- Еще как рассердился, только не стал этого показывать.
- Ладно, тогда давай попросим его, чтобы он попросил Пинки.
Мы можем все вместе к нему пойти.
- Интересно, а убитые тобой люди насовсем исчезают? -
осведомилась Джуди. - Было бы довольно тошно встречаться с ними
в раю.
- Ой, да заткнись же ты. Ты ни бельмеса в этом не смыслишь.
Кроме того, тебя-то как раз ожидает ад.
- А Шутька тоже в ад отправится?
- Откуда мне знать? Это ты у нас все знаешь.
- Вовсе нет.
- Вот именно что да.
- Вовсе нет. Ты сам точно такой же.
- Tu quoque.
- А это еще что?
- А это то же самое, что экспромт, ха-ха!
И после одержанной таким манером победы к мистеру Фринтону
отправился вместе с сестрой, - чтобы уговорить его уговорить
негра, чтобы тот прикончил Хозяина, - вполне жизнерадостный
мальчик.
- Ну что же, попробовать можно, - сказал майор авиации. - Но
раз Китаец сказал, что он этого делать не станет, значит, он и
не станет.
- Почему?
- Мистер Бленкинсоп умнее меня. Вероятно, он уже
предпринимал такую попытку.
- Я все же не понимаю, - сказал Никки, - почему столько
сложностей возникает вокруг этого яда? То есть, не вообще, а
вокруг того, чтобы дать его Хозяину. На мой взгляд, это,
конечно, мерзкое дело, но ведь само по себе, вроде, несложное.
Он же должен есть и пить, так положите яд в еду и дело с
концом. А Пинки не обязательно даже и говорить, что вы это
сделали. Просто суньте его в любое блюдо, которое он туда
относит.
- Пинки ничего не готовит для хозяйских покоев. Они там сами
себе стряпают.
- Ладно, а почему мистер Бленкинсоп не может подсыпать ему
чегонибудь и тут же об этом забыть?
- Потому что все, происходящее за черной дверью, происходит
у Хозяина под носом, - вернее, под носом у его сознания.
- Как бы там ни было, - заметила практичная Джуди, - яда у
нас все равно нет.
- Хорошо, - упрямо сказал Никки, - тогда пусть подсыпет за
дверью во что-нибудь, а потом занесет его внутрь и оставит.
- Во что?
- Ой, ну, в пирог, в бутылку виски - какая разница во что?
- Если к нему что-то внесут, он заметит. Ничего из вносимого
в двери не минует его сознания, совсем как на таможне. Знаешь,
одна из твоих бед состоит в том, что ты все время забываешь о
том, кто такой Хозяин. Не могу понять, как это тебе удается,
Никки, ты же каждый день ходишь к нему учиться.
- Я никогда о нем не забываю, - серьезно сказал мальчик, - и
сознаю, что он всегда опережает нас на полголовы.
- Вот и помни об этом все время.
- Никки говорит...
- Слушай, Джуди, дай мне закончить. Первым делом ты должен
понять, что имеешь дело отнюдь не с интересной задачкой. Вам
грозит смертельная опасность. Вы вообще-то задумывались
когда-либо над тем, что он в тринадцать с лишком раз старше
вас? Понимаете ли вы, что все, о чем мы сейчас рассуждаем, он,
скорее всего, предвидел? Даже когда нас не видно, не слышно, у
нас в головах все равно бродят мысли, которых он ожидал от нас,
может быть, еще во время Крымской войны. И самое ужасное во
всей ситуации это то, что сейчас, именно сейчас, когда мы
втроем отправляемся к Пинки, мы, вероятно, делаем именно то,
чего он от нас ожидает.
Нет, об этом они раньше не думали. Подумали теперь, в
леденящем молчании.
- Ну ладно. Главное в жизни - принимать ее такой, какая она
есть. Выше себя мы все равно не прыгнем. Пошли, спихнем это
дельце Пинки.
Они застали негра за изготовлением пончиков с джемом для
Шутьки, стоявшей с ним рядом в немом обожании и глядевшей,
задрав голову, вверх с таким же выражением, с каким любитель
достопримечательностей глядит в Риме на собор Святого Петра.
