покрывала. Ее сопровождали три маленькие женщины в белой форме, которые по
сравнению с ней казались детьми или заводными куклами.
Наконец мы подъехали к крыльцу, ведущему в одно из розовых зданий.
Оно было нормальных размеров, но ступеньки были разделены центральной
балюстрадой: те, что располагались налево, были обычными, а те, что
направо, - пониже, и их было побольше.
Три гудка автомобиля возвестили о нашем приезде. Через несколько
секунд шесть маленьких женщин выскочили из дверей и побежали вниз по
правой стороне крыльца. Водитель машины вышла им навстречу. Она тоже была
маленькой, но не в белой форме, как остальные, а в блестящем розовом
костюме, похожем на ливрею, цвет которого совпадал с цветом машины. Они о
чем-то переговорили, затем открыли заднюю дверцу кареты и чей-то голос
приветливо сказал:
- Добро пожаловать, мамаша Оркис! Вот вы и дома.
Кушетка, на которой я лежала в карете, соскользнула с полозьев и
медленно опустилась на землю. Одна из маленьких женщин подошла ко мне и
участливо спросила:
- Как вы думаете, вы сумеете сами идти, мамаша?
В тот момент я не обратила внимания на эту форму обращения, но сейчас
было совершенно ясно, что обращаются ко мне, так как рядом со мной больше
никого не было.
- Идти? - переспросила я. - Конечно, смогу. - И, поддерживаемая
восемью руками, села на кушетке.
Когда я сказала "конечно", то переоценила свои возможности. И поняла
это, как только мне помогли подняться на ноги. Даже с посторонней помощью
такое небольшое усилие заставило меня тяжело дышать. Я с отвращением
взглянула на свою, словно надутую, фигуру, задрапированную в розовые
покрывала, и сделала робкий шаг вперед. Такое передвижение едва ли можно
было назвать ходьбой. Маленькие женщины, достающие мне только до локтя,
хлопотали вокруг, как встревоженные наседки. Но, начав, я была полна
решимости продолжать свой путь по дорожке, а затем, сделав огромное
усилие, поднялась по ступенькам левой стороны крыльца.
Когда я наконец достигла вершины, вокруг раздался общий вздох
облегчения и радости. Мы передохнули несколько минут, а затем вошли в
здание. От самых дверей тянулся коридор с закрытыми по обе стороны
дверями. В конце коридора мы повернули налево, и тут в первый раз я
увидела себя в зеркале. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы
снова не впасть в панику от того, что я там увидела. Передо мною была
ужасная пародия на женщину: слонообразная фигура, которая выглядела еще
больше благодаря розовым покрывалам. Хорошо еще, что они скрывали все,
кроме головы и рук, но и эти последние тоже шокировали меня, так как руки
были мягкими и маленькими, а голова и лицо вполне могли принадлежать
молодой девушке, к тому же красивой. Ей было не больше двадцати одного
года; ее курчавые светлые волосы с каштановым отливом были коротко
подстрижены. Цвет лица был кремово-розовым, рот - красивой формы, а губы -
ярко-красными без всяких следов помады. И это нежное лицо с полотна
Фрагонара было посажено на чудовищное тело - как если бы цветок фрезии
распустился на тыкве.
Когда я шевелила губами, она шевелила тоже; когда я сгибала руку -
она повторяла мое движение, и, несмотря на это, как только мне удалось
справиться с собой, она перестала быть отражением: ничто в ней не
напоминало меня настоящую, это была совершенно посторонняя женщина, на
которую я теперь взирала с грустью и болью в сердце. Мне захотелось
плакать от стыда за нее, и слезы ручьем потекли из моих глаз.
Одна из маленьких женщин тут же подскочила ко мне и взяла за руку.
- Мамаша Оркис, дорогая, в чем дело? - спросила она участливо.
Но что я могли ей сказать, когда сама ничего толком не понимала?
