нравилась, хотя другие считали, что я не права. Но, теперь-то все
убедились, какая ты на самом деле.
Все молчали, и было ясно, что они вполне разделяют ее мнение.
Антагонизм нарастал, но, к счастью, в этот момент дверь открылась и в
сопровождении всех маленьких санитарок и массажисток в палату вошла
красивая женщина лет тридцати. Я с облегчением заметила, что она была
нормального человеческого роста. У нее были темные волосы, а из-под белого
халата высовывался край черной плиссированной юбки. Старшая санитарка,
едва поспевая за ней, рассказывала на ходу что-то про мои "фантазии" и
закончила словами: "Она только сегодня вернулась из Центра, доктор".
Врач подошла к моей кушетке, сунула мне в рот градусник и взяли мою
руку, чтобы сосчитать пульс. Оба показателя, очевидно, удовлетворили ее.
Тогда она спросила:
- Нет ли у вас головной боли или каких-либо других болей и неприятных
ощущений?
Я ответила, что нет.
Она внимательно смотрела на меня, а я - на нее.
- Что... - начала было она.
- Да она же сумасшедшая, - вмешалась Хейзел, - она утверждает, что
лишилась памяти и не узнает нас.
- И к тому же она нам рассказывала жуткие, отвратительные вещи, -
добавила другая женщина.
- У нее совершенно дикие фантазии. Она считает, что умеет читать и
писать! - снова вмешалась Хейзел.
- Это правда? - спросила доктор с улыбкой.
- А почему бы и нет? Но ведь это очень легко проверить, - живо
ответила я.
Врачиха была несколько ошарашена, но затем быстро справилась с собой
и снова снисходительно заулыбалась.
- Хорошо, - сказала она, как бы потакая моей прихоти. Она вынула из
кармана халата блокнотик и карандаш и подала их мне. Хотя мне было не
очень удобно держать карандаш своими толстыми пальцами, я все же сумела
написать:
"Я совершенно уверена в том, что все это галлюцинация и вы сами
являетесь ее частью".
Когда врач прочитала написанное, не могу сказать, что у нее
отвалилась челюсть, но улыбку как бы стерло с ее лица. Она посмотрела на
меня в упор. Все обитательницы палаты застыли и глядели на меня, как будто
я совершила чудо. Врач повернулась лицом к Хейзел и спросила:
- Так что же она вам все-таки наговорила?
- Жуткие вещи, - немного помолчав, выпалила Хейзел. - Она рассказала
нам о существовании и поведении двух полов - как будто мы не люди, а
скоты. Это было просто отвратительно!
Доктор поразмыслила некоторое время, а затем приказала старшей
санитарке:
- Переведите, пожалуйста, мамашу Оркис в изолятор - я осмотрю ее там.
Санитарки бросились исполнять приказание. Они придвинули к моей
кушетке низкую каталку, помогли мне перебраться на нее и покатили меня
прочь.
- Ну, - сказала врачиха строго, когда мы наконец остались одни, -
теперь скажите, кто это наговорил вам столько чепухи о существовании двух
полов у человека?
Она сидела на стуле рядом с моей кушеткой, словно инквизитор,
допрашивающий еретика, и держала на коленях открытый блокнот.
У меня не было никакого желания быть с ней особенно тактичной,
поэтому я ей прямо сказала, чтобы она перестала валять дурака. Она была
потрясена моими словами, на минуту покраснела от злости, затем все же
взяла себя в руки и продолжала допрос:
- После того как вы покинули клинику, у вас, конечно же, был отпуск.
Куда вас послали?
- Я не знаю. Могу лишь повторить то, что говорила другим, - вся эта
галлюцинация, или фантазия, называйте, как хотите, началась в больнице,
которую здесь называют Центром.
Мобилизовав все свое терпение, врач продолжала:
- Послушайте, Оркис, вы же были совершенно в норме, когда уехали
отсюда шесть недель назад. Вы поступили в клинику и родили там своих детей
тоже без осложнений. Но где-то в промежутке между временем поступления и
настоящим моментом кто-то сумел набить вам голову этой чепухой, да к тому
же научить вас читать и писать. Теперь вы мне скажите, кто это был. И
предупреждаю вас, что со мной вы не отделаетесь сказками о потере памяти.
