К этой категории повторяющихся снов принадлежали сны с полётами. Я довольно
часто летал во сне, и эти сны мне очень нравились. В "состоянии полусна' я
понял, что ощущение полёта вызывается слабым головокружением, которое порой
возникает во сне без всякой видимой причины, вероятно, просто в связи с
горизонтальным положением тела. Никакого эротического элемента в снах с полётами
не было.
Забавные сны, в которых человек видит себя раздетым или полуодетым на людной
улице, также не требовали для своего объяснения особо сложных теорий. Они
возникали как следствие ощущения полуоткрытого тела. Как я обнаружил в
'состоянии полусна', такие сны возникали, главным образом, тогда, когда мне
становилось холодно. Холод заставлял меня ощутить, что я раздет, и это ощущение
проникало в сон.
Некоторые повторяющиеся сны удавалось объяснить только в связи с другими. Таковы
сны о лестницах, часто описываемые в литературе по психологии. Эти странные сны
снятся многим. Вы поднимаетесь по огромной, мрачной лестнице, не имеющей конца,
видите какие-то выходы, ведущие наружу, вспоминаете нужную вам дверь, тут же
теряете её, выходите на незнакомую площадку, к новым выходам, дверям и т.д. Это
один из самых типичных повторяющихся снов; как правило, вы не встречаете во сне
ни одного человека, а остаётесь в полном одиночестве среди всех этих широких
пустых лестниц.
Как я понял в 'состоянии полусна', эти сны представляют собой сочетание двух
мотивов, или воспоминаний. Первый мотив порождён моторной памятью, памятью
направления. Сны о лестницах ничуть не отличаются от снов о длинных коридорах, о
бесконечных дворах, по которым вы проходите, об улицах, аллеях, садах, парках,
полях, лесах; одним словом, всё это сны о дорогах, о путях. Нам известно
множество путей или дорог: в домах, городах, деревнях, горах; мы можем увидеть
все эти дороги во сне, хотя часто видим не сами дороги, а, если можно так
выразиться, общее ощущение от них. Каждый путь воспринимается по-особому: это
восприятие создаётся тысячами деталей, отражённых и запечатлённых в разных
уголках памяти. Позднее такие восприятия воспроизводятся в снах, хотя для
создания нужного ощущения во сне зачастую используется самый случайный материал
образов. По этой причине дорога, которую вы видите во сне, может внешне не
напоминать дорогу, которую вы знаете и помните в бодрственном состоянии; однако
она произведёт на вас то же самое впечатление, даст то же самое ощущение, что и
дорога, которую вы знаете, которая вам известна.
'Лестницы' подобны 'дорогам'; но, как уже говорилось, содержат ещё один
дополнительный мотив, а именно, некий мистический смысл, которым обладает
лестница в жизни любого человека. В своей жизни каждый переживал на лестнице
чувство, что вот сейчас на соседней площадке, на следующем этаже, за закрытой
дверью его ожидает нечто новое и интересное. Любой может вспомнить в своей жизни
подобные моменты: он поднимается по лестнице, не зная, что его ждёт. У детей это
впечатление нередко связано с поступлением в школу и вообще со школой; такие
впечатления остаются в памяти на всю жизнь. Далее, ступеньки нередко связаны со
сценами колебаний, решений, перемены решений и так далее. Всё это, вместе взятое
и соединённое с памятью о движении, создаёт сны о лестницах.
Продолжая общее описание снов, я должен отметить, что зрительные образы снов не
всегда соответствуют зрительным образам бодрственного состояния. Человек,
которого вы хорошо знаете в жизни, во сне может выглядеть совсем по-иному.
Несмотря на это, вы ни на минуту не сомневаетесь, что перед вами действительно
он; то, что он не похож на себя, совершенно вас не удивляет. Нередко бывает так,
что какой-нибудь совершенно фантастический, неестественный и даже невозможный
аспект человека выражает его определённые черты и свойства, которые вам
известны. Одним словом, внешняя форма вещей, людей и событий оказывается в снах
гораздо пластичнее, нежели в бодрственном состоянии, и гораздо восприимчивее к
влиянию случайных мыслей, чувств и настроений, сменяющих друг друга внутри нас.
