- Что здесь происходит?! - вскричал бальзамировщик. - Убийство в моем
доме, о боги!
Минхотеп, стоявший на коленях перед Сетебом, поднял голову.
- Убийцы - там, - сказал он, с трудом переводя дыхание. - Они убивают
в людях самое лучшее - совесть...
Старый скульптор замолк на полуслове. Страшная усталость охватила
его. Он понял, что все бессмысленно. Цель, которой Минхотеп посвятил
жизнь, не стоит тех мук, какие пришлось вынести. Вопреки справедливости
он может простить Хафре его зло, потому что более ценным, единственно
ценным стали для него ученики. Его мастерство, душа, которую он вложил в
них. Теперь остался один Хатор. Нельзя рисковать и его жизнью.
Скульптор рванул тонкую золотую цепочку и швырнул амулет к ногам Сар-
хаддона.
- Передай это... сам знаешь кому, - сказал он.
Бальзамировщик схватил амулет и скрылся, окруженный слугами.
- Что теперь будет с нами, учитель? - спросил Хатор.
- Суд, - сказал Минхотеп. - Но не над мертвым - над живыми...
На семьдесят второй день после смерти Великого Дома Кемт являл собой
страшную картину запустения и горя. Стоял месяц хойяк, разлив Яро достиг
высшей точки, но шадуфы ", перекачивающие воду на сухие поля, без-
действовали.
В городе мертвых неисчислимые толпы народа с самого утра стояли на
коленях, устремив взгляды в сторону заупокойного храма. Оттуда доноси-
лось пение: жрецы приносили последнюю перед погребением жертву. Царские
храбрецы освободили от людей широкий проход от храма к усыпальнице.
Единственная плита, которая должна была после погребения навсегда зак-
рыть вход в могилу фараона, держалась в поднятом положении канатом.
Минхотепу удалось пробраться близко к помосту у пирамиды, и он в ка-
ком-то отупении разглядывал многотысячную толпу. Хатор поддерживал учи-
теля за плечи. Юноша был насторожен, угрюм. Он видел перед собой Сетеба,
свой занесенный для удара тем, струю крови...
А Минхотеп думал. И проклинал себя за слабость. Он совершил глупость,
вернув амулет. Минутная слабость прошла, но теперь уже поздно менять ре-
шение. Слово дано. Вот они, крестьяне Кемта, стоят на коленях, как стоя-
ли всю жизнь. Бедняки, обираемые жрецами и царской казной, замученные и
затравленные, но свято верящие, что проклятый богами Хафра - посланец
Озириса. Скажи им правду, Минхотеп, и тысячи рук протянутся к тебе, ты-
сячи глоток выплеснут на тебя ругань и проклятия, и даже царские храбре-
цы не спасут тебя от растерзания. Великая вещь вера, но слепая вера в
праведность порока - ужасна. И все-таки Минхотеп промолчит...
Пение, доносившееся из храма, стало громче. У начала дороги показа-
лась процессия. Во главе ее, держа в руках белокрасную корону царя обеих
стран, шел верховный жрец Иссахар. Он ступал медленно, устремив взгляд в
одну точку, туда, где у входа в усыпальницу стоял жрец с мечом наизго-
товку. Следом на повозке, влекомой буйволами, везли саркофаг, Минхотеп
хорошо представлял себе лицо Хафры, скрытое под тремя гробами - гранит-
ным, алебастровым и золотым. Лицо тирана, губителя, возможно, и сейчас
скрытое под маской. Лицо человека, которого он, Минхотеп, может лишить
погребения. Зачем он вернул амулет?
Шествие замыкала группа из сорока двух жрецов - это были Судьи над
мертвым. Они не пели вместе со всеми - ритуал запрещал Судьям перед на-
чалом обряда воздавать хвалу умершему. Но тем с большим рвением они за-
поют гимн Озирису, когда признают Царя царей чистым от грехов. Протопали
мимо жрецы, саркофаг водрузили на помост. Гул пронесся над долиной: вер-
ховный жрец подал знак, и люди встали с колен, речь наследника нужно бы-
ло слушать стоя. Минхотеп открыл глаза, встал, опираясь на руку Хатора.
Тихо стало вокруг. Менкау-Ра вышел к изголовью саркофага, и в тишине
слышен был скрип его сандалий. Минхотеп всматривался в этого человека,
думал: какой он? Что общего между ним и тем, кто лежит в гробу, и к кому
царевич, сын Юры, обращает сейчас свою молитву? Суд над мертвым начался.