Если вы помните все те гнусности, о которых вы рассказывали другим,
значит, вы должны помнить и источник, откуда их почерпнули.
- О, Господи, да давайте же говорить как цивилизованные люди! -
воскликнула я.
Она снова покраснела.
- Я могу узнать в Центре, куда вас посылали отдыхать, и могу выяснить
в доме отдыха, с кем вы там общались. Но у меня нет желания тратить на это
время. Лучше расскажите все сами сейчас - а то у нас есть средства
заставить вас говорить, - заключила она многозначительно.
Я отрицательно покачала головой.
- Вы идете по ложному пути, - сказала я. - Что же касается меня, то
вся эта галлюцинация, включая мое сходство с этой Оркис, началась в
Центре. Как это случилось, я не понимаю и не могу объяснить, так же как и
сказать, что произошло с ней самой.
Она нахмурилась, озадаченная.
- В чем же выражается ваша галлюцинация? - спросила она, наконец,
немного смягчаясь.
- Ну, вся эта фантастическая обстановка, включая вас, а потом - это
мое громадное, отвратительное тело, эти женщины-лилипутки, в общем, все,
все вокруг. Очевидно, это какое-то искаженное отражение действительности в
моем подсознании, а состояние моей подкорки не может не тревожить меня.
Врачиха продолжала пристально смотреть на меня, но уже несколько
озабоченным взглядом.
- Кто же мог вам рассказать о подсознании? - спросила она удивленно.
- Я не вижу причины, почему даже во время галлюцинаций на меня надо
смотреть, как на неграмотную идиотку, - ответила я.
- Но ведь мамаши ничего не знают о подобных вещах - им это просто ни
к чему.
- Послушайте, я уже говорила вам, как и тем уродинам в палате, что я
н_е _м_а_м_а_ш_а_. Я просто несчастный б.м., у которого какой-то кошмарный
сон.
- Б.м.? - переспросила она.
- Ну да, б.м. - бакалавр медицины и практикующий врач, - объяснила я.
Она продолжала с любопытством разглядывать меня и мое огромное,
бесформенное тело.
- Так вы утверждаете, что вы медик? - спросила она удивленно.
- Да, - согласилась я.
С возмущенным и озадаченным видом она возразила:
- Но это же абсолютная чепуха! Вас вырастили и воспитали, чтобы вы
были матерью - и вы действительно мамаша, стоит только взглянуть на вас!
- Да, - сказала я с горечью в голосе, - достаточно взглянуть на
меня... Но я думаю, - продолжила я, - что мы ничего не добьемся, если
будем и дальше обвинять друг друга в том, что городим чепуху. Лучше
расскажите мне, что это за место, где я нахожусь, и кто, вы думаете, я
такая на самом деле. Быть может, это заставит чему-то шевельнуться в моей
памяти.
- Нет, - парировала она, - сначала вы расскажите мне все, что вы
помните. Это облегчит мне понимание того, что так удивляет вас.
- Хорошо, - сказала я и начала подробное повествование о своей жизни,
насколько я помнила ее до того момента, когда узнала о том, что самолет
Доналда разбился и сам он погиб.
Конечно, я очень легко и глупо попалась в ее ловушку, так как она и
не думала что-либо мне объяснять. Выслушав мой рассказ, она просто ушла,
оставив меня бессильно кипящей от злости. Я подождала, пока все вокруг
успокоилось: музыку выключили, какая-то санитарка заглянула ко мне в
изолятор просто для того, чтобы проверить, что все в порядке и я ни в чем
не нуждаюсь, а затем все стихло.
