Ученики не осмелились возражать, а Минхотеп не объяснил им причину
своего решения. Он был в Магхаре несколько раз, правда, давно, в моло-
дости, когда следил за обработкой известняковых плит, предназначавшихся
для гигантской статуи Гора. Вышли они с рассветом, но к полудню Минхотеп
устал и уже едва передвигал ноги. Скульптор шел и с привычным отвращени-
ем вспоминал слова из заветов отца сыну, слова, которые он, как и все,
заучил наизусть еще шестилетним ребенком:
"Смотри, это фараон! Пока мы утром спим еще, он уже бодрствует и за-
ботится о нас. Пока мы предаемся удовольствиям, он сидит за работой, за
работой для нас. Он заботится о поддержании каналов, он распоряжается
постройкой храмов, он бдит над нами, чтобы не было сделано несправедли-
вости, и защищает нас от произвола. Он оказывает милости там, где закон
карает неумолимо. Кричи громко, во весь голос кричи: хвала Сыну солнца,
хвала, хвала!"
Слова эти давно потеряли для Минхотепа всякий смысл. Он говорил "фа-
раон", но уже не ощущал при этом трепета. Говорил "Сын солнца", а сам
думал: скорее сын Гатгара, бога тьмы, заблудший, нелюбимый сын.
Минхотеп не мог заставить себя думать о Хафре с почтением даже те-
перь, когда фараон ушел в мир теней. Не мог, потому что знал. Это знание
много лет лежало на его плечах тяжким бременем, но так ли необходимо из-
бавляться от него сейчас? Нужно ли, чтобы тот, кто верил, начал сомне-
ваться, а тот, кто сомневался - начал проклинать? Нужно ли людям знать
всю правду о своем владыке?
Минхотеп имеет в виду Суд над мертвыми. Фараон не мог быть погребен,
пока весь народ не произнесет над ним Суд. При жизни фараон считался не-
погрешимым, слова его были законом, но тем страшнее отзывался Суд, ибо
речь шла о самом важном для египтянина - о почетном погребении. Если на
Суде хоть один человек справедливо указывал на какую-то неискупленную,
вину умершего, в почетном погребении отказывали. Гроб вставляли в нишу в
стене в жилом покое - напоминание для детей и внуков. Было только одно
средство избавиться от трупа: письменное отпущение от того, чей голос
был против погребения. Подобный Суд производился над каждым умершим, но
для частных лиц имел гораздо меньшее значение: ведь их можно было нака-
зывать и при жизни.
Минхотеп никогда не рассказывал ученикам о днях своей молодости. Ха-
тор и Сетеб были слишком юны и слишком чтили власть, чтобы понять его.
Хатор умен и сам когда-нибудь придет к тем же мыслям, что и учитель,
поймет лживость канонов "Книги Меонг". Хотя "Книга Меонг" священна и на-
рушение ее канонов считается святотатством. Но Сетеб... Неглуп, расторо-
пен, однако нет в нем того, что Минхотеп называл "душой души", нет иск-
ры, которая делает человека творцом. "Книга Меонг" - его идеал именно
потому, что показывает удобную дорогу в жизни.
Мужество сойти с этой дороги дано немногим, Минхотеп свернул с нее,
прошел через муки и изгнание, но не жалел об этом. Он пристально вгляды-
вался в лица учеников, нередко верил им, чаще - сомневался...
Когда полуденная жара стала невыносимой, Сетеб отыскал небольшую пе-
щеру. В ней была тень, и камни еще не успели прогреться. Минхотеп сел,
прислонился к шершавой стене.
Тихий насмешливый голос, прозвучавший из темноты пещеры, заставил
юношей, присевших рядом с учителем, вскочить на ноги.
- Людям становится тесно в этом мире?
Из темноты выступила низенькая фигура старика в изорванном хитоне.
Отстранив Хатора, преградившего ему путь, отшельник склонился над Минхо-
тепом и, ощупав его изрезанный морщинами лоб, сказал:
- Твой дух намного крепче тела. Лучшее средство против усталости -
глоток вина Эрп-Ен-Тапе. Оно охлаждает кровь.
- У нас нет ничего, кроме воды, - пробормотал Сетеб.
- Что же заставило тебя идти через горы? - спросил отшельник, обраща-
ясь к Минхотепу.
- Возмездие, - ответил скульптор.
