Конечно, не
пешком, да и что это за фраза: "Пешком к звездам"? Повзрослев, я перестал
воспринимать ее поэтический смысл, а реального содержания в ней,
естественно, не было.
Я пришел в Комитет Полигона и сказал: "Нужно на Ресту". Пришлось
долго объяснять, чего я хочу. А я и сам толком не знал. Казалось, я
непременно должен увидеть Астахова, потому что в поиске алгоритма открытий
он ушел гораздо дальше меня.
Пассажирские корабли шли на Ресту раз в два года - отвозили смену
строителей. Грузовые контейнеры отправлялись еженедельно, и я полетел на
грузовозе "Экватор", исполняя по дороге обязанности сменного навигатора.
Обратно мне предстояло лететь неделю спустя вместе с очередной сменой.
ПИМП строился уже десять лет, и конца этому не было. Слишком
грандиозно сооружение, и слишком велико расстояние. Заботы о безопасности
привели к тому, что стройку вынесли на один из дальних форпостов, работы
автоматизировали до того предела, когда человек перестает понимать детали,
ограничиваясь общим наблюдением. Для наблюдения же и контроля достаточно
смены из пяти человек. Одним из пяти и был Астахов.
Был? Отчего он погиб? Я не спросил об этом во время сеанса связи. Да
и не все ли равно? Астахов не встретит меня, и старый наш разговор прерван
навсегда...
Спицу я увидел еще в полете, когда "Экватор" пронизывал систему
Вольфа и в сторону Ресты один за другим стартовали автоматы с
оборудованием. Реста находилась в очень выигрышном для наблюдения ракурсе:
казалось, в небе плавает ржавая сковорода с ручкой. Приходилось убеждать
себя, что "сковорода" - это планета, а "ручка" имеет в длину добрую тысячу
километров. И что в официальных документах "ручка" эта зовется Первым
зональным вариатором постоянной Планка, в просторечии - Спицей.
Мою капсулу вели автопилоты Полигона, я только посматривал на
курсовод, а в остальное время следил, как Спица выходит из-за диска
планеты на черное небо, растет, приближаясь. Так и хотелось схватиться за
Спицу, словно за рукоять, и закрутить Ресту, зашвырнуть ее подальше.
Должно быть, такую точку опоры и имел в виду Архимед...
Капсула опустилась на самом краю поля, я защелкнул шлем и выбрался
наружу. Над пейзажем доминировала та же Спица - было просто невозможно
сосредоточиться на чем-нибудь другом. На верхушке ее, в самом зените,
примостился, весь в оспинах пятен, багровый диск Вольфа.
Я опустил взгляд и разглядел у края поля легкий двухместный кар, а
рядом с ним - одинокую фигуру. Человек молчал, смотрел в мою сторону -
наверняка, он наблюдал за мной.
- Здравствуйте, Ким.
Голос высокий, ломкий. Казалось, говорит мальчишка лет пятнадцати.
Услышав этот чужой голос, я окончательно понял, что учителя нет. Пружина,
натянувшаяся в момент, когда я узнал о его гибели, неожиданно лопнула, и
космодром этот, и Спица, и человек у кара показались мне настолько чужими,
что захотелось вернуться в капсулу и немедленно стартовать, догонять
разгрузившийся и уже, наверное, уходящий "Экватор". Что мне делать здесь
теперь?
- Огренич, Борис. Инженер систем защиты, - представился незнакомец. Я
увидел длинное лицо, остроносое, с выпирающими скулами, некрасивое лицо,
на котором отчетливо выделялись глаза. Глаза были с другого лица -
ярко-голубые, улыбчивые.
Мы взгромоздились на тележку, сели рядом, машина развернулась и
поехала навстречу Спице по узкой бетонной дороге.
- Астахов, - сказал я. - Как он погиб?
- Случайность, - ответил Огренич, помедлив. - Игорь Константинович
был в зоне контроля. Недалеко - четыре километра от станции. Обычные
профилактические работы. Во время проверки не вышел на связь... Потом
выяснилось: система гравиизлучателей неожиданно выдала импульс мощностью
до миллиона единиц.
Миллион единиц! Все произошло мгновенно...
Кар въехал под козырек гаража, и Огренич оставил машину в длинном
тоннеле шлюза. Низкий переходный коридор соединял гараж с домиком станции.
Мы вошли в первую же дверь. Это был клуб. Световая доска во всю стену,
книготека, широкое окно с навсегда застывшим пейзажем: пустыня,
изможденная, уставшая от миллиарда лет неподвижности. Как лицо старца -
серое, с неживыми морщинами трещин. Густые тени, будто пролитая тушь.
