Гурджиева и его идей или относящегося к другим лицам, участвующим в работе,
хранить письма, заметки и т.п., и тем более - что-нибудь из этого
публиковать. В первые годы Гурджиев строго настаивал на соблюдении этого
правила; каждый, кто участвовал в работе, давал слово ничего не записывать
и, что ясно без слов, не публиковать ничего, относящегося к Гурджиеву, даже
в том случае, если он оставлял работу и порывал с Гурджиевым. Это правило
было одним из главных. Каждый приходивший к нам новый человек слышал о нем.
и оно считалось фундаментальным и обязательным. Но впоследствии Гурджиев
принимал для работы лиц, не обращавших на данное правило никакого внимания
или не желавших с ним считаться, что и объясняет последующее появление
описаний разных моментов в работе Гурджиева.
Лето 1921 года я провеют в Константинополе, а в августе уехал в Лондон.
До моего отъезда Гурджиев предложил мне поехать с ним в Германию, где он
собирался вновь открыть свой институт и подготовить постановку балета. Но я,
во-первых, не верил в возможность организовать в Германии работу; во-вторых,
сомневался, что смогу работать с Гурджиевым.
Вскоре после прибытия в Лондон я принялся читать лекции, продолжая
работу, начатую в Константинополе и Екатеринодаре. Я узнал, что Гурджиев
отправился вместе со своей тифлисской группой и теми людьми из моей
константинопольской группы, которые к нему присоединились, в Германию. Он
попытался организовать работу в Берлине и Дрездене и собирался купить
помещение бывшего института Далькроза в Хеллеране, около Дрездена. Но из
этого ничего не вышло; а в связи с предполагаемой покупкой произошли
какие-то события, вызвавшие вмешательство блюстителей закона. В феврале 1922
года Гурджиев приехал в Лондон. Разумеется, я сейчас же пригласил его на
свои лекции и представил ему всех, кто их посещал. На этот раз мое отношение
к нему было гораздо более определенным. Я по-прежнему много ожидал от его
работы и решил сделать все возможное, чтобы помочь ему в организации
института и постановке балета. Но я не верил, что мне удастся работать с
ним. Я снова обнаружил те препятствия, которые возникли еще в Ессентуках,
причем возникли они еще до его прибытия. Внешняя обстановка сложилась так,
что Гурджиев сделал очень многое для осуществления своих планов. Главное
заключалось в том, что было подготовлено около двадцати человек, с которыми
можно было начинать работу. Почти готова была (с помощью одного известного
музыканта) и музыка для балета. Был разработан план организации института.
Но для практического осуществления всех этих планов не было денег. Вскоре по
прибытии Гурджиев сказал, что думает открыть свой институт в Англии. Многие
из посещавших мои лекции заинтересовались этой идеей и устроили подписку для
обеспечения материальной стороны дела. Часть денег была немедленно передана
Гурджиеву, чтобы обеспечить переезд всей его группы в Лондон. Я продолжал
читать лекции, связывая их с тем. что сказал Гурджиев во время своего
пребывания в Лондоне. Но для себя я решил, что в случае открытия института в
Лондоне я уеду в Париж или в Америку. Институт в Лондоне наконец открылся,
однако в силу разных причин начать там работу не удалось. Но мои лондонские
друзья и слушатели лекций собрали значительную сумму денег, и на эти деньги
Гурджиев купил исторический замок "Аббатство" (Шато-Приорэ) в Авоне, близ
Фонтенбло, с огромным заросшим парком. Осенью 1922 года он открыл здесь свой
институт. Собралась довольно пестрая компания: было несколько человек,
помнивших Петербург, были ученики Гурджиева из Тифлиса, слушатели моих
лекций в Константинополе и Лондоне (последние делились на несколько групп).
По-моему, некоторые из них слишком поторопились оставить свои обычные
занятия в Англии, чтобы последовать за Гурджиевым. Я не мог ничего им
сказать. потому что они уже приняли решение, когда сообщали мне об этом. Я
боялся, что они испытают разочарование, так как работа Гурджиева казалась
мне не совсем правильно организованной и потому ненадежной. В то же время у
меня не было уверенности в своей правоте, и я не хотел им мешать.
Другие пробовали работать со мной; однако по той или иной причине
уходили от меня, полагая, что работать с Гурджиевым им будет легче. Особенно
их привлекла идея найти то, что они называли "сокращенным путем". В тех
случаях, когда они обращались ко мне за советом, я, естественно, советовал
им ехать в Фонтенбло и работать с Гурджиевым. Были и такие, кто приезжал к
Гурджиеву на две недели или на месяц. Это были люди, которые посещали мои
лекции и не хотели принимать самостоятельных решений: услыхав о решении
других, они являлись ко мне с вопросом: надо ли им "бросать все" и ехать в
Фонтенбло, является ли этот путь единственным путем в работе? На это я
отвечал, что им следует подождать, пока я сам там побываю.
Впервые я приехал в "Аббатство" в конце октября или в начале ноября
1922 года. Там шла очень оживленная и интересная работа. Был выстроен
павильон для танцев и упражнений, организовано домашнее хозяйство, закончен
жилой дом и так далее. В целом атмосфера была очень приятной и оставляла
сильное впечатление. Помню один разговор с Кэтрин Мэнсфилд, которая в то
время жила там. Дело происходило примерно за три недели до ее смерти Я сам
дал ей адрес Гурджиева. Она посетила две-три мои лекции, а затем пришла ко
мне и рассказала, что едет в Париж, где какой-то русский врач лечил
туберкулез, облучая селезенку рентгеновскими лучами. Конечно, на это я
ничего не мог ей сказать. Она уже была на полпути к смерти и, кажется, сама
это сознавала. Но при всем этом поражало ее горячее желание наилучшим
образом использовать даже последние дни, найти истину, присутствие которой
она чувствовала, но к которой не могла прикоснуться. Я не мог отказать ей,
когда она попросила у меня адрес моих друзей в Париже, с которыми она могла
бы поговорить о тех же самых вещах, что и со мной, но не думал, что увижу ее
еще раз. И вот я опять встретил ее в Аббатстве. Вечером мы сидели в одном из
салонов, и она говорила со мной слабым голосом, который, казалось, шел
откуда-то из пустоты:
- Я знаю, что здесь истина, что другой истины нет. Понимаете, я давно
смотрю на всех нас как на людей, которые потерпели кораблекрушение и попали
на необитаемый остров, но еще не знают об этом. А здешние люди это знают.
