ответа.
Китайский народ может спокойно взирать на разрушение Европы.
В том-то и загвоздка. Детали получения ответа и гарантий - в
виде заложников или в каком-то ином - были несущественными в
сравнении с основной особенностью ультиматума, с демонстрацией
того, чем он им всем угрожает. Совершенно ясно, что если у всех
и всюду одновременно заболит голова, принудить людей к
потребным действиям будет гораздо проще.
Цитата из Фрейда, уже приводившаяся мистером Бленкинсопом,
была известна и Хозяину. Хороший хирург режет уверенно и
глубоко, а не надрезает по чуть-чуть. В сущности, дело
сводилось к тому, что если ультиматум не сработает одновременно
везде и всюду, одномуединственному человеку управлять ситуацией
окажется не под силу, поскольку одни примут ультиматум всерьез,
а другие не примут.
Следовательно, зону воздействия следовало распространить на
весь мир, - хотя бы на несколько мгновений.
К несчастью, потребная для этого интенсивность почти
наверняка убьет несколько миллионов человек, - тех, что живут
поближе к Роколлу.
А ближе всего к Роколлу располагалась Великобритания, одна
из наиболее густонаселенных территорий земного шара. Хорошо
еще, что соответствующие области к северу, западу и югу
приходились на пустой океан.
Согласно последним подсчетам, население Великобритании
составляло 50 535 000 человек, притом что всего в мире
проживало 2 337 400 000 душ, - если принять на веру результаты
переписи населения, произведенной русскими в 1900 году.
Уничтожение англичан было равноценно убийству одного человека
из, примерно, сорока восьми. Хозяин сомневался, что этого
хватит, чтобы разрешить столкновение интересов, о котором
высказывался Фрейд.
Он сидел в лаборатории за шахматным столиком и занимался
нехитрым сложением, используя дешевый атлас и экземпляр
"Альманаха Уитакера". Лет семьдесят назад его, возможно, и
раздражало бы отсутствие доктора Мак-Турка или какого-либо
иного секретаря, способного сделать за него эту работу. Ныне же
он, походя на дедушку, терпеливо играющего с малышом в кубики,
неуклюже водил по бумаге карандашом, держа его в утративших
навык пальцах.
Во время наполеоновских войн, - вспомнил он, - ожидалось,
что Нельсон потеряет треть своих молодцов, прежде чем признает
себя побежденным. А итонские школяры, - куда более
привилегированные, чем морские волки, - уже в этом столетии
заплатили за свои привилегии вдвое большим числом боевых
потерь. В первую мировую войну Центральные державы мобилизовали
22 850 000 человек, из которых 3 386 200 погибли, прежде чем
державы капитулировали. Будем считать - один к семи.
Возможно, решил он, самое лучшее - это стереть с лица Земли
не только одних англичан.
В сущности говоря, замечательная идея, если принять во
внимание открытие Мальтуса. Согласно расчетам Берле, мировому
населению, если не сдерживать его рост, между 1940-м и 1965-м
предстоит увеличиться вдвое. Неэкономно.
Между тем, ему приходится распылять внимание на тысячи
мелочей и справляться со всем в одиночку. Вибраторы вон
нуждаются в регулярном осмотре. Пора на дневную прогулку.
Глава тридцать третья. Буря
Одна из обязанностей Пинки, пока четверка наших героев
сидела взаперти, состояла в том, чтобы выводить Шутьку
прогуляться на вершину утеса. Когда Пинки в тот вечер явился за
ней, он показал им свою грифельную доску, на которой было
написано: "Хозяину нужен ключ".
Мистер Фринтон поднялся, выудил из кармана ключ и вручил его
негру.
Пинки кивнул, распахнул перед Шутькой дверь, мотнул головой
в сторону Никки и вышел за мальчиком наружу. Дверь за собой он
запер.
Только-то и всего.
Оставив Никки с Шутькой у двери, Пинки без дальнейших
комментариев удалился на кухню, как бы предпочитая ни во что не
вникать.
Никки, у которого гулко колотилось сердце, на миг
прислонился к стене.