Едва Пинки принимался накладывать джем в очередной пончик, как
она тут же раза три-четыре виляла хвостом, подтверждая
правильность такового поступка.
- Любовь по расчету! - с отвращением произнесла Джуди.
Шутька с отсутствующим видом вильнула хвостом еще пару раз,
говоря:
- Да-да, в другой раз.
Оказалось, что один из многочисленных принципов мистера
Фринтона не позволяет ему использовать людей, если они не
сознают, что делают. Он был в такой же мере не способен
попросить Пинки сделать что-либо, не задумываясь, в какой не
желал извлекать выгоду из особенностей Никки. А это означало,
что ему предстояло еще раз рискнуть и объяснить, чего они
хотят. Однако его прервали, едва он начал свою речь.
Улыбаясь ласково и загадочно, негр извлек из заднего кармана
джинсов дешевый потертый бумажник и благоговейно раскрыл его.
Видимо, бумажник был ему дорог. Внутри помещались его документы
об увольнении из армии - времен войны 1914 года -
удостоверяющие, что солдатом он был хорошим, медаль с
изображением святой Розы из Лимы, рецепт изготовления boeuf а
la mode, выцветшая фотография играющего в бейсбол негритенка,
объявление о продаже инструментов часовщика и многократно
сложенная вырезка из газеты. Последнюю он выложил перед ними на
стол, осторожно придерживая вымазанными тестом пальцами.
У некоторых негров, улыбка походит на припухший по краям
хирургический разрез. Прекрасно вылепленные толстые губы Пинки
напоминали, когда он улыбался, безмятежную складку Рамзесова
рта.
Так вот, на вырезанном из газеты листке была фотография
Ганди.
Глава двадцать пятая. Глаз Балора
- Я все же рискну, - сказал мистер Фринтон, - и попытаюсь
вывезти вас под мешками с почтой. По счастью, почта сегодня
большая - письма в газеты.
- Если Хозяин собирается сотворить что-то с внешним миром,
нам, может быть, лучше остаться здесь.
- Вам лучше всего не путаться под ногами.
Никки сказал:
- Я попробую дать ему что-нибудь, если хотите.
- Глупости.
Они вспомнили дом и парк с гуляющими по нему пони, озеро с
ротондой, в которой они часто устраивали пикники, пока ее не
превратили в чайный домик для экскурсантов. В озере водились
щуки, окуни и лини, последние - рекордных размеров и совершенно
неуловимые. Они вдруг вспомнили и родителей, сердца их
растаяли. Как будто возвращаешься домой на каникулы!
- Но только мы должны взять с собой Шутьку.
- О Господи!
- Джуди может зажать ее морду подмышкой.
- Самое главное, - сказал мистер Фринтон, смиряясь с
неизбежным, - чтобы Джуди, если Хозяин выйдет прогуляться, не
попадалась ему на глаза. Ее мысли читаются легче всего. Увидишь
его, уноси ноги. И кстати, никакого багажа.
- Да у нас и нет ничего, кроме этих дурацких ночных рубах.
Хозяин ежедневно выходил на прогулку, навещая внутренние
помещения островка и затем, видимо для моциона, поднимаясь на
его вершину. Гулял он всегда в разное время, - для того, по
словам мистера Фринтона, чтобы поддерживать людей, не ведающих,
когда он появится, в состоянии тревоги или неопределенности.
Надо полагать, напуганные люди лучше работают: Наполеон, по
крайней мере, считал именно так.
Близнецы помогали загружать вертолет, ожидая возможности
проскользнуть в него (мистер Фринтон собирался предоставить им
эту возможность, услав всех остальных с какими-нибудь
поручениями), когда охватившее техников безмолвие заставило
детей обернуться.
Он приближался, опираясь на руку Китайца.