Что касается повторяющихся снов, то их простая природа и отсутствие в них какого
бы то ни было аллегорического смысла стали для меня совершенно неоспоримыми
после того, как я несколько раз видел их в 'состоянии полусна'. Я понял, как они
начинаются; я мог точно указать, откуда они возникли и как бы созданы.
Существовал лишь один сон, которого я не мог объяснить. В этом сне я бегал на
четвереньках, иногда очень быстро. Возможно, мне казалось, что это самый
быстрый, безопасный и удобный способ передвижения. В момент опасности и вообще в
трудном положении я всегда предпочитал его во сне любому иному.
По какой-то причине этот сон не появлялся в 'состоянии полусна'. Происхождение
'бега на четвереньках' я понял гораздо позже, наблюдая за маленьким ребёнком,
который только-только начинал ходить. Он не мог ходить, но ходьба оставалась для
него опасным предприятием, и положение на двух ногах было крайне ненадёжным,
неустойчивым, непрочным. В этом положении он себе не доверял, и если случалось
что-то непредвиденное (открывалась дверь, с улицы доносился шум или прыгал на
диван кот), он немедленно опускался на четвереньки. Наблюдая за ребёнком, я
понял, что где-то в глубине моей памяти хранятся воспоминания об этих первых
моторных впечатлениях и перехиваниях, страхах и моторных импульсах, с ними
связанных. Очевидно, было время, когда новые, неожиданные впечатления заставляли
опускаться на четвереньки, т.е. обеспечивать себе более прочное и твёрдое
положение. В бодрственном состоянии этот импульс недостаточно силён; зато он
действует во сне и создаёт необычную картину, которая показалась мне
аллегорической или наделённой каким-то скрытым смыслом.
Наблюдение за ребёнком объяснило мне многое, касающееся снов о лестницах. Когда
он вполне освоился на полу, лестница обрела для него огромную притягательную
силу. Ничто, казалось, не привлекало его сильнее, чем лестница. К тому же
подходить к ней ему запрещалось. Ясное дело, что в следующий период жизни он жил
практически на лестнице. Во всех домах, где ему приходилось бывать, его, в
первую очередь, привлекали лестницы. Наблюдая за ним, я не сомневался, что общее
впечатление от лестниц останется в нём на всю жизнь и будет теснейшим образом
связано с переживаниями необычного, привлекательного и опасного характера.
Возвращаясь к методам своих наблюдений, я должен отметить один любопытный факт,
который наглядно доказывает, что сны меняются в силу одного того, что их
наблюдают. Именно: несколько раз мне снилось, что я слежу за своими снами. Моей
первоначальной целью было обрести сознание во время сна, т.е. достичь
способности понимать во сне, что я сплю. Именно это и достигалось, когда, как я
уже говорил, я одновременно и спал, и не спал. Но вскоре начали появляться
'ложные наблюдения', т.е. просто новые сны. Помню, как я увидел себя однажды в
большой пустой комнате; кроме меня в ней находился маленький чёрный котёнок. 'Я
вижу сон, - сказал я себе, - как же мне узнать, действительно ли я сплю?
Воспользуюсь следующим способом: пусть этот чёрный котёнок превратится в большую
белую собаку. В бодрственном состоянии это невозможно, и если такая вещь выйдет,
это будет означать, что я сплю'. Я говорю это самому себе - и сейчас же чёрный
котёнок превращается в большую белую собаку. Одновременно исчезает стена
напротив и открывается горный ландшафт с рекой, которая течёт в отдалении,
извиваясь словно лента.
'Любопытно, - говорю я себе. - Ведь ни о каком ландшафте речи не было; откуда же
он взялся? И вот во мне начинает шевелится какое-то слабое воспоминание: где-то
я видел этот ландшафт, и он каким-то образом связан с белой собакой. Но тут я
чувствую, что если позволю себе углубиться в этот вопрос, то забуду самое
важное, а именно: то, что я сплю и осознаю себя, т.е. нахожусь в таком
состоянии, которого давно хотел достичь. Я делаю усилие, чтобы не думать о
ландшафте, но в ту же минуту ощущаю, что какая-то сила увлекает меня задом
наперёд. Я быстро пролетаю сквозь заднюю стену комнаты, продолжаю лететь по
прямой, а в ушах слышен звон и ужасный шум. Внезапно я останавливаюсь и
просыпаюсь.'