Хатор вздрогнул. Так вот какова цель встречи с ним: нс поклонение и
не любовь, но месть?! - подумал юноша, и ему стал понятен смысл слов,
произнесенных учителем в ту роковую ночь, когда посланец фараона прим-
чался в Каграт: "Я должен исполнить обычай предков..."
Спокойный голос отшельника прервал мысли Хатора:
- Кто он? В чем его вина перед тобой?
- Вина передо мной?.. Вина не заставила бы меня пуститься в далекий
путь, - ответил Минхотеп. - В тысячу раз хуже незаслуженная награда, ко-
торая ожидает его.
- Награда? - повторил отшельник и презрительно перечислил: - Почет,
слава, женщины, власть, деньги...
- Бессмертие, - Минхотеп посмотрел на высокий свод пещеры. - Для
всех, кто придет после нас, он будет олицетворением справедливости...
- Я догадываюсь, кто он, - сказал отшельник. - Неужели ты думаешь,
что правду можно скрыть во мраке времен?
- Ах, старик, разве ты не знаешь слов, начертанных в храме Озириса на
острове Филэ?! - воскликнул скульптор. - "Минует все быстротечное, и
рухнет владычество Кемта, погаснут жертвенные огни, исчезнут храмы, и
останутся от нас только басни и более ничего". Послушай же одну из этих
басен, я все равно хотел рассказать ее ученикам...
Много лет назад, когда я был молод и учился искусству у мудрого Рао-
ми, Кемтом правил великий фараон Хуфу. Царь царей был в то время уже
глубоким стариком и часто глядел в сторону города мертвых, где возвыша-
лась его пирамида. Во всем Кемте не было человека, почитаемого больше,
чем мой учитель, создатель этого каменного исполина.
Мы с учителем жили во дворце фараона в специально отведенных покоях,
потому что Царь царей мог в любую минуту призвать к себе своего
скульптора и строителя.
Ты, старик, возможно, помнишь дни, когда в Меннефер с победой вернул-
ся полководец Ипу и привел семнадцать тысяч пленных нубийцев. Среди них
были знатнейшие люди побежденной страны. Ипу захватил главный город Ну-
бии и сжег его дотла.
Большинство пленников были посланы на каменоломни в Турру, где добы-
вался камень для усыпальниц и храмов. Пятьдесят рабов отобрал себе вер-
ховный сановник Фалех. Сын убитого чужеземного царя чистил горшки на
кухне, а дочь нубийского казначея верховный сановник сделал своей налож-
ницей.
Пленного царевича звали Ахром. Ему было двадцать лет, немногим
меньше, чем мне. Вряд ли я обратил бы внимание на этого раба, но учитель
как-то указал мне на него со словами:
- Видишь этого юношу? Какое сильное у него лицо! Став царем, он прев-
зошел бы всех жестокостью и коварством. Он и здесь опасен, потому что
отлично разбирается в интригах. Раоми помолчал и добавил:
- Я хочу, чтобы ты вылепил скульптуру этого человека. Я опешил - мне,
создававшему царские статуи, делать скульптуру раба? - и хотел возра-
зить, но учитель крепко сжал мне запястье и оказал:
- Ты сделаешь это, Минхотеп!
Я не смел ослушаться, и в тот же вечер, когда Раоми отправился на ве-
черний прием, начал работу.
Ты знаешь, старик, что искусство Кемта уходит корнями во времена,
когда боги только создали мир и учили людей ремеслу. Боги передали людям
правила изображения мира, которые записаны в виде канонов "Книги Меонг".
Трудно представить, чем было бы искусство Кемта без этой книги. Каждое
поколение художников воспитывается на "Книге Меонг", и любую работу мас-
тер начинает с того, что вспоминает нужный канон.
Наши мастера почти никогда не рисуют чужеземцев. Кемт - вот та почва,
на которой они выросли, вот тот мир, который они могут изобразить на па-
пирусе или в камне. Сами художники редко задумываются над этим. "Книгу"
дали людям боги, кому придет в голову обсуждать повеления Озириса?
Подумав, я решил: если лицо нубийца не соответствует канонам, тем ху-
же для нубийца.