Хозяин всегда двигался медленно, как некий невообразимо
древний автомат. В ходьбе участвовали лишь бедра и пятки, не
икры и носки ног. Он не оставлял впечатления человека, еле
способного держаться на ногах или трясущегося от слабости, хотя
и был, наверное, очень хрупок. Впечатление от него оставалось
иное - человека бесконечной опытности, все повидавшего на своем
веку. Пальцы его, лежавшие на рукаве мистера Бленкинсопа, так
давно уже исполняли свою работу, что, казалось, жили теперь
собственной, независимой жизнью, шныряя туда-сюда, будто мыши,
бегущие по каким-то своим делишкам. Целостная сущность Хозяина
в отдельных частях его тела словно бы и отсутствовала. У
обложенных подушками дам, в сотую их годовщину фотографируемых
газетчиками, порой видишь такие руки. И примерно такое же
отсутствующее выражение бывает у глухих людей. Они могут сидеть
вблизи от орущего радио со странным видом людей, находящихся
где-то еще, - пока вдруг не повергают нас в испуг, проделывая
нечто, совершенно не связанное с музыкой, скажем, сморкаясь в
самый неподходящий момент.
Хозяин кутался в плед, - по какой-то загадочной причине плед
был из серой пестротканой шотландки.
Но главным в нем оставались глаза. Внешние углы век свисали,
скрывая их, как у посмертной маски, от древности ставшей
пергаментной, - умиротворенной, пожелтелой, отрешенной,
морщинистой, замкнутой маски, живущей собственной потаенной
жизнью.
У ирландцев был некогда бог, которого звали Балором. Он имел
всего один глаз, но зато смертоносный. Веко покрывало его.
Когда воины Балора выходили на бой, они ставили своего
властелина в первом ряду войска и поднимали веко, убивавшее
всякого, на кого обращался глаз.
Хозяин приближался, и техники примолкли. Они отступили к
стенам ангара, будто придворные, уступающие путь королю. Джуди,
обратившаяся в бегство, едва она завидела Хозяина, притиснулась
к стене коридора, пропуская его. Он пронзил ее, пока она
пролетала мимо, этим своим огненным оком - безмолвно,
рассеянно, не обозначив ничем узнавания. Погруженный в свои
мысли, он с какой-то доисторической терпеливостью встал близ
вертолета, а мистер Бленкинсоп махнул всем прочим свободной
рукой - продолжайте.
Кончено дело, - подумал Никки. Он здесь так и останется? И
пока убегала Джуди, его посетили сразу две неясные мысли,
казалось, никак не связанные. Первой была такая: это Китаец
привел его, чтобы не дать нам удрать? Вторая: интересно, Пинки
вегетарианец?
Он беспомощно взглянул на мистера Фринтона, надеясь, что тот
даст ему понять, как поступить. Но майор авиации возился в
кокпите, сосредоточив все свои помыслы лишь на одной задаче -
наполнить мозг пустотой. Помощи от него ждать было нечего.
Работа продолжалась.
Пойти, поискать Джуди? - думал Никки. Где она спряталась?
Если он уйдет, Джуди, надо думать, вернется? Нам нужно
держаться вместе. Хуже нет, когда два человека начинают искать
друг друга, потому что ни один из них не знает, где другой.
Самое верное - остаться здесь. Так она хоть будет знать, где я.
О чем он думает? И почему не уходит?
Он так и не ушел.
В вертолет запихали мешки с почтой, подвели к нему кран,
распахнули двери ангара. Вручную опущенный в летний океан,
вертолет, пока на него крепили винт, покачивался, словно
пингпонговый мячик. Мистер Фринтон не поднимал головы от карт,
компаса, рычагов управления, стараясь занять себя первым, что
попадалось под руку, - балансировкой машины, приборной панелью,
повторением операций, требуемых для взлета. Он не подал Никки
ни единого знака и даже ни разу не взглянул на него.
Оглушительный рев вертолета поднял в небо всех птиц Роколла.
Между тем как вертолет, жужжа, словно майский жук или
обозлившийся шершень, уменьшался вдали, Хозяин поворотился к
мальчику. С усилием, с каким человек, у которого затекла спина,
сгибается, чтобы поднять с полу булавку, он ухитрился
выговорить несколько слов, не прибегая к помощи виски. Голос
Хозяина был скрипуч, язык не повиновался ему, - точь в точь как
монстру, созданному Франкенштейном.
Но он все же сказал:
- Доброго тебе дня.
Джуди, когда Никки нашел ее, сидела, белее белого, на полу
их спальни и крепко сжимала в руке Шутькин ошейник.
- Джу!
- Он улетел?
- Мистер Фринтон улетел.
