бы начинаться при нормальном развитии событий; мы припоминаем его или
представляем себе именно с этого момента.
Эмоциональные состояния, в которых мы находимся во время сна, нередко вызывают
очень любопытные сновидения. Они так или иначе окрашивают наполовину
придуманные, наполовину хаотические сны, делают их поразительно живыми и
реальными, заставляя нас искать в них какой-то глубокий смысл и особое значение.
Приведу здесь один сон, который вполне можно истолковать как спиритический, хотя
ничего спиритического в нём нет. Приснился он мне, когда мне было семнадцать или
восемнадцать лет.
Я увиел во сне Лермонтова. Не помню его зрительного образа; но странно пустым и
сдавленным голосом он сказал мне, что не умер, хотя все сочли его убитым. 'Меня
спасли, - говорил он тихо и медленно, - это устроили мои друзья. Черкес, который
прыгнул в могилу и сбил кинжалом землю, якобы помогая опустить гроб... это было
связано с моим спасением. Ночью меня откопали. Я уехал за границу и долго жил
там, но ничего больше не писал. Никто не знал об этом, кроме моих сестёр. А
потом я действительно умер'.
Я пробудился от этого сна в невероятно подавленном настроении. Я лежал на левом
боку, сердце сильно билось, и я ощущал невыразимую тоску. Эта тоска на самом
деле и была главным мотивом, который в сочетании со случайными образами и
ассоциациями создал весь сон. Насколько я могу припомнить, моим первым
впечатлением о 'Лермонтове' был пустойЮ сдавленный голос, исполненный какой-то
особой печали. Трудно сказать, почему я решил, что это был Лермонтов, -
возможно, в силу какой-то эмоциональной ассоциации. Вполне вероятно, что
описание смерти и похорон Лермонтова произвело на меня в то время именно такое
впечатление. Слова Лермонтова о том, что он не умер, что его зарыли живым, ещё
более усилили этот эмоциональный фон. Любопытной чертой сна была попытка связать
его с фактами. В некоторых биографиях Лермонтова его похораны описаны на
основании свидетельств присутствовавших; при этом указывается, что гроб не
проходил в вырытую могилу и какой-то горец спрыгнул вниз и ударами кинжала сбил
землю. В моем сне был эпизод, связанный с этим инцидентом. Далее, 'сёстры'
Лермонтова оказались в нём единственными лицами, знавшими о том, что он жив.
Даже во сне я подумал, что, говоря о 'сёстрах', он имел в виду двоюродных
сестёр, но по той или иной причине не пожелал выразиться ясно. Всё это следовало
из главного мотива сна - ощущения подавленности и тайны.
Нет сомнения, что если бы этот сон стали объяснять спириты, они истолковали бы
его в спиритическом смысле. Вообще говоря, изучение снов и есть изучение
'спиритизма', ибо всё своё содержание 'спиритизм' черпает из снов. Как я уже
упоминал, литература по спиритизму дала мне очень интересный материал для
объяснения снов.
Кроме того, литература по спиритизму, несомненно, создала и создаёт целую серию
'спиритических' снов - точно так же, как в создании снов очень важную роль
играют кино и детективные романы. Современные иследователи снов, как правило, не
принимают в расчёт характер той литературы, которую читает человек, ещё меньше -
его любимые развлечения (театр, кино, скачки и т.п.), но ведь как раз отсюда
черпается основной материал для снов, особенно у тех людей, чья повседневная
жизнь скудна на впечатления. Именно чтение и зрелища создают аллегорические,
символические и тому подобные сны. И уж совсем не принимается во внимание та
роль, которую играют в создании снов объявления и афиши.
Построение зрительных образов иногда оказывается в сновидениях весьма
своеобразным. Я уже говорил о том, что сны в принципе построены в соответствии
со взаимосвязью представлений, а не со взаимосвязью фактов. Так, например, в
зрительных образах самые разные люди, с которыми мы общались в разные периоды
нашей жизни, нередко сливаются в одно лицо.