У круглого стола сидели двое. Одного я узнал, он выходил на связь с
"Экватором". Внушительная фигура - рост около двух тридцати. Второй -
мужчина средних лет, о котором с первого взгляда можно было сказать: вот
человек, который знает свою жизнь наперед. Не в смысле фактов, а
психологически. Любой факт он представит как следствие собственного плана.
Наверняка это Тюдор - Лидер смены.
- Евгений Патанэ, - сказал детина рокочущим басом, - инженер систем
обеспечения.
- Рен Тюдор, кибернетик-монтажник, - наклонил голову Лидер.
- Станислав Игин, - голос был тихим, и я не сразу увидел его
обладателя. Небольшой экран открылся в стене, на меня смотрело немолодое,
очень широкое лицо - щеки даже как-то странно отвисали, будто у бульдога.
- Глава теоретической мысли на дежурстве, - пояснил Огренич.
Я сел, стараясь остаться в поле зрения телекамеры, и Игин благодарно
улыбнулся.
- Борис, вероятно, рассказал вам о том, что случилось, -
утвердительно сказал Тюдор.
Я кивнул.
- Нелепый случай, - продолжал Тюдор. - Я виноват. Ошибка родилась в
блоках памяти, моя прямая обязанность - ее заметить.
- Не нужно об этом, - попросил я. - Не для того я сюда летел. Мысли,
идеи Астахова - вот, что мне нужно. Игорь Константинович занимался
методикой прогнозирования открытий. Что он успел?
- Есть какая-то закономерность в том, что это случилось именно с
Астаховым, - сказал Огренич. - Такой он был человек... неудачник.
- Это ваше личное мнение, Борис, - мягко сказал Игин.
- Именно личные мнения мне и нужны, - пояснил я.
Тюдор поднялся и пошел к двери.
- Не могу кривить душой, - сказал он, стоя на пороге. - Если вы
летели сюда только для того, чтобы понять, чем занимался Астахов, то
напрасно тратили время. Извините.
Он вышел, и дверь тихо щелкнула.
ПРИТЧИ
Первое впечатление - в этой комнате никогда не жили. Нервами, а вовсе
не глазами, я ощущал первозданную аккуратность, созданную наверняка не
самим Астаховым. После его гибели здесь прибрали, навели порядок, и этот
порядок не давал теперь сосредоточиться.
Я обошел комнату, не особенно приглядываясь, просто стараясь
почувствовать себя дома. Не получалось - возникло желание расшвырять по
полу бумаги, выставить со стеллажей десяток книгофильмов, в общем, создать
ту чуточку хаоса, которая и придает вещам приемлемый для человеческого
сознания порядок.
Я сел за стол и увидел белый листок, приклеенный к стене. Это было
нечто вроде стихов, две строчки:
Крутизна дорог ведет к вершинам гор,
Но гораздо круче пропасти обрыв...
Не знаю, хорошие ли это стихи, в поэзии я разбираюсь плохо. Убежден,
что и Игорь Константинович повесил перед глазами двустишие вовсе не
оттого, что увидел в нем красоты стиля или тайный поэтический подтекст.
Я отошел к стеллажам и заставил себя не думать об этих стихах. Я
запомнил их и знал, что, едва возникнет нужная ассоциация, они непременно
всплывут в памяти.
Книгофильмы стояли в алфавитном порядке, и я понял: это и есть
знаменитый астаховский каталог. Знаменитый... Несколько писем, в которых
этот каталог упоминался, я отыскал в архивах Института футурологии. Игорь
Константинович писал, что ведет работу по прогнозированию открытий.
Начальная фаза естественно включает в себя системологию - всеобщее
обозрение открытий человечества.
Я взял крайнюю левую капсулу. "Аарон. Описание к патенту на открытие.
Эффект Аарона при низких температурах". Аарон открыл эффект Аарона. Очень
понятно. Следующая капсула. "Абель. Математические труды".
Прогудел вызов, и я нажал клавишу подтверждения. Игин остановился на
пороге, покачиваясь, будто шарик на ветру. "Тренировался бы, - подумал я.
- Разве можно быть таким толстым?" Шарик вплыл в комнату, заворочался в
кресле.
Разговор начинался медленно. Игин выдавливал слова, будто под
прессом. Я чувствовал, что это не от нежелания говорить, просто у него
манера такая.
- Я представлял вас иначе, - сказал Игин. - Думал, Яворский такой...
худенький... не очень уверенный в себе... руки прячет за спину.
- Вам рассказывал Игорь Константинович? - догадался я.