Маленькие ручки гладили меня, пытаясь успокоить, тоненькие голоса
подбадривали, уговаривая двигаться дальше. Наконец мы добрались до
открытой двери и меня ввели в комнату, которая представляла собой нечто
среднее между будуаром и больничной палатой. Впечатление будуара
усиливалось обилием розовых ковриков, одеял, подушечек, абажуров на лампах
и тюлевых занавесок на окнах. А больничную атмосферу создавали шесть
кроватей-кушеток, разделенных тумбочками и стульями. Кушетки стояли по три
у каждой стены, так что в середине комнаты оставалось свободное
пространство. Там было несколько широких кресел и стол с вазой и красивыми
цветами посередине. В воздухе ощущался легкий, приятный аромат, а
откуда-то доносились приглушенные звуки струнного квартета, наигрывавшего
какую-то сентиментальную мелодию.
Пять из шести кушеток были уже заняты огромными женскими телами,
укрытыми атласными одеялами. Двое из сопровождавших меня маленьких женщин
поспешили к шестой, свободной кушетке, и откинули одеяло.
Лица всех пятерых обитательниц комнаты были обращены ко мне - трое
смотрели доброжелательно, а остальные две - безразлично.
- Привет, Оркис, - приветливо сказала одна из первых. Затем, заметив
печальное выражение моего лица, спросила с участием:
- Что, трудно тебе пришлось?
Я не нашлась, что ответить, и смогла только улыбнуться ей, когда
направлялась к своей кушетке.
Мой "конвой" уже стоял наготове у постели. Общими усилиями они
помогли мне улечься и подложили под голову маленькую подушечку. Все
движения стоили мне изрядного напряжения сил, и я была рада, что наконец
могла отдохнуть. В то время как две маленькие санитарки укрывали меня
одеялом, третья достала чистый носовой платок и осторожно вытерла пот с
моего лица.
- Ну вот, дорогуша, - проговорила она подбадривающим тоном, - вот вы
и дома. Немножко отдохнете и совсем придете в себя. А сейчас постарайтесь
уснуть.
- Что там с ней случилось? - спросила одна из женщин довольно резким
тоном. - Не справилась, что ли?
Маленькая женщина, вытиравшая мне лицо (очевидно, она была старшей
среди обслуживающего персонала), круто повернулась к ней и проговорила:
- К чему этот злой тон, мамаша Хейзел? Разве вы не знаете, что мамаша
Оркис родила четырех здоровеньких девочек? - Не правда ли, дорогая? -
добавила она, обращаясь ко мне. - Просто она немного устала с дороги, вот
и все.
Женщина по имени Хейзел хмыкнула, но больше не проронила ни слова.
Между тем, суета вокруг меня продолжалась. Мне подали чашку с
какой-то жидкостью, похожей на простую воду, но, когда я, пролив немного,
выпила ее, мне стало значительно лучше. Поправив еще раз одеяло и взбив
подушки, моя "свита", наконец, удалилась, оставив меня с глазу на глаз с
остальными громадными женщинами, которые продолжали задумчиво созерцать
меня.
Затянувшееся было молчание прервала молодая женщина, которая первой
приветствовала меня, когда я вошла в палату.
- А где ты провела свой отпуск, Оркис? - спросила она.
- Отпуск? - переспросила я, ничего не понимая.
Все женщины посмотрели на меня с нескрываемым удивлением.
- Понятия не имею, что вы имеете в виду, - сказала я.
Молчание продолжалось.
- Это, должно быть, был очень короткий отпуск, - наконец заметила
одна. - Вот я, например, никогда не забуду свой последний отпуск: меня
послали к морю и дали мне маленький автомобильчик, чтобы я могла ездить,
куда хочу. Все к нам прекрасно относились - нас было всего шесть мамаш,
включая меня. Ты на каком курорте была - у моря или в горах?
Они были очень любопытны, и рано или поздно мне все равно пришлось бы
им что-то сказать. Поэтому я выбрала простейший выход из положения:
- Я абсолютно ничего не помню, - сказала я, - должно быть, у меня
произошла потеря памяти.
Нельзя сказать, чтобы этот ответ был принят доброжелательно.