Другие, там, в жизни, все еще думают, что за ними завтра придет океанский
пароход, и все опять вернется к старой жизни. Эти уже знают, что старого
пути не будет. Я так рада, что оказалась здесь!
Вскоре после возвращения в Лондон я услышал о ее смерти. Гурджиев был
очень добр к ней и не настаивал на ее отъезде, хотя было ясно, что она не
выживет. Это вызвало со временем немало лжи и клеветы.
В течение 1923 года я довольно часто приезжал в Фонтенбло, в Аббатство.
Вскоре после открытия. Институт привлек внимание прессы, и в течение
одного-двух месяцев газеты охотно писали о нем. Гурджиева и его учеников
называли "лесными философами"; у них брали интервью, печатали их фотографии
и так далее.
Собственная работа Гурджиева в тот период, т.е. с 1922 года, была
посвящена, главным образом, развитию методов изучения ритма и пластики. Все
это время он, не переставая, работал над своим балетом, вводя в него танцы
разных дервишей и суфиев, восстанавливая в памяти музыку, которую слышал в
Азии много лет назад. В этой работе было чрезвычайно много нового и
интересного. Бесспорно, танцы и музыка дервишей воспроизводились в Европе
впервые. И на всех, кто мог их видеть и слышать, они произвели очень сильное
впечатление.
В Аббатстве выполнялись также очень интенсивные умственные упражнения
для развития памяти, внимания и воображения. В связи с этими упражнениями
велась также работа по "имитации психических явлений". Кроме того, для
каждого существовало много обязательной работы по дому, связанной с домашним
хозяйством.
Среди бесед того времени я особенно запомнил одну, которая относилась к
методам дыхания; хотя эта беседа, равно как и многое другое, что было
сделано, прошла тогда незамеченной, она показала возможность совершенно
нового подхода к данному предмету.
"Правильные упражнения, - сказал однажды Гурджиев, которые
непосредственно ведут к цели, к овладению организмом и подчинению воле его
сознательных и бессознательных функций, начинаются с дыхательных упражнений.
Без овладения дыханием нельзя ничего освоить. Однако овладеть дыханием не
так-то просто.
"Вы должны понять, что существуют три вида дыхания. Один - это
нормальное дыхание. Второй - "вздутие". Третий - дыхание с помощью движения.
Что это значит? Это значит, что нормальное дыхание протекает бессознательно;
оно регулируется и контролируется двигательным центром. "Вздутие" - это
искусственное дыхание. Например, человек говорит себе, что он будет считать
до десяти во время вдоха и до десяти во время выдоха или будет делать вдох
через правую ноздрю, а выдох через левую; все это совершается формирующим
аппаратом. И само дыхание будет при этом другим, потому что двигательный и
формирующий аппараты действуют, используя разные группы мышц. Группа мышц,
через которые работает двигательный центр, недоступна формирующему аппарату
и не подчинена ему. Но в случае временной остановки двигательного центра
формирующему аппарату дается группа мышц, на которые он может влиять и с
помощью которых может приводить в действие дыхательный механизм. Но,
конечно, его работа будет протекать хуже: чем работа двигательного центра, и
недолго. Вы читали книги о "дыхании йоги", слышали или читали об особом
дыхании, связанном с "умной молитвой" в православных монастырях. Все это
одно и то же. Дыхание, исходящее из формирующего аппарата, - это не дыхание,
а "вздутие". Идея здесь та, что если человек достаточно долго и часто дышит
таким образом при помощи формирующего аппарата, двигательный центр, который
в течение этого периода остается в бездействии, может устать от бездействия
и начать работать, как бы "подражая" формирующему аппарату. В самом деле,
так иногда бывает. Но для того, чтобы это произошло, необходимо соблюдение
многих условий: нужны пост, молитва, кратковременный сон, а также все виды
трудностей и тягот для тела. При хорошем уходе за телом ничего подобного не
произойдет. Вы думаете, в православных монастырях нет физических упражнений?
А вы попробуйте совершить сотню коленопреклонений согласно всем правилам! У
вас возникнет такая боль в спине, какую не даст ни один из видов гимнастики.
"Все это имеет одну цель: передать дыхание нужным мускулам, передать
его двигательному центру. Как я сказал, иногда это приносит успех. Но при
этом всегда есть большой риск, что двигательный центр утратит свою привычку
к двигательной работе; и, поскольку формирующий центр не может работать
непрерывно, например, когда человек спит, а двигательный центр работать не
пожелает, сама машина может оказаться в очень печальном положении. Человек
может даже умереть от остановки дыхания. Дезорганизация функций машины
вследствие дыхательных упражнений почти неизбежна, когда люди пытаются
выполнять "дыхательные упражнения" по книгам, самостоятельно, без должной
подготовки. В Москве ко мне обращались многие люди, совершенно расстроившие
правильные функции своей машины так называемым "дыханием йоги", которому они
научились из книг. Книги, рекомендующие подобные упражнения, представляют