Молодая девушка, 'политическая' из Бутырской тюрьмы в Москве, где она сидела в
1906-1908 гг., рассказывала мне во время свиданий, когда мы беседовали сквозь
два ряда железных прутьев, что в её снах тюремные впечатления сливаются с
воспоминаниями, связанными с Институтом благородных девиц, который она окончила
пять или шесть лет назад. В её снах тюремные надзирательницы перемешались с
'классными дамами' и 'инспекторшами'; вызовы к следователю и перекрёстные
допросы превратились в уроки; предстоящий суд казался выпускным экзаменом;
сходным образом перемешалось и всё остальное.
В данном случае связующим звеном явилось, несомненно, сходство эмоциональных
переживаний: скука, постоянные притеснения и общая бессмысленность окружения.
В моей памяти сохранился ещё один сон, на этот раз просто забавный, в котором
проявился принцип персонификации идей, противоположный только что описанному.
Очень давно, когда я был совсем молодым, у меня в Москве был друг, который
принял какое-то назначение на юге России и уехал туда. Помню, как я его провожал
с Курского вокзала. И вот приблизительно через десять лет я увидел его во сне.
Мы сидели за столом станционного ресторана и пили пиво, точно так же, как это
было, когда я провожал его. Но теперь нас было трое: я, мой друг, каким я его
помнил, и он же, каким он, вероятно, стал в моём уме, - тучный мужчина средних
лет с уверенными и медленными движениями, гораздо старше, чем он был в
действительности, одетый в пальто с меховым воротником. Как обычно бывает во
сне, эта комбинация ничуть меня не удивила, и я воспринял её, как самую обычную
вещь в мире.
Итак, я упомянул несколько разновидностей снов; но они ни в коей мере не
исчерпывают все возможные и даже существующие категории. Одна из причин
неверного толкования снов состоит в непонимании этих категорий и неправильной
классификации снов.
Я уже указывал, что сны отличаются друг от друга не меньше, чем явления
реального мира. Все уже приведённые мной примеры относятся к 'простым' снам,
т.е. к таким снам, которые протекают на том же уровне, что и наше обыденная
жизнь, мышление и чувства в бодрственном состоянии. Существуют, однако, и другие
категории снов, которые проистекают из глубочайших тайников жизни и далеко
превосходят обычный уровень нашего понимания и восприятия. Такие сны могут
открыть многое, неведомое на нашем уровне жизни, например, показать будущее,
мысли и чувства других людей, неизвестные или удалённые от нас события. Они
могут раскрыть нам тайны бытия, законы, управляющие жизнью, привести нас в
соприкосновение с высшими силами. Эти сны очень редки, и одна из ошибок
распространённого подхода к снам заключается в том, что их полагают гораздо
более частыми, чем это есть на самом деле. Принципы и идеи таких снов стали мне
до некоторой степени понятны только после экспериментов, которые я описываю в
следующей главе.
Необходимо понять, что все сведения о снах, которые можно найти в литературе по
психологии, относятся к 'простым' снам. Путиница идей относительно этих снов в
значительной степени зависит и от неправильной их классификации, и от неверного
определения материала, из которого состоят сны. Принято считать, что сны
создаются из свежего материала, из того же самого, что ижёт на создание мыслей,
чувств и эмоций бодрственной жизни. Вот почему сны, в которых человек совершает
действия и переживает эмоции, невозможные или нереальные в бодрственном
состоянии, порождают такое множество вопросов. Толкователи снов воспринимают их
чересчур серьёзно и на основе некоторых особенностей создают совершенно
неправдоподобную картину души человека.
За исключением снов, подобных описанным выше (о 'болоте' и 'слепоте'), которые
созданы ощущениями, возникшими во время самого сна, главным материалом для
построения снов служит то, что уже было использовано нашей психикой или
отброшено ею. Совершенно ошибочно считать, что сны раскрывают нас такими, каковы
мы есть в неизведанных глубинах нашей природы. Сны не в состоянии сделать этого:
они рисуют либо то, что уже было и прошло, либо, ещё чаще, то, чего не было и не
могло быть. Сны - это всегда карикатура, комическое преувеличение, причём такое
преувеличение, которое в большинстве случаев относится к какому-то
несуществующему моменту в прошлом или несуществующей ситуации в настоящем.