Он вытащил из замочной скважины ключ и, собираясь с духом
для дальнейшего, сунул его в карман. Он подумал сам о себе
отвлеченно, как если бы этот вопрос задал ему чужой человек,
находящийся вне его тела: Мне страшно? Нет, мне интересно. Как
странно. Я знаю, что мне следует сделать, и понимаю, что один
из сидящих во мне людей может запаниковать, если я ему
позволю,- но если я проделаю те шаги, которые определил для
себя, этот человек окажется скован или изгнан, или я перестану
обращать на него внимание, или все, что он скажет, до меня не
дойдет, - что-то в этом роде. Во всяком случае, если я умру,
так значит, умру. Судьба. Я взволнован? Нет, возбужден. Я -
расторопная самодействующая машина и то, что я должен сделать,
следует делать в надлежащем порядке - сначала А, потом Б.
Нажимаем на кнопку Б.
Время от времени в голове у него проносились какие-то
разрозненные фразы, вроде тех, что видишь на стенах телефонных
будок, как будто люди, сидящие у него внутри, пытались привлечь
к себе этими фразами внимание друг друга. Одной из них была
последняя строчка из любимой песенки его отца, эта выглядела
так: "Ходу, парень, смерть - пустяк". К собственному изумлению
и раздражению он обнаружил, что уже повторил эту строчку раз
пятьдесят и продолжал повторять, вместе с мелодией. Он сделал
сознательное усилие, чтобы напевать взамен "Правь, Британия".
Допотопный револьвер мистера Фринтона находился там же, где
и всегда, - у него в комнате, в ящике стола. Револьвер был
заряжен.
Никки умел обращаться с огнестрельным оружием благодаря
наличию в Гонтс-Годстоуне оружейной, в которой имелся, по
совпадению, и трофейный револьвер времен первой мировой, в
точности такой, как этот. Никки был осведомлен относительно
предохранителя, знал, как переломить револьвер, чтобы убедиться
в наличии в нем патронов, и теперь проделал это. Но стрелять
ему не приходилось ни разу.
Ходу, парень, смерть - пустяк.
Самое верное - заглянуть в покои Хозяина. Он спустился на
лифте: черная дверь, каким-то образом излучающая властность,
подобно той, что на Даунинг-стрит 10, стояла нараспашку. Рога в
прихожей были оттянуты вниз, лаборатория оставлена настежь, ее
гул и сверкание в первый раз открылись ему. Внутри никого.
Некое сознательное присутствие здесь ощущалось, но людей видно
не было. Пусто и в древнем будуаре, или курительной с
Бейкер-стрит, фонограф молчит. Спальня мистера Бленкинсопа,
обнаружившаяся за одной из дверей, поблескивала заброшенным
великолепием лакового алтаря. В уборной и ванной, - Джуди было
бы приятно об этом узнать, - имелись настоящие краны с водой.
На полке ухмылялись из стакана с дезинфицирующим раствором
вставные челюсти мистера Бленкинсопа, запасные. То был главный
из символов скелета и только он и остался от мистера
Бленкинсопа, более ничего.
Он задержался около двери, за которой явно располагалась
спальня Хозяина, страшась дотронуться до ручки. Тронь ее, а
она, глядишь, возьмет да и улетит вместе с дверью или дверь,
еще того хуже, распахнется, зияя, внутрь, - и полезет оттуда
нечто, как из сосуда Пандоры, или выскочит какой-нибудь
табакерочный чертик, вот что тогда? Лучше не представлять себе
- что. Ходу, парень, смерть - пустяк.
Нет. Правь, Британия.
И спальня оказалась пустой. Обстановка самая скромная, -
железная походная койка и чудной разновидности "немой
камердинер" из красного дерева. Когда Хозяин был помоложе, в
спальнях джентльменов часто можно было увидеть подобные
приспособления, походившие на сложное кресло с полочками,
вешалками для сюртуков, распорками для обуви и даже подставкой
для парика. На одной из полочек лежал крючок для застегивания
пуговиц и набор опасных бритв, помеченных днями недели. В
комнате еле слышно пахло лавровишневой туалетной водой.