Менкау-Ра воздел руки к вершине пирамиды, сказал громко, так, что его
слышно было у дальних могил:
- Так говорит царь, покоящийся здесь. Я любил тебя, народ Кемта, и
все заботы посвящал тебе. Я думал только о твоем благе и твоем счастье,
никакое бремя не было для меня слишком тяжелым, никакой труд слишком
большим. Я не грабил храмов, не обманывал, не опечалил никого. Никогда
не закрывал я уха от голоса истины.
Усмешка на лице Минхотепа застыла. Не грабил храмов? О да, если не
считать того, что потрачено на строительство пирамиды. Не обманывал? Еще
бы, если считать правдой ложь, а истиной - святотатство! Заботы посвящал
народу? А кому же еще? Разве не о спокойствии народа заботился Хафра,
когда приказал уничтожить всех, кто видел Сфинкса? О воистину благосло-
венный владыка!
Наследник вернулся к семье, взял за руку царицу. Минхотеп не видел
лица Юры: она стояла с низко опущенной головой, сгорбившись, жалкая нес-
частная женщина.
Из группы Судей вышел Глава - высокий жрец с несоразмерно короткими
руками. Опираясь на посох, он приблизился к саркофагу,
- Народ Кемта! - воззвал жрец. - Царь твой, лежащий здесь, просит те-
бя о почетном погребении. Кто может обвинить умершего в злодействе, кто
может упрекнуть его за тягостную жизнь, кому он причинил вред телесный
или по имуществу, пусть выйдет и пожалуется на него. Здесь стоят его
Судьи, которые решат честно и справедливо, без ненависти и пристрастия.
И пусть жалобы будут без ненависти и мстительности! Кто пожалуется лож-
но, тот наказание за вымышленную вину навлечет на собственную голову. Но
у кого есть справедливое основание для жалобы, пусть тот выйдет без
страха и робости!
Молчание. А ведь они действуют наверняка, думал Минхотеп. Богам угод-
но, чтобы каждого умершего, будь то пекарь или фараон, судили после
смерти Судом людей. Сколько раз за малейшую провинность, неуплату налога
Судьи отказывали в погребении крестьянину. Ка не может покинуть тело и
отправиться на поля Иалу - вечный позор. Но Царь царей... Никто не слы-
шал, чтобы его осудили земные Судьи. Кто решится? Да ведь они и не знают
ничего о Хафре, эти люди...
Еще раз выступил вперед жрец, снова прозвучали над толпой ритуальные
слова призыва. Стоявшие далеко не слышали, что говорил жрец, но каждый
знал с детства слова обращения, каждый знал: настанет день, и на великом
Суде он, как и все, простит Царю царей его грехи. Простит вытоптанные
лучниками посевы - Великий Дом не мог знать о такой мелочи. Простит уг-
нанного в рабство за долги сына - таковы законы. Простит умерших от го-
лода внуков - так повелели боги, а не фараон. Простит все, и встанет на
колени, и скажет вслед за Главой Суда: "Войди, оправданный, войди в по-
кой1" И будет счастлив: он видел погребение владыки.
Минхотеп едва держался на ногах: мир вокруг него начал растекаться
расплавленным оловом, пирамида осела. Он оперся на плечо Хатора и в зыб-
кой тишине услышал голос, насмешливый, низкий, знакомый:
- Великий Озирис, неужели вы все слепы?! Минхотеп невольно шагнул
вперед: у края помоста лицом к толпе стоял Ментах. Хитон висел на нем
клочьями, борода была спутана.
- Я Ментах, бывший царский зодчий, строитель пирамиды! Толпа всколых-
нулась. Минхотеп не смел обернуться, оторвать взгляда от лица друга.
Озирис не потерпел, думал он, Озирис не потерпел...
- Вы все, - продолжал Ментах, - трусливые шакалы. Я жил среди вас. Я
знаю все. Знаю, что каждый таит в сердце легенду о Сфинксе. Что сказать
вам? Сфинкс у вас под ногами. Копайте! Копайте мотыгами, руками. Копай-
те, и вам откроется правда о вашем владыке. Ну! Чего вы ждете?!