Я принялся за работу, и в несколько дней глиняная заготовка была
вчерне вылеплена. Как требовали каноны, я разделил статую в высоту на
восемьдесят семь частей, из которых тридцать пришлись на голову, сорок
три на ноги... Вылепил лицо, ничуть не похожее на лицо нубийца, и велел
привести Ахрома. Раба привели и усадили передо мной. Ахром сидел смирно,
но смотрел на меня гордо и вызывающе. Меня бесило, что он видел мое сму-
щение и понимал его причину. Несколькими движениями я примял у скульпту-
ры нос и подбородок, постарался придать лицу более варварское выражение,
не нарушая, однако, классических пропорций, и объявил, что работа закон-
чена.
Ахрома увели, и мне показалось, что молодой нубиец остался доволен
своим изображением... Из дворцового храма послышалось пение жрецов: фа-
раон приступил к вечерней молитве. Отворилась дверь, вошел Раоми. Учи-
тель долго смотрел на статую.
- Настало время, - сказал он наконец, - когда ты достиг такого совер-
шенства в своем творчестве, что в слепом поклонении магическим числам
дошел до нелепости. Даже лицо варвара, само по себе прекрасное, ты мыс-
лишь как жалкое подобие кемтского.
Я был поражен, услышав, что учитель называет прекрасным лицо раба, но
то, что Раоми сказал дальше, повергло меня в ужас:
- Запомни, Минхотеп, одну-единственную мудрость: нет правил, нет ка-
нонов, все это ложь. Разве живое человеческое лицо собрано по канонам
"Книги Меонг"? Нет! И это не уродует его, но делает более прекрасным...
Ты знаешь, Минхотеп, я изъездил всю страну в поисках редких пород камня.
Однажды в каменоломне Суана обвалилась гранитная глыба, и на моих глазах
погиб молодой раб-ливиец. Видя, с каким равнодушием отнеслись к смерти
его товарищи, я склонился над юношей, чтобы он не умер в одиночестве,
как пес. Я закрыл мертвецу глаза, но не мог успокоиться. За несколько
дней из обломка той глыбы, что убила раба, я высек его лик, заставив се-
бя забыть каноны и пропорции "Книги Меонг". Да, я кощунствовал! И знал:
если мою работу увидит хоть один жрец, этого будет достаточно, чтобы ос-
тавить меня в Суане навсегда... Утром я вышел из шатра, чтобы при первых
лучах солнца посмотреть на законченную работу. Я увидел старика с дряб-
лым телом, изъеденным язвами. Он плакал и целовал скульптуру в каменный
лоб. Надсмотрщик сказал мне, что это отец погибшего юноши. Старик бро-
сился мне в ноги, точно я вернул ему живого сына...
Раоми умолк. Пение жрецов доносилось все отчетливее сквозь завесу
тонких тканей. Учитель направился к двери, на пороге остановился и ска-
зал:
- Истине нельзя научить, Минхотеп. Она рождается и умирает в душе че-
ловека. Ее нужно открыть. И если ты хочешь постичь ее тайны, найди к ней
путь... даже если этот путь ведет к гибели.
Раоми ушел в свои покои, оставив меня в лихорадочном волнении. Я вы-
шел в сад, чтобы подумать над словами учителя.
Ночь была лунной, прохладной. У священного бассейна я опустился на
холодную плиту, нагнулся к воде, пытаясь разглядеть сверкающие плавники
золотых рыбок. Неожиданно брызги попали мне в лицо. Я поднял голову. Ря-
дом стояла Юра, дочь верховного сановника Фалеха. Заметив мое смущение,
она тихо засмеялась:
- Что ты здесь делаешь?
- Думаю, Юра.
- Вот оно что! Ты лепишь раба, а обо мне не вспоминаешь!
- Я помню о тебе, Юра. Скоро я сделаю твою статую, и она будет самой
прекрасной из всех...
В лунном свете лицо Юры показалось мне высеченным из белого мрамора,
и я решил запечатлеть ее именно такой: задумчивой, чуть улыбающейся де-
вочкой. Но мне не удалось тогда осуществить свой замысел, потому что ут-
ром умер божественный Хуфу. Страна погрузилась в траур, Фалех увез Юру в
свое поместье, и я больше не встречал ее у священного бассейна, даже по-
том, когда во дворце вновь наступило спокойствие, и на престол взошел
молодой Джедефре.
В одну из первых недель своего правления Великий Дом призвал к себе
учителя и меня, В тронном зале собрался Большой совет. По правую руку от
фараона стоял верховный жрец, по левую - верховный сановник Фалех. У
трона толпились номархи, государственные советники, жрецы храма Ра. Но,