Я подождала еще полчаса, а потом с превеликим трудом попыталась
встать с постели. Самое большое усилие потребовалось, когда я захотела
переменить сидячее положение на стоячее. Это мне, в конечном счете,
удалось, хоть потом и пыхтела, как паровоз. Ставши на ноги, я медленно
подошла к двери и обнаружила, что она не заперта. Слегка приоткрыв ее, я
прислушалась к звукам в коридоре, но все было тихо. Тогда я открыла дверь
полностью, вышла в коридор и отправилась обследовать здание. Все двери по
обе стороны коридора были плотно закрыты, но, приложив к одной из них ухо,
я услышала глубокое ровное дыхание. Я повернула по коридору несколько раз,
пока наконец не увидела перед собой входную дверь. Попробовав задвижку, я
нашла, что она тоже не задвинута. Тогда я потянула за ручку двери, она
открылась, и я очутилась на крыльце.
Передо мной расстилался сад, залитый лунным светом. Сквозь деревья
справа от себя я увидела блестящую поверхность воды, очевидно, озера, а
налево - еще дом. Ни одно окошко в нем не светилось.
Я стояла, размышляя, что же мне делать дальше. Заключенная в свою
огромную тушу, как в клетку, я чувствовала себя совсем беспомощной, но все
же решила спуститься в сад и воспользоваться предоставившимся мне случаем
узнать хоть немного больше о месте своего пребывания. Я подошла к краю,
где начинались ступеньки, по которым я утром поднялась, когда меня
привезли, и стала осторожно спускаться, держась за перила.
- Мамаша, - раздался вдруг резкий голос позади меня, - что это вы тут
делаете?
Я обернулась и при свете луны увидела одну из маленьких санитарок в
белом комбинезоне. Я ничего не ответила и спустилась еще на одну
ступеньку. Мне хотелось рыдать от собственной неуклюжести и невозможности
ускорить свое продвижение.
- Вернитесь, вернитесь немедленно! - приказала санитарка, но я не
обращала на нее ровно никакого внимания. Тогда она поспешила за мной и
ухватилась за одно из покрывал, окутывавших мое тело.
- Мамаша! - повторила она. - Вы должны вернуться, иначе простудитесь!
Я попыталась сделать еще шаг, но она тянула меня за одежду назад,
чтобы хоть как-то удержать. Однако мой вес оказался слишком велик для нее,
раздался треск рвущейся материи, я потеряла равновесие и покатилась вниз
по ступенькам...
Когда я открыла глаза, чей-то голос сказал:
- Вот так-то лучше, но это было очень нехорошо с вашей стороны,
мамаша Оркис. Вы еще легко отделались. Мне просто стыдно за вас!
Голова болела от ушибов, и меня выводило из себя, что вся эта чепуха
вокруг упорно продолжалась. В общем, я не чувствовала никакого раскаяния
за свой поступок и послала санитарку к черту. Она сделалась строго
официальной, молча налепила мне на лоб кусок марли и пластырь и гордо
удалилась.
Одумавшись, я должна была признать, что она была совершенно права.
Огромная волна отвращения к себе и чувство беспомощности снова довели меня
до слез; я тосковала по своему гибкому, стройному телу, я вспоминала, как
однажды Доналд сравнил меня с деревцем, колышущимся на ветру, и назвал его
моей сестрой; а только пару дней назад...
И тут внезапно я сделала открытие, которое заставило меня резко сесть
на постели. Пробел в моей памяти восстановился полностью, и я теперь
помнила все! У меня даже голова закружилась от этого, и я была вынуждена
снова опуститься на подушку. Передохнув, я припомнила все детали, вплоть
до того момента, когда иглу от шприца вытянули из моей руки, и кто-то
помазал ранку йодом...
Но что же случилось потом? Я ожидала всяческих сновидений и
галлюцинаций, но не такого острого, яркого чувства реальности! Что, во имя
всего святого, они сотворили со мной?! - подумала я.
Потом, должно быть, я снова заснула, потому что, когда я открыла
глаза, уже было светло и свита из маленьких санитарок прибыла, чтобы
заняться моим утренним туалетом. Они расстелили на постели большие
полотнища и, ловко переворачивая меня с боку на бок, всю обмыли. После
этого я почувствовала себя намного лучше, да и головная боль прошла.
Когда омовение уже подходило к концу, в дверь решительно постучали и,