Описание такого полёта задом наперёд и сопровождающего его шума можно найти в
оккультной литературе, где им приписывается особый смысл. Но в действительности
здесь нет никакого особого смысла, кроме, возможно, неудобного положения головы
и незначительного расстройства кровообращения.
Именно так, задом наперёд, ведьмы возвращались обычно со своего шабаша.
Вообще говоря, ложные наблюдения, т.е. сны внутри снов, играли, вероятно,
немалую роль в истории 'магии', чудесных превращений и т.п.
С 'ложными наблюдениями', подобными только что описанному, я встречался
несколько раз; они оставляли в памяти очень яркие следы и заметно помогли мне
уяснить общий механизм снов и сновидений.
Сейчас мне хочется сказать несколько слов об общем механизме сна.
Сначала необходимо ясно понять, что сон может иметь разные степени, разную
глубину. Мы можем быть более сонными и менее сонными, ближе к возможности
пробуждения и дальше от неё. Сновидения, которые мы видим в глубоком сне, т.е.
далеко от возможности пробуждения, мы совсем не помним. Люди, которые говорят,
что вообще не видят снов, спят очень глубоко. Те же, кто помнит все свои сны
или, по крайней мере, большую их часть, на самом деле спят лишь наполовину,
постоянно находясь близ возможности пробуждения. А поскольку определённая часть
внутренней инстинктивной работы организма наилучшим образом выполняется во время
глубокого сна и не удаётся, когда человек спит лишь наполовину, очевидно, что
отсутствие глубокого сна ослабляет организм, мешает ему обновлять растраченные
силы, выводить использованные вещества и т.д. Организм отдыхает недостаточно и,
как следствие, не в состоянии хорошо работать, быстро изнашивается, легче
заболевает. Одним словом, глубокий сон, т.е. сон без сновидений, во всех
отношениях полезнее, чем сон со сновидениями. Экспериментаторы, которые
побуждают людей запоминать свои сны, поистине оказывают им медвежью услугу. Чем
меньше человек помнит сны, тем глубже он спит, - и тем это лучше для него.
Далее, необходимо признать, что мы совершаем крупную ошибку, когда говорим о
создании мысленных образов во сне. В этом случае мы говорим только о головном,
мозговом мышлении, которому приписываем как главную работу по созданию снов, так
и всё наше мышление. Это крайне ошибочное мнение. Наши ноги тоже мыслят, причём
мыслят совершенно независимо от головы и не так, как она. Мыслят и руки,
обладающие собственной памятью, собственным воображением, собственными
ассоциациями. Мыслит спина, мыслит живот; каждая часть тела обладает
самостоятельным мышлением. Но ни один из этих мыслительных процессов не доходит
до нашего бодрственного сознания, когда головное мышление (которое оперирует,
главным образом, словами и зрительными образами) господствует над всеми прочими.
Когда же оно утихает и в состоянии сна бывает как бы окутано облаками, особенно
в глубоких стадиях сна, немедленно берут слово другие сознания, а именно:
сознания ног, рук, пальцев, желудка, прочих органов, заключённые внутри нас,
обладающие своими собственными понятиями относительно многих предметов и
явлений, для которых иногда у нас есть соответствующие головные понятия, а
иногда нет. Именно это более всего мешает нам понимать сны. Во сне умственные
образы, которые принадлежат ногам, рукам, носу, пальцам, разным группам моторных
мышц, смешиваются с обычными словесно-зрительными образами. У нас нет слов и
форм для выражения понятий одного рода в понятиях другого рода.
Зрительно-словесная часть нашего психического аппарата не способна вспоминать
эти чрезвычайно непонятные и чуждые нам образы. Однако в наших снах эти образы
играют ту же роль, что и зрительно-словесные, если не большую.
При любой попытке описания и классификации снов следует иметь в виду две