Возникает вопрос: каковы принципы, создающие эту карикатуру? Почему сны так
сильно противоречат реальности? И тут мы обнаруживаем принцип, который, хотя и
не до конца понятый, был всё же отмечен в литературе по 'психоанализу' - принцип
'компенсации'. Впрочем, слово 'компенсация' выбрано здесь неудачно и порождает
свои собственные ассоциации; в этом, вероятно, и состоит причина, по которой
принцип 'компенсации' не был полностью понят и дал начало совершенно ошибочным
теориям.
Идею 'компенсации' связали с идеей неудовлетворённости. Действие принципа
'компенсации' понимается в том смысле, что человек, чем-то не удовлетворённый в
жизни, в самом себе или в другом человеке, находит восполнение всему этому в
сновидениях. Слабый, несчастный, трусливый человек видит себя во сне храбрым,
сильным, достигающим всего, чего он только ни пожелает. Своего приятеля, который
болен неизлечимой болезнью, мы видим во сне исцелённым, исполненным сил и
надежд. Точно так же люди, которые хронически больны или умерли мучительной
смертью, являются нам в сновидениях здоровыми, радостными и счастливыми. В этом
случае толкование снов близко к истине; тем не менее, это лишь половина истины.
Ибо в действительности принцип 'компенсации' является более широким, и материал
снов создаётся не на основе комнесации, понятой в психологическом или бытовом
смысле, а на основе того, что я назвал бы 'принципом дополнительных тонов'
безотносительно к нашему эмоциональному восприятию этих тонов. Этот принцип
весьма прост. Если в течение некоторого времени смотреть на красное пятно, а
потом перевести взгляд на белую стену, то вы увидите на ней зелёное пятно. Если
же некоторое время смотреть на зелёное пятно, а затем перевести взгляд на белый
фон, то вы увидите красное пятно. Точно то же происходит и в сновидениях. Во сне
для нас не существует моральных запретов, потому что наша жизнь так или иначе
контролируется всевозможными правилами морали. Каждое мгновение нашей жизни
окружено многочисленными 'ты не должен', и потому во сне 'ты не должен' не
существует. В сновидениях для нас нет ничего невозможного, потому что в жизни мы
удивляемся каждому новому или необычному сочетанию обстоятельств. Во сне не
существует причинно-следственного закона, потому что этот закон управляет всем
ходом нашей жизни - и т.д. и т.п.
Принцип дополнительных тонов играет в наших сновидениях важнейшую роль, которая
проявляется и в том, что мы помним, и в том, чего не помним; без этого принципа
невозможно объяснить целый ряд снов, в которых мы делаем и испытываем то, чего
никогда не делаем и не испытываем в обычной жизни. Очень многие вещи в
сновидениях происходят лишь потому, что они никогда не происходят и не могут
произойти в жизни. Нередко сновидения играют отрицательную роль по отношению к
положительной стороне жизни. Но опять-таки следует помнить, что всё это
относится только к деталям. Композиция снов не является простой
противоположностью жизни; это - противоположность, перевернутая несколько раз и
к тому же в разных смыслах. Поэтому усилия воссоздать на основании снов их
скрытые причины совершенно бесполезны; бессмысленно думать, что скрытые причины
снов совпадают со скрытыми мотивами жизни.
Мне остаётся сделать несколько замечаний о тех выводах, к которым я пришёл,
исследуя сны.
Чем больше наблюдал я сны, тем шире становилось поле моих наблюдений. Сначала я
полагал, что мы видим сновидения только на определённой стадии сна, близкой к
пробуждению. Впоследствии я убедился, что мы видим их всё время, с момента
засыпания и до момента пробуждения, но помним только те сны, которые приснились
нам перед пробуждением. Позднее я понял, что мы видим сновидения непрестанно -
как во сне, так и в бодрственном состоянии. Мы никогда не перестаём видить сны,