Ментах побежал к толпе. Иссахар молча поднял два пальца. Никто не
увидел, откуда была пущена стрела, она вонзилась в спину отшельника,
затрепетала. Ментах упал, и Минхотеп услышал крик, свой крик, смешанный
с тысячеголосым воплем толпы. Святотатство! Невиданное святотатство -
убийство на Великом Суде! Минхотеп почувствовал боль разрываемых тканей,
ощутил в своем сердце острый холодный наконечник. Пирамида рассыпалась
на отдельные песчинки, Минхотеп тонул в песчаной реке, кричал, протяги-
вая к солнцу слабеющие руки...
- Учитель, учитель, - голос Хатора вернул скульптора к жизни.
Минхотеп приподнялся на локте, ничего не понимая. Где он? Где Ментах?
Стрела... Кровь на песке... В двух шагах плавал в луже крови труп
крестьянина. Поодаль - еще и еще. Скульптора затошнило. Он остановил ды-
хание, поискал рукой руку Хатора, не нашел. Хатор стоял рядом, но не
смотрел на учителя. Минхотеп огляделся. Обморок, вероятно, продолжался
долго, потому что Хатор успел перенести скульптора на свободную площадку
в десятке хетов от храма. Минхотеп вздрогнул: прямо на него смотрело
хищное улыбающееся лицо Ахрома, коричневое широкоскулое лицо нубийца.
Оно будто возвышалось прямо из песка, и народ в бесчисленном множестве
копошился рядом. Вопили крестьяне и стражники, летели стрелы, на головы
людей обрушивались темы и мечи, но никто не уходил, никто не отступал.
Сфинкс медленно вырастал из песка.
Суд свершился, думал Минхотеп. Суд свершился, потому что легенда о
Сфинксе жила в сердцах. Ментах рассчитал верно - Суд свершился, и теперь
Кемт навеки проклят, навеки оставлен богами.
Неожиданно глухой удар пронесся над долиной, и мгновенно смолкло,
застыло все: чья-то неловкая или злая рука перерубила канат, державший
на весу плиту у входа в пирамиду. Плита обрушилась и с грохотом закрыла
отверстие.
Вопль горя и радости, ненависти и ликования вознесся над городом
мертвых. Царю царей нечего было ждать теперь от своего народа и от бо-
гов: закрытый склеп священен, никто не может открыть его вновь, пирамида
останется пустой, тело Хафры обречено позору, а душа - вечным скитаниям
по земле. Проклятие Кемту, проклятие Великому Дому, горе, горе. "Ра-
дость.
Пойдем, - сказал Минхотеп. - Все кончено. Суд свершился.
Они уходили на север. Они шли мимо залитых водой полей, мимо скрипя-
щих шадуфон, мимо пустых землянок и хижин. Сфинкс был виден долго, но
они ни разу не обернулись.
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Более трех тысячелетий прошло после смерти фараона Хафры. За это вре-
мя истлели многие папирусы, потускнели настенные изображения, стерлись
фрески. Трудно воспроизвести в деталях события многовековой давности. Но
в повести многое - правда. Суд над мертвым - не фантазия, в Древнем
царстве такой ритуал действительно имел место. По описанию греческого
историка Диодора, случалось и так, что фараону отказывали в праве на
погребение. Со временем ритуал Суда применялся все реже, и в Среднем
царстве он носил уже сугубо формальный характер. Вот мы и допустили, что
Хафра был осужден своим народом. Ведь внутри пирамиды Хафры в Гизэ
действительно нет саркофага с его мумией. У большого Сфинкса действи-
тельно негроидные черты лица, в то время как древние египтяне придержи-
вались очень жестких правил и законов при изображении людей (впрочем,
"Книга Меонг" - наша выдумка). И Сфинкс был действительно когда-то зарыт
и полностью откопан только в 1817 году. И зарыт Сфинкс был намеренно,
потому что, по описанию египтолога Карла Оппеля, "нашли попеременно слой
песка и почти в фут высотой слой мелких камней, и все это было так твер-
до, что можно было высекать ступени". Менее уверенно можно говорить о
том, что Хафра силой сверг с престола Джедефре, но ведь царствование
Джедефре действительно было кратковременным, а имя его оказалось стертым
с памятников...
Все это и дало нам пищу для фантазии. И разве то, о чем шла речь в
повести, не могло случиться на самом деле?
П.АМНУЭЛЬ
КРУТИЗНА
Вольф-359 - красный карлик позднего спектрального