Вниз по истертому лестничному ковру, мимо визитной карточки
Чарльза Дарвина, по мощенному плиткой туннелю к лифту.
Вот только Шутьки под ногами мне сейчас не хватало, подумал
он. Закрыть ее что ли в одной из комнат? Как-то об этом я не
подумал. Да, пожалуй. Нет, не стоит. Какая разница? Я должен
действовать автоматически и не запинаться, задумываясь о
посторонних вещах. Пусть идет со мной, если хочет.
Он заглянул в машинный зал, по которому, исполняя свою
работу, перемещались техники, не ведающие, что он наблюдает за
ними.
Пинки месил на кухне тесто. Головы он не поднял.
Сверкающие коридоры, закрытые двери.
Пусто и в жилой половине, - законченный корабль подсыхает в
бутылке, распространяя теплый аромат лака.
Вертолет стоял посреди пустого ангара, таинственный и
безмолвный, как богомол или фараон, упокоившийся в своей
пирамиде.
Когда Никки растворил двери ангара, впуская внутрь последние
остатки дня, его едва не отбросило ветром назад.
Он столь долгое время оставался запертым в комнате без окон,
наедине с искусственным светом, что позабыл о переменчивости
погоды.
Возможно, вибраторы подействовали на атмосферу или нарушили
какое-то иное равновесие, ибо над островом свирепствовал
ужасающий шторм, в котором молнии ухитрялись соединяться с
ураганным ветром. Черное небо, - от какого Шекспир вполне мог
ожидать, что оно обрушится на скалы потоками горящей смолы, -
заполняли мятежные ветры и грохочущие громы. Волны неслись
иззубренными рядами. За ними неслась водяная пыль, срываемая с
бурунов, волны влекли ее, похожую на вздыбленное оперенье
скопы, полупрозрачное, словно муслин. Радуги играли в пыли.
Сами же волны были как дервиши, пляшущие безумный танец
семидесяти семи покрывал. Анемометр на вершине утеса размазало
в бурое пятно. Напор восьмибалльного ветра притиснул мальчика к
камню.
С огромным трудом справляясь с ветром, Никки стал
подбираться по карнизу к вершине.
Он был восставшим Ариэлем из "Бури", ищущим страшного
Просперо, чтобы защитить Калибана.
Есть конец у всех дорог.
Все минует, дай лишь срок.
Пред зарей густеет мрак.
Ходу, парень, смерть - пустяк.
Молния резанула по небу, и Никки увидел Хозяина, стоявшего
посреди урагана, опираясь на альпеншток.
С тяжким усилием Хозяин поворотился, - пока мальчик поднимал
зияющий и мотаемый ветром из стороны в сторону револьвер.
Хозяин двинулся прямо на дуло, скособочась в сторону
альпенштока, и скоро они уже стояли на скальном откосе всего
только в шаге один от другого.
Синие глаза сошлись, как и прежде, в одно сверкающее око.
Этот головной прожектор разрастался, пока не заполнил собою
небесный свод, стремительно надвигаясь на мальчика, будто
автомобиль, мчащий, чтобы его раздавить. Затем он закружился,
как огненное колесо фейерверка. То был сияющий космос, и
мальчику оставалось либо и дальше противостоять этому космосу,
либо войти в него.
И он вошел.
Он опустил револьвер.
Он сказал:
- Да.
Замедленным, полусонным движением он отшвырнул револьвер.
Ему хотелось заснуть, погрузиться в приятное онемение и пусть
все будет, как будет. "Уэбли" проскакал по голому камню, затем,
зацепившись барабаном, перевернулся и исчез за краем обрыва.
Хозяин нащупал путь к сознанию Никки.
Глава тридцать четвертая. На дне морском
Вообще-то Шутька была не из кусачих собак, но нынче ей
владел ужас. Расплющенная и расчесанная ветром, она каким-то
чудом держалась за голый утес, а гром, которого она боялась
пуще всего на свете, буквально перекатывался через ее дрожащее
тельце. Шутька в ужасе таращила одичалые глаза, и даже язык у