- А-а, - удовлетворенно сказала та, которую звали Хейзел, - я
чувствовала, что здесь что-то не так. И, наверно, ты даже не припоминаешь,
были ли твои младенцы зачислены в группу А?
- Не глупи, Хейзел, - возразила другая, - если бы ее дети не попали в
группу А, Оркис бы направили в Уайтвитч, а не обратно сюда.
- Когда же это случилось с тобой? - спросила она участливо.
- Я-я... не знаю... Не могу вспомнить ничего, что со мной было до
того, как я пришла в себя в больнице сегодня утром, - сказала я.
- В больнице?! - воскликнула Хейзел.
- Очевидно, она имеет в виду наш Центр. Но хоть нас-то ты помнишь,
Оркис?
- Нет, - ответила я, покачав головой. - Мне очень жаль, но все, что
было со мной до того, как я проснулась в боль... то есть в Центре, так и
не восстановилось в моей памяти.
- Это очень странно, - сказал чей-то недоброжелательный голос. - Но
они-то, по крайней мере, знают об этом?
Одна молодая женщина стала на мою сторону.
- Они наверняка должны знать. Но, собственно, это не имеет никакого
отношения к тому, что ее девочки родились вполне полноценными и достойными
группы А. Но послушай, Оркис...
- Да дайте же ей немного отдохнуть, - вмешалась другая женщина. - Я
сама всегда себя неважно чувствую после возвращения из Центра. Не слушай
ты их, Оркис, а постарайся лучше уснуть; а когда проснешься, все будет
по-другому.
Я с благодарностью последовала ее совету. Все было слишком сложно и
запутанно, чтобы можно было быстро разобраться, да к тому же я
действительно очень устала. Поблагодарив женщину за участие, я с
облегчением откинулась на подушки и закрыла глаза. И, если считать, что во
время галлюцинаций можно спать, то я на самом деле уснула.
В момент пробуждения у меня мелькнула надежда, что мой "мираж"
рассеялся, но, к сожалению, это было не так. Проснувшись окончательно, я
увидела над собой лицо старшей санитарки, которая спросила:
- Ну, дорогая мамаша Оркис, как вы себя чувствуете после сна?
Наверняка намного лучше! Пора бы и съесть чего-нибудь!
В это время к моей постели подошли две маленькие санитарки с большим
подносом в руках. Они поставили его поперек кушетки мне на колени так,
чтобы я могла удобно все доставать. Боже! Никогда раньше я не видела,
чтобы одному человеку предлагали такое обилие пищи в один прием! Сначала
меня буквально затошнило при виде всего этого, но потом какой-то
непонятный физиологический механизм внутри моего огромного тела заставил
меня почувствовать голод, и у меня даже слюнки потекли. Мой мозг, пребывая
в состоянии самоустранения от всего, не переставал удивляться тому, с
какой жадностью я поглотила сначала две или три рыбины, затем целого
цыпленка, несколько кусков мяса, тарелку овощей и десерт из фруктов,
обильно политых взбитыми сливками. Все это я запила литром свежего молока.
Поглядывая по сторонам во время еды, я заметила, что и остальные мамаши не
страдали отсутствием аппетита.
Зато я обратила внимание на то, что они время от времени продолжали с
любопытством поглядывать на меня. Я раздумывала над тем, как мне избежать
дальнейшего "допроса", когда мне пришла в голову мысль, что, будь у меня
какая-нибудь книжка или журнал, я могла бы углубиться в чтение и хоть
как-то, более или менее вежливо, отгородиться от них. Поэтому, когда
санитарки вернулись за подносами, я попросила одну из них дать мне
что-нибудь почитать. Эффект от моей просьбы был потрясающий: санитарки,
убиравшие мой поднос, едва не уронили его, а та, что стояла рядом со мной,
открыла от изумления рот и не закрывала его до тех пор, пока немного не
собралась с мыслями. Она посмотрела на меня сначала подозрительно, а потом
озабоченно.
- Вам опять немного не по себе? - наконец спросила она.
- Наоборот, я чувствую себя вполне здоровой, - ответила я.
- На вашем месте я бы попробовала еще немного поспать, - заботливо
